Скорбь Сатаны

– Что это? – спросил он.

– Скрипач в соседней комнате, играет знаменитую Ave Maria, – ответил я.

– Скверно, весьма скверно! – бросил он, презрительно пожав плечами. – Терпеть ненавижу всю эту слащавую, благочестивую чушь. Что ж! вы, будучи миллионером, что вскоре должен превратиться в светского льва, как я надеюсь, не станете отказываться от предложенного ужина? И, если угодно, от последующей поездки в мюзик-холл? Что скажете?

Он сердечно похлопал меня по плечу, заглянув прямо в мои глаза – и его невероятный ясный взгляд, полный скорби и огня, полностью подчинил меня себе. Я даже не пытался противиться необычайному обаянию этого человека, с которым был едва знаком – слишком сильным, слишком приятным было это чувство, чтобы бороться с ним. Я усомнился лишь на мгновение, окинув взглядом свои обноски.

– Из меня выйдет неважный спутник, князь, – ответил я. – Я скорее похож на бродягу, чем на миллионера.

Взглянув на меня, он улыбнулся.

– Клянусь, так и есть! – согласился он. – Но будьте покойны, в этом вы не отличаетесь от иных Крезов. Лишь бедняки и гордецы хлопочут о том, как бы приодеться – они, да в придачу порочные женщины диктуют вкусы в моде. Пальто не по мерке порой украшает плечи премьер-министра, а если вы увидите женщину в дурно скроенном и расцвеченном платье, можете быть уверены, что она благонравна и славится добрыми делами; возможно даже, что перед вами герцогиня. – Он поднялся и накинул свою соболиную шубу.

– Какая разница, что на плечах, если полон кошель? – весело продолжал он. – Как только в прессе напишут, что вы миллионер, можете не сомневаться, что какой-нибудь предприимчивый портной придумает фасон нового пальто «Темпест» из ткани того же цвета, что и ваше нынешнее платье, эстетического зеленоватого цвета с плесенью. Теперь идемте; письмо от вашего юриста, должно быть, разбудило ваш аппетит, иначе ценность его преувеличена, и я хочу, чтобы вы должным образом оценили поданный ужин. Со мной путешествует мой личный повар, и довольно искусный. Кстати, надеюсь, что вы хотя бы не откажете мне в одной маленькой просьбе – когда речь пойдет о правовых вопросах и улаживании формальностей, позволите ли вы мне стать вашим банкиром?

Предложение это прозвучало столь дружелюбно и учтиво, что мне ничего не оставалось, кроме как принять его; таким образом я мог избавить себя от временной путаницы в своих делах. Я поспешно написал пару строчек хозяйке, уведомив ее, что деньги она получит завтра почтовым отправлением, затем засунул единственную принадлежавшую мне вещь, мою рукопись, в карман пальто, затушил лампу и вместе со своим новообретенным другом, явившимся столь внезапно, я навсегда оставил мое унылое обиталище и все, связанное с ним. Тогда я и помыслить не мог, что настанет день, когда я буду вспоминать о тех временах, когда жил в этой захудалой каморке, как о лучших днях своей жизни; когда горькую нужду, что терпел тогда, я буду считать суровым, но богоданным ангелом, что вел меня к высшей благодати; когда отчаянно стану возносить слезные молитвы, желая стать тем, кем был прежде! Я часто задаюсь вопросом: является ли для человека благом то, что будущее сокрыто от него? Ступит ли он на путь зла, зная, к чему тот его приведет? Вопрос этот апокрифичен по своей сути – так или иначе, тогда я был счастлив в своем неведении. Я с радостью оставил унылый дом, где жил так долго и бедствовал в горести, и у меня не хватило бы слов, чтобы описать, какое облегчение я испытал, оставив его позади. Последним, что я слышал, выходя на улицу с моим спутником, был скорбный, заунывный плач мелодии в миноре, похожий на прощальный клич, брошенный мне вслед безвестным, незримым скрипачом.

IV

Снаружи ждал княжеский экипаж, запряженный парой живых черных лошадей с серебряными попонами, поразительных чистокровок, подтанцовывавших и нетерпеливо кусавших мундштуки; завидев своего господина, расторопный лакей распахнул дверцу, коснувшись полей шляпы в знак уважения. Мы забрались внутрь, причем мой спутник настоял на том, чтобы я сел первым, и, опустившись на мягкие подушки, я ощутил вкус роскоши и власти, столь сильный, что мне казалось, будто все мои невзгоды давно остались позади. Во мне боролись чувства голода и счастья, и голова слегка кружилась, как бывает после долгого поста, когда все вокруг теряет отчетливость и кажется нереальным. Я понимал, что, не удовлетворив свои физические потребности и не поправив свое телесное здоровье, не стоит полностью отдаваться мыслям о невероятной удаче, что постигла меня. В тот момент в моей голове царил хаос, в разрозненных мыслях не было никакой ясности; мне казалось, что я вижу фантастический сон, и вскоре должен буду пробудиться. Обрезиненные колеса экипажа бесшумно катились по мостовой, и слышалось только, как лошади идут рысью. Вскоре в полутьме я увидел, что мой новый друг пристально глядит на меня своими блестящими черными глазами.

