Рудольф Нуреев

И действительно – в этом же году, я упал в садике в обморок от голода. Дома нечего было есть с предыдущего утра. Мама вместе с Розой ушла в одну из своих поездок за едой и все, что я мог сделать, – это постараться пораньше уснуть. На следующее утро, проснувшись, я почувствовал головокружение, но пошел в садик и там упал»[8 - Рудольф Нуреев. Автобиография.].

Театр

Когда Рудику исполнилось пять лет, Фарида разжилась билетом в Уфимский оперный театр. Одним-единственным! И по этому единственному билету она умудрилась провести на спектакль всех своих четверых детей. Увиденное и услышанное стало для Рудольфа потрясением. Его восхитило буквально все – начиная с золотистого занавеса, так ярко блестевшего при свете хрустальных люстр. Потом занавес поднялся, и взорам завороженного мальчика предстали какие-то очень красивые люди в цветастых блестящих костюмах, совсем не похожих на серую поношенную залатанную одежду, к которой он привык.

Это была премьера первого башкирского балета «Журавлиная песнь», поставленного Ниной Анисимовой, артисткой Кировского театра, эвакуированной в Уфу. Музыка к балету была написана перед самой войной Львом Степановым и знатоком башкирского фольклора Загиром Исмагиловым. Главные партии исполняли теперь уже легендарные балетные танцовщики – ученица Агриппины Вагановой Зайтуна Насретдинова и ее постоянный партнер Халяф Сафиуллин.

Сюжет балета, основанный на старинной легенде, был для 1943 года актуальным. Это была история могучего батыра[9 - Богатыря.] Юмагула, прославившегося также игрой на курае – башкирской флейте. Увидел как-то раз батыр танцующую стаю журавлей. Игрой на курае пастух Юмагул приручил журавлей. Стали птицы превращаться в девушек. Самую прекрасную из них звали Зайтунгуль. Она и Юмагул полюбили друг друга. Но увидели дивную журавушку люди злого и жадного бая Арслана и захотели ее пленить. Однако аксакалы решили, что право на любовь красавицы батыры должны доказать в честном поединке. Коварством пытался бай помешать Юмагулу явиться на поединок – но не вышло. В честном бою верх одержал Юмагул. Близко было счастье, но коварный Арслан стрелой убил Зайтунгуль. Тогда охваченный скорбью Юмагул убил Арслан-бая.

Конечно, маленький Рудик мало что понял из сюжета, его захватило само зрелище невиданной красоты, столь резко контрастировавшее с окружавшей его нищетой.

Много лет спустя он написал: «Я никогда не забуду ни одной детали этого спектакля. Сам театр, мягкий красивый свет хрустальных люстр, небольшие фонари, горевшие повсюду, цветные стекла, бархат, золото… – совсем другой мир, место, которое, на мой ослепленный всем этим взгляд, можно надеяться увидеть только в прекрасной фантастической сказке. Это первое посещение театра оставило после себя впечатление необычности. Что-то зажглось во мне, что-то особенное, очень личное. Что-то случилось со мной, меня унесло далеко от того жалкого мира, в котором я жил, прямо на небеса. С того момента, как я попал в это волшебное место, мне показалось, что я действительно покинул реальный мир и родился вновь где-то далеко от всего, что я знал, во сне, который разыгрывается для меня одного… Я не мог произнести ни единого слова. Даже сегодня я ощущаю такое же волшебство, когда вхожу в прекрасное здание театра»[10 - Рудольф Нуреев. Автобиография.].

Вернувшись домой, он твердо заявил, что хочет учиться танцевать. К счастью, ничего нереального в его мечте не было: в детском садике был танцевальный кружок, и Фарида тут же записала туда сына, ведь она и сама когда-то считалась певуньей и плясуньей.

Рудольф стал учиться танцевать, он делал это охотно и с удовольствием. А вскоре последовали первые концерты – в госпиталях. Раненые принимали малышей «на ура»: аплодировали, подбадривали… Потом и вовсе случилось невиданное: их кружок засняли на кинопленку для выпуска новостей. Тогда, конечно, еще никаких телевизоров не было, а новости показывали в кинотеатрах, перед началом фильма.

Рудольф увидел себя на экране – и сам себе ужасно не понравился. Он даже расстроился и в очередной раз заплакал. А вот соседи были другого мнения: все наперебой принялись уверять Фариду в несомненном таланте ее сына и уговаривать отдать мальчика в серьезную студию, может быть, даже в Ленинград отправить… Фарида очень бы хотела последовать их советам, да только денег на поездку в столичный город в их семье не было. Пришлось пока ограничиваться детскими любительскими кружками.

Отец

И вот настал май 1945-го! Семилетний Рудик вместе со взрослыми слушал по радио известие о капитуляции фашистской Германии. Обрадованные уфимцы смеялись, радовались, пели, даже танцевали. Вечером все слушали речь Сталина – ее передавали по репродуктору. И снова смеялись, обнимались, танцевали…

Радовалась и Фарида. Она с нетерпением ждала возвращения мужа, но прошло еще полгода, прежде чем она увидела своего любимого Хамета. Вернулся он домой лишь в августе.

Его возвращение поразило детей: ведь отца они совсем забыли. В дом вошел неизвестный мужчина, а мать вдруг зарыдала и бросилась ему на шею. Потом они обнялись все, но с тех пор Хамет всегда оставался для своих детей немного чужаком: они даже обращались к нему на «вы», а не на «ты», как к матери.

С его возвращением семье Нуреевых наконец-то дали обещанное жилье – конечно, не квартиру, – комнату.

Это была четырнадцатиметровая комната в коммунальной квартире на улице Свердлова – в центре города. Там они и жили вшестером, но теперь уже одни, без подселений. И там в отличие от жуткой развалюхи из кизяка было тепло, в доме была нормальная печь и общая кухня. А самое главное, там был водопровод, но вот канализации не было. В туалет, как и раньше, надо было в любое время года идти «на двор».

В отличие от Фариды Хамет не воспринял всерьез увлечение сына танцами, по его мнению, это было не мужское занятие. Он считал, что Рудольф должен получить рабочую профессию, поступить на завод… Хамет старался приобщить мальчика к «настоящему делу» и учил его лить пули для охотничьего ружья, сердясь и досадуя, что юный Рудик скучает во время этого занятия. Хамет хотел видеть в мальчике будущего солдата – и не мог найти в сыне ни одной черты, которая соответствовала бы его собственным мечтам. Он активно взялся за воспитание мальчика, но это привело лишь к еще большему взаимному отчуждению.

Взаимоотношения Хамета с сыном приняли характер непрекращающейся борьбы. Однажды он повел того в лес на охоту. Довольно быстро он сообразил, что сын создает излишний шум, распугивая дичь. Тогда он оставил его на поляне рядом с рюкзаком, а сам ушел. Отлучка затянулась. Спустя сорок лет Рудольф вспоминал это гнетущее, беспомощное ожидание, то, как он увидел дятла – и птица его напугала… Когда Хамет, наконец, вернулся, Рудольф уже горько рыдал от испуга и одиночества. Хамет не мог понять его страха: ему казалось, что он отсутствовал не дольше часа. Да к тому же он не выносил слез, тем более мужских. Поэтому Хамет отругал сына за плаксивость и лишь посмеялся над происшествием, а потом так же, со смехом, пересказал все жене. Обычно сдержанная Фарида в тот раз не на шутку рассердилась и долго не могла простить мужу его жестокости. Так в глазах отца Рудольф окончательно стал слабаком и маменькиным сынком. Больше он на охоту не ходил.

Школьные годы

Рудольф Нуреев в кружке народного танца считался одним из самых талантливых учеников. В школе знали про его увлечение и то и дело отправляли способного мальчика на всевозможные мероприятия. Он привык к сцене, не боялся зрителей, не стеснялся. Его выступления нравились, ему аплодировали… В школе же одноклассники вели себя примерно так же, как Хамет: подсмеивались над Рудольфом, подшучивали над ним, возможно, завидуя, обзывали «балериной». Болезненно обидчивого Рудика их шутки больно ранили.

Таисия Халтурина, школьная учительница, вспоминала, что Рудик был очень неконтактным мальчиком и совсем не имел друзей. Он был немного задиристый, и ребятам не нравилось, что у него были способности, какими другие не обладали. Ей не единожды приходилось мирить Рудика и весь класс.

К тому же отметки по школьным предметам оставляли желать лучшего. «Откровенно говоря, я был тогда плохим учеником»[11 - Рудольф Нуреев. Автобиография.], – признавался уже взрослый Нуреев. Мальчиком он был очень умным и схватывал все на лету, однако ленился и частенько не учил дома не интересные ему уроки. Поэтому оценки его были неровными.

Подобно большинству советских детей Нуреев вступил в пионеры, хотя учителя были не в восторге от его поведения. В школьных характеристиках его появляются записи: «Нуреев очень нервный, подвержен приступам гнева, часто дерется с одноклассниками». На уроках он не слушал учителя, а мечтал, думая о чем-то своем. Если учитель или одноклассники замечали его состояние, то Нуреева больно щипали или толкали, стараясь пробудить от грез.

В те годы еще не было понятия «школьной травли». Нет, конечно, грубость, драки и рукоприкладство не поощрялись, но считалось вполне нормальным и даже правильным «прорабатывать на пионерских собраниях» тех, кто так или иначе выбивался из коллектива, или объявлять им коллективный «бойкот». А Нуреев все же был в классе «белой вороной», поэтому бойкотировали его часто.

Прилежным занятиям он предпочитал танцы, и если по радио передавали подходящую музыку, мог увлеченно протанцевать весь день – с того момента, как возвращался из школы и до самого вечера.

«В школе, хотя я в значительной степени способствовал нашим победам на всех национальных конкурсах, учителя стали посылать постоянный поток писем моему отцу, жалуясь на мое равнодушное отношение к занятиям. “Нуреев занимается все меньше и меньше… У него ужасное поведение. Он всегда опаздывает в школу… Он прыгает подобно лягушке… Это все, что он умеет… Он танцует даже на лестничной площадке”»[12 - Там же.], – вспоминал Нуреев.

Отец Рудольфа, наблюдая за сыном, хмурился и даже частенько порол его за танцы дома. Хамет мечтал, чтобы его сын получил техническое образование и стал инженером. По его мнению, тогда Рудольф смог бы твердо стоять на ногах. Танцы же к почтенным занятиям не относились: всех артистов Хамет считал пьяницами и разгильдяями. Он наотрез отказался купить сыну пианино, мотивируя это тем, что в крошечной комнате его негде поставить. К тому же пианино было бы невозможно носить с собой, чтобы развлекать музыкой друзей. Взамен Хамет предложил купить сыну баян или губную гармошку, чтобы музыкой и песнями развлекать компанию. Необщительного, замкнутого Рудольфа такая перспектива совсем не прельстила. Однажды Хамет даже обратился к учительнице, попросив повлиять на Рудольфа, отвратить его от танцев. Но Халтурина не стала этого делать, не желая губить юный талант. К тому же ее восхищало, как настойчиво и упорно Рудольф Нуреев идет к своей цели. «Он был очень упорный, очень настойчивый», – вспоминала она. Да и Фарида всегда становилась на сторону сына!

Понимала младшего брата и его сестра Роза – старшая в семье. Она тоже занималась танцами и вполне разделяла восторг Рудольфа и его любовь к сцене.

Дворец пионеров

Когда Рудику исполнилось десять лет, он поднялся на новый уровень – его приняли в танцевальный кружок при Дворце пионеров. Надо сказать, что в те годы «дворцы пионеров» были действительно дворцами: их строили по типовому проекту в стиле сталинского ампира – с колоннадами, богато украшенными фронтонами и большими залами.

Дворец пионеров и школьников в Уфе был открыт в 1936 году. До Великой Отечественной войны он располагался в доме № 61 по ул. Зенцова, переименованной в 1937 году в ул. Ленина. В его многочисленных кружках занималось более тысячи воспитанников. Балетным танцам детей учила Анна Ивановна Удальцова, профессиональная танцовщица, выступавшая некогда в кордебалете у Дягилева. Надо сказать, что Дягилев даже в кордебалет плохих танцовщиков не брал. Потом Анна Ивановна вышла замуж за белого офицера, он попал в тюрьму, а после его освобождения их обоих сослали в Уфу. В свою студию Удальцова принимала далеко не всех. Прежде всего она потребовала, чтобы Рудик продемонстрировал ей, что уже умеет. Он станцевал гопак и лезгинку – Удальцова была поражена и очарована.

Тогда ей было чуть более шестидесяти лет, это далеко еще не старость, но выглядела она на все семьдесят: сказывались жизненные невзгоды. К счастью, жизнь забрала у Анны Ивановны лишь красоту, пощадив ее здоровье: первая учительница Рудольфа Нуреева дожила до ста трех лет и умерла в один год со своим прославленным учеником. В 1989-м, когда Нурееву разрешили вернуться в СССР и посетить Уфу, они встретились. Глаза Анны Удальцовой светились искренней радостью. Она обнимала и целовала своего ученика, живо интересуясь его выступлениями.