Подвенечный наряд телохранителя

– Игорь! – сказала я. – Ваш охранник! Где он?

– Он? Наверное, у себя. Он живет в соседнем номере, через стенку.

– Почему вы ему не позвонили? Зовите его сюда, он должен помочь нам избавиться от этого, – я кивнула на тело, – непрошеного визитера.

– А как?

– Это уже его дело. По-моему, самое лучшее – увезти его куда подальше, в место побезлюднее, если в Москве есть такое место, и сделать анонимный звонок в милицию. С гражданской позиции это, конечно, не совсем правильно, но это единственный способ хотя бы на несколько дней избежать допросов в милиции. Там нас с вами могут задержать на несколько часов, а то и дней.

– Но я не могу терять часы, а тем более дни, я…

– Вот и я про то же. А вообще, Ирина Михайловна, я бы посоветовала вам распорядиться, чтобы Воронов поселился в вашем же номере. У вас две комнаты, вы можете устроиться вполне комфортно. Конечно, с точки зрения приличий лучше, чтобы с вами эту неделю пожила я, но моя задача – охранять коллекцию. И я сторонник разделения обязанностей – раз функции личной охраны возложены именно на Игоря, то ему и карты в руки. А кофры с платьями мы перенесем ко мне в номер.

– Нет! – вдруг резко и с силой возразила Акулова. – Я никогда не буду жить в номере с посторонним мужчиной! Никогда!

Ее бледное лицо стало покрываться розовыми пятнами. Нервные пальцы забегали по отвороту блузки и обратно.

– Это совершенно невозможно и недопустимо! И потом, что я скажу мужу?

– Я думаю, в данной ситуации он вас поймет.

– Нет! Никогда! Вы его не знаете, и вообще… Я буду жить одна! Это не обсуждается.

Ее детское упрямство мне, конечно, не понравилось, но что можно было сделать? Акулова сжала губы и так твердо на меня посмотрела, что мне стало ясно – Ирину не переубедить.

– Хорошо, но вы хотя бы телефон всегда держите под рукой. И сейчас же зовите сюда Воронова.

* * *

Не имеет смысла описывать изумление Игоря, его вопросы и то, что мы на них отвечали. Фактически повторилась та же самая сцена, что и со мной: удивление, настороженность, напряженное раздумье. В конце концов было решено, что Игорь вызовет такси и под предлогом переноса в Гостиный Двор, где будут проходить показы Недели, кое-какого нашего оборудования, вывезет кофр куда-нибудь в лесополосу.

– По пути я буду пересаживаться в несколько таксомоторов, – пояснил он, – и, таким образом, отследить мое передвижение путем опроса шоферской братии будет практически невозможно. Вас, дамы, я бы попросил не вступать в контакт ни с кем из посторонних до моего возвращения. Отпечатки ваших пальцев на кофре необходимо стереть.

Акулова дернулась, а я протянула Игорю удостоверение убитого и то, что нашлось в его карманах:

– Это нужно положить обратно в его костюм. И тоже стереть отпечатки.

Удостоверение, носовой платок и валидол Игорь у меня принял, а деньги беззастенчиво запихнул в свой карман. И подмигнул мне:

– Я человек не бедный, но дарить тому, кто найдет труп, такую приличную сумму не в моих правилах. Тем более что первыми нашли этого бедолагу все-таки мы. А покойному они все равно уже не нужны.

Определенный резон (если принять предложенную им долю цинизма) в словах Воронова был, но меня все равно покоробило от мысли, что сейчас Игорь, по сути, ограбил мертвого.

Воронов почувствовал это, но, кажется, нисколько не смутился. Заметил, положив руку мне на плечо:

– Женя, эти деньги пойдут на то, чтобы несколько часов поколесить по Москве в таксомоторах, заметая следы, а кроме того, не исключено, что придется подкупить и самих водителей. А впоследствии – и ментов! Почему мы должны тратить на это свое, кровно заработанное?

– Ты прав, – вмешалась Ирина, и тема, таким образом, была закрыта.

Воронов шагнул к телу, и мы с Ириной вышли из комнаты. Она – потому что не могла заставить себя еще раз посмотреть на труп, я – главным образом для того, чтобы поддержать свою клиентку.

– Женя, пойдемте к вам? – устало попросила она. – Не хочу видеть, как Игорь будет это выносить…

* * *

Мы не просидели в моем номере и пяти минут, как в дверь постучали и портье, не дожидаясь ответа, вкатил покрытый белоснежной салфеткой столик на колесах. Ах да, я же заказывала обед в номер!