– Разве вы не чувствуете, что мир уже лежит у ваших ног? – спросил он полушутя, полуиронически. – Словно мяч, готовый для удара. Мир этот просто абсурден, знаете ли; им так легко манипулировать. Во все века мудрецы изо всех сил пытались сделать его менее нелепым, но тщетно, поскольку до сих пор здесь в почете глупость, а не мудрость. Футбольный мяч или даже волан среди прочих миров, который можно отбить куда угодно и как угодно, если ракетка из чистого золота!

– Князь, в ваших словах я слышу ноту горечи, – сказал я в ответ. – Не сомневаюсь в том, что вы хорошо разбираетесь в людях.

– Так и есть, – с нажимом произнес он. – Владения мои весьма обширны.

– Значит ли это, что вы по-прежнему правите ими? – удивленно воскликнул я. – И что титул ваш не только для почета?

– Для вашей аристократии это и есть всего лишь почетный титул, – быстро ответил он. – Когда я говорю, что мои владения обширны, то подразумеваю, что правлю людьми, подчиняющимися власти денег. Разве с этой точки зрения я неправ, называя свои владения огромными? Разве оно не почти безгранично?

– Мне кажется, что вы циник. И все же, верите ли вы в то, что не все можно купить за деньги, к примеру, честь и достоинство?

Он изучающе смотрел на меня, загадочно улыбаясь.

– Полагаю, что честь и достоинство действительно существуют, – ответил он. – Конечно, в таком случае их не купишь. Но опыт говорит о противном – я могу купить все и всегда. Те чувства, что большинство людей зовет честью и достоинством, самые непостоянные из всего, что можно представить; если добавить достаточно денег, не успеешь и глазом моргнуть, как они превратятся в продажность и развращенность. Любопытно, весьма любопытно. Должен признаться, что как-то столкнулся с тем, кого нельзя было купить, но случай был единичным. Быть может, подобное повторится, хотя шансы весьма сомнительны. Что же до меня самого – прошу, не думайте, что я пытаюсь вас одурачить или выдать себя за кого-то, кем не являюсь. Уверяю вас, что я подлинный князь, и подобной родословной не способно похвастаться ни одно из старинных семейств, но владения мои давно раздроблены, а бывшие подданные разбросаны среди народов – анархия, нигилизм, потрясения и политические конфликты в целом вынуждают меня не особо распространяться о своих делах. К счастью, денег у меня с избытком – ими вымощен мой путь. Однажды, когда мы познакомимся поближе, вы узнаете больше об истории моей жизни. Имен у меня множество, и множество титулов, но я предпочитаю обходиться самыми простыми, так как большинство людей не в состоянии выговорить чужеземное имя. Моим близким друзьям свойственно опускать мой титул, и звать меня просто Лучо.

– Это ваше христианское имя?.. – спросил было я, но он резко и гневно оборвал меня.

– Вовсе нет – ни одно из моих имен не связано с крещением. В моем характере нет ничего христианского!

Звучавшее в его голосе раздражение было столь сильным, что я на минуту растерялся, не зная, что и сказать. Наконец, я тихо пробормотал:

– В самом деле?

Он разразился хохотом.

– «В самом деле!» И это все, что вы можете сказать! В самом деле и на самом деле меня крайне раздражает слово «христианский». Не существует ничего подобного. Вы не являетесь христианином – да и никто другой, все лишь притворяются, и этот акт притворства куда богохульнее, чем любой из падших демонов! Я же не склонен притворяться, и вера у меня одна…

– Какая же?

– Та, что глубока и ужасна! – взволнованно проговорил он. – И хуже всего то, что это правда – это так же истинно, как существование вселенских механизмов. Но это предмет для иных бесед – когда, будучи в дурном расположении духа, мы захотим поговорить о вещах мрачных и устрашающих. А сейчас мы прибыли туда, куда нужно, и главным вопросом для нас, как и тем, что занимает умы большинства людей, должно стать качество нашего ужина.

Экипаж остановился, и мы покинули его. Едва завидев черных лошадей в серебристой сбруе, подносчик багажа вместе с парой-тройкой других слуг бросились нам прислуживать, но князь прошел в холл, не удостоив их даже взглядом, препоручив себя заботам степенного вида слуги, одетого в черное, приветствовавшего своего хозяина глубоким поклоном. Я тихо проговорил, что мне бы тоже хотелось снять номер в этом отеле.

– Мой человек об этом позаботится, – беспечно сказал он. – Здесь есть свободные номера, во всяком случае, не все из лучших заняты, а вам, конечно же, захочется остановиться в одном из них.

Изумленный половой, до сего момента разглядывавший мою изношенную одежду с особым презрением, что свойственно проявлять высокомерным лакеям в отношении тех, кого они считают бедными, услышав эти слова, внезапно стер глумливую ухмылку со своей лисьей мордочки и подобострастно склонился передо мной, когда я проходил мимо. Меня передернуло от отвращения, смешанного с подобием гневного торжества – ханжеское одобрение этого низкого человека было совершенным образцом того, как ко мне бы отнеслись в обществе «приличных» людей. Ведь в нем суждение о богатстве не отличается от суждений простой прислуги, и единственным мерилом служат одни лишь деньги – если ты беден и скверно одет, тебя отталкивают и избегают, но если ты богат, ты можешь одеваться так скверно, как только захочешь, и с тобой будут любезничать, тебе будут льстить и отовсюду слать приглашения, хотя ты можешь быть величайшим из живущих глупцов или подлейшим из тех негодяев, по кