Мобильные связи (сборник)

Короче, от микста дня рождения и ярмарки секс-услуг в результате пострадали все, кроме меня, поскольку проститутки жеманно подходили ко мне, дарили шикарные букеты, купленные в фойе, и говорили:

– Ой, вы мне так нравитесь! Я все ваши книжки купила! Хочу быть похожей на вас!

Я улыбалась и обиженно думала про себя: «Лучше бы, дуры, сказали „спасибо“, что я на всех углах выступаю за легализацию проституции! Чтобы вас не убивали, не калечили и не заражали!»

Сумбур вечера помню лоскутами. Ювелир Милютин за что-то вручал мне золотой герб России с мелкими брюликами. Деть его было некуда, разве что в бюстгальтер, и я сунула его Вене в карман. Шоколадная королева Ира Эльдарханова вынесла шоколадного рака ростом с собаку, откусив от которого через день Веня сломал зуб. «Волга», обещавшая оснастить нас для автопробега всеми типами своей продукции, расшаркиваясь, подарила самовар… Мы с Веней сияли со сцены, как полноценные Остап Бендер и мадам Грицацуева; а гора цветов все росла и росла возле нас на сцене… и представители властной элиты в зале причудливо перемешивались с богемой, бандитами и проститутками под песни Салтыковой, Кемеровского, «На-Ны»… и мои сыновья, тогда еще начинающие барабанщик и бас-гитарист группы «Инки», морщились, что им придется играть свой хит в таком бардаке.

Вечер кончился всеобщим братанием и сестрением, а также воспаленными криками об автопробеге, в который все готовы были отправиться прямо из «Метелицы», прямо на выставленных перед ней американских раритетах. И никто не слушал моих слов о том, что не исключено, что мы, как группа «На-На», долго пиарившая подготовку к полету в космос, но так никуда и не полетевшая, можем никуда и не поехать…

Когда все отгремело, цветы увозили на трех машинах, оставив часть в «Метелице». Дома поняли, что они не помещаются даже в ванной. Пришлось, выйдя на улицу в полшестого, втюхивать букеты идущим на работу женщинам. Это оказалось нелегкой задачей, потому что российские женщины, идущие в такое время не от любовника, совершенно не готовы к восприятию халявных дорогих букетов. Они ломались, грубили, подробно объясняли, почему «нет»… короче, пили у нас кровь по полной программе и никак не осчастливливались насильно. Устав, мы сложили букеты курганом на газоне и притаились за окнами. Вид человека, обнаружившего на пустой утренней улице кучу дорогих букетов, бесподобен. Он радуется, пугается, оглядывается, копается в куче, выбирает букет, передумывает, бросает его в кучу, идет в свою сторону, возвращается, нервничает, забирает все букеты, потом все кладет на место, потом часть забирает с собой… И все это в спешке, пока не появился следующий прохожий. Короче, кино с Чарли Чаплином.

…Миша в свои шестьдесят жил настолько моложе, интересней и отвязанней Вени, что второй смотрел на первого завистливей, чем домашняя собака смотрит в период течки на бродячую. Миша позволял Вене обожать себя. А поскольку Веня обожал всех известных людей, и особенно себя в дружбе с ними, то они полюбились авансом. Им ведь одним не приходило в голову, что Мише, со всеми его достоинствами, слава не грозит ни минуты.

В нашем совместном общении их объединяла способность «дружить против меня». Один из моих главных недостатков – резать правду-матку – они воспринимали одинаково болезненно. Когда я начинала комментировать Венину жизнь, он забивался в угол и обещал с завтрашнего дня делать все по-новому. Когда в его присутствии я кому-то говорила правду, он сжимался и бросал укоряющие взоры, подтверждая тезис о том, что никто так не боится произнесения даже абстрактной правды, как люди, ежедневно врущие самим себе.

Мише я тоже любила вербализовать все, что думаю, но он с брайтонской веселостью махал на это рукой и подтверждал:

– Да, я легкомысленный, поверхностный, амбициозный… но какой клевый! Ты еще будешь гордиться мной!

Мысль гордиться Мишей в мою многоопытную голову не приходила. В этот момент любимый отвечал за сексуальную сторону моей жизни; Миша, полагая, что отвечает за нее же, отвечал за светскую. А какой мужчина на данном этапе мне нужен для счастья, я еще не понимала по причине свежести развода. Хотя отчетливо понимала, какой категорически не нужен. Миша был красивый громкий еврей, который все время выясняет отношения, которых нет, и так занят собой, что совсем не слышит, насколько он проходной вариант. Мне и в голову не приходило, что для большого количества эмиграционных женщин Миша так значим. Отсюда этого головой не понять. Отсюда кажется, какой там на фиг пожилой Миша, если улицы заполнены молодыми роскошными черными и латиносами! Но в эмиграционных резервациях своя правда… Так что после моих первых фоток с Мишей в обнимку в желто-оранжевых газетах Мишины фанатки начали подавать признаки жизни.