Сунув чаевые и портье (ну и прожорливая же братия эти служащие гостиницы!), я придвинула столик к дивану, сдернула салфетку и оглядела содержимое. Тосты, масло, икра, жюльен, салат и в кастрюльке в виде жестяной раковины – что-то горячее, дивно пахнущее, сочное – сок аппетитно проступал через края плотно закрытой крышки.

Есть хотелось просто ужасно. Я переставила судки, корзиночки и салатницы на большой стол и предложила Ирине присоединиться.

– Ах, что вы, – поморщилась она. – Да я и кусочка не в состоянии проглотить. Не понимаю, как вы можете…

Она осеклась, но было и так понятно, что хотела сказать Акулова: как вы можете есть после того, как совсем недавно осматривали труп. Я усмехнулась, но промолчала, делая вид, что целиком отдалась процедуре намазывания хлеба маслом и икрой.

А подумала примерно следующее: знала бы ты, в каких условиях и после каких событий нам приходилось обедать в Чечне и Югославии. Да, у новичков и у особо впечатлительных бойцов (таких среди нас попадались, впрочем, единицы) после боев и «санитарной зачистки местности» аппетит порой пропадал на целую неделю. Но потом все они все равно присаживались к нашему котелку и наворачивали так, что за ушами трещало!

К военной операции и вообще ответственному делу нельзя приступать, предварительно не подкрепившись. Это такая же необходимость, как умение правильно укладывать парашют и собирать «калашников» с закрытыми глазами…

Подойдя к окну и встав у него вполоборота, Акулова спросила:

– Женя, как вы думаете, если у Игоря все пройдет не очень гладко и случится какая-нибудь осечка, то они… органы правопорядка… могут обвинить меня в убийстве?

Пальцы ее по-прежнему нервно перебегали от отворота кофточки вниз по застежке и обратно. Во вчера еще спокойных и строгих серых глазах теперь поселился какой-то детский испуг.

– Не думаю, – ответила я, перемешивая очень аппетитно выглядевший салат. – Даже уверена, что нет. Стоит только сопоставить время убийства и время нашего прилета из Тарасова в Москву, как станет понятно, что в момент смерти Пищика мы с вами как раз пили шампанское в аэропорту. В присутствии как минимум пятидесяти свидетелей.

– Женя, вы что… Можете сказать, когда он умер?!

– Конечно! – под жестяной «раковиной» оказалось фрикасе, и я с удовольствием наполнила свою тарелку. – Не забывайте, я же осматривала покойника. Он уже начал коченеть. Причем трупное окоченение началось у него именно тогда, когда он уже покоился в кофре, иначе его бы просто не смогли туда уложить. А если я правильно помню предмет «Основы судебной медицины», который нам читали в спецшколе КГБ, то выраженные признаки окоченения отмечаются у покойников спустя уже 3–4 часа после смерти, держатся около суток и только потом начинают исчезать. Три часа назад, как я уже сказала, мы с вами были довольно далеко от Москвы.

– А если они скажут, что мы привезли труп с собой? Знаете, для того, чтобы не распутывать «глухаря», – я читала, что так у милиционеров называется нераскрытое убийство…

– Хотела бы я увидеть лицо дежурного, который просвечивал наш багаж в зоне контроля, – усмехнулась я, – если бы он увидел там свернувшийся калачиком труп. Не нагоняйте на себя тяжелые мысли, Ирина Михайловна. За то, что вы переместили убитого из своего номера, где его обнаружили, в другое место, вас еще могут, как это называется, «притянуть». Но за само убийство – нет. Нет оснований.

– Господи, хоть что-то хорошее за весь день…

Она вздохнула, и некоторое время я продолжала свой обед в полном молчании. Затем, погрузив грязную посуду обратно на тележку, принялась за кофе. Предложила Акуловой выпить хотя бы минеральной воды – она взяла стакан, чуть пригубила и сразу отставила в сторону.

Зазвонил телефон. Трубку взяла Ирина, выслушала то, что ей сообщили, и, не говоря в ответ ни слова, кивнула головой и закрыла крышку мобильника.

– Это Игорь. Сказал, что все благополучно, он уже едет в такси с… с… с грузом.

– Что, прямо так и сказал?

– Нет, конечно. Если дословно – «Я в машине, товар у меня».

Я фыркнула.