Они писали мне на сайт, на почтовый адрес и даже звонили. Из их сообщений следовало, что: Миша сидел за фарцовку, восемь раз женат и каждый раз на несовершеннолетних, живет в долг, перетрахал все, что шевелится, поет ворованные песни, имеет вставные зубы, красит волосы, скрывает три инфаркта, пьет перед половым актом виагру, никогда на мне не женится и не завещает мне свой американский дом…

По себе я уже знала, что любая популярность связана с агрессией тех, кто считает ее незаслуженной. Но всякий удар с точки зрения пиара надо отбивать мгновенно и громко. Таков закон жанра. Миша этого еще не понимал и начинал киснуть, предлагать провести независимую экспертизу подлинности зубов, волос и потенции, оправдываться, прикидывать «кто именно да за что именно…»… Я утешала, поясняя, что ярлык «развратник» в его возрасте красит, а ярлык «мошенник» в начале раскрутки – убивает. Но что в целом клевета – первый признак успешности. Он огорчался еще больше…

А тут ему понадобился клип; и я, как добрая мамочка, начала по его просьбе встречаться с придурковатыми клипмейкерами и невменяемыми инвесторами, поскольку сам Миша ориентировался в российской ситуации как вождь африканского племени на приеме у английской королевы. Конверсия из колбасного эмигранта в колбасного репатрианта давалась ему нелегко, что, впрочем, не мешало ему учить меня жизни с исключительным занудством.

По некоторым признакам Миша напоминал обоих моих мужей: пел и хохмил, как первый, делал понимающее лицо и сентиментальничал, как второй. По сути дела, я общалась с микстом из воспоминаний о браках, а он – с образом, созданным телевидением без поправок на монтаж и прочие спецэффекты. Так что с точки зрения душевного взаимопроникновения коммуникация выглядела как бесконтактное карате.

Он давно уехал из России, не отследил, когда выросло новое поколение женщин, не понимал, как с ними общаться, боялся феминизированных американок и при всем интересе ко мне не въезжал, почему я не встраиваюсь в его нишу. Он не чувствовал, где кончается контур моей личности и начинается контур имиджа, путал все в одну кучу и этим не располагал к серьезному человеческому отношению. Миша был успешен в эмиграции, а в чужой культуре наиболее успешно выживают наиболее эффективно законсервировавшие вывезенный «доэмиграционный мир».

Пытаясь понять, он, например, говорил:

– Докажи, что ты феминистка!

На это оставалось ответить:

– Для меня доказывать, что я феминистка, – все равно что для тебя доказывать, что ты еврей.

Он задумывался. На следующий день возобновлял вопросник:

– Интересность мужика, в числе прочего, предусматривает наличие силы, кстати, и физической тоже!

Я отвечала:

– И так, и не так. У меня достаточный выбор гренадеров. Мне интересно решать с ними сексуальные проблемы. Но это меня не реализует психоэмоционально. Сила мужика – это еще и его поведение в контрольной ситуации. А тут у меня слишком длинный список претензий…

Миша задумывался. На следующий день спрашивал:

– А ты можешь сформулировать, что тебе мешает быть стопроцентно счастливой?

Я отвечала:

– У меня кризис идентичности. Не столько после развода, сколько после проигранных выборов в Госдуму. Не исключаю, что и поход на выборы был попыткой спрятаться от этого кризиса. Я нудная перфекционистка, мне все время хочется улучшаться. И вот я попала в социально-возрастную воронку, из системы координат которой долго не могу выбраться…

Миша говорил:

– Система координат, как марксизм, – не догма, а всего-навсего временное состояние, способное видоизменяться до степени диаметрально противоположного. Это является симптомом не беспринципности или аморфности, а гибкости и тенденции к росту и самосовершенствованию, являющихся элементами высшей формы проявления любви к себе как к центру всего, что тебя окружает… Тебе сейчас надо долго делать что-то, приносящее колоссальное удовольствие!

И я отвечала ему:

– Именно с этой терапевтической целью я и занимаюсь организацией автопробега…

И Миша отвечал:

– Понятно, что больше эту идиотскую идею оправдать нечем.

Ясно, что такой диалог ни за что не мог происходить между мной и Веней. Ведь Веня, хотя и понимал, что означают употребленные слова, никогда не сумел бы скомпоновать и осмыслить их подобным образом.

В это время Веня сложно проживал свои простые радости и горести отношений с Беби. Получалось, что любит он девушку только материально. Беби приезжала, чистила его кошелек, ужинала с ним в кабаке, а потом в финале у нее болело горло, сердце, почки, голова, и она с изменившимся лицом ехала домой и ложилась в постель. Подозреваю, что она каждый раз честно собиралась расплатиться натурой, но настолько не хотела Веню, что природа брала свое. Было ясно, что она никогда не уйдет сама и потому что привыкла к Вениному кошельку, и потому что у нее каждые полчаса ломалась машина или случалась авария. И она давала Вене возможность побыть спасителем.

Веня расстраивался и шел к гадалке. За тысячу рублей гадалка говорила ему ровно то, что ему хотелось услышать. И он запальчиво говорил мне:

– Был вчера у гадалки. Сказала, что у Беби никого нет!

Я пожимала плечами и советовала:

– Оставь девку в покое, она каждый раз после тебя болеет, ты ее так инвалидом сделаешь!

Но в эту сторону Веня думать не мог. Ему больше нравилась версия того, как его бывшая зазноба ходит по ведьмам и колдунам, наводя на него и Беби черную порчу.

Я устало спрашивала:

– Вспомни, как ты с Беби познакомился!

И Веня прилежно излагал:

– Беби была девушкой моего друга Туркина. Туркин ездил к ней трахаться по понедельникам. По средам и пятницам к ней ездил за тем же ее женатый бойфренд. Однажды Туркин с похмелья перепутал и приехал не в свой день. Тут нарисовался женатый бойфренд, начал ломиться в дверь. Туркин смекнул, что за развнедельный секс рисковать башкой не стоит, связал простыни и вылез в окно. И позвонил мне. Я приехал с пушкой, навешал бойфренду, она бросилась мне на шею.

Я устало спрашивала:

– И куда, по-твоему, теперь делся женатый бойфренд?

Веня выпрямлял плечи:

– Да он меня боится.

Я заходила с другого угла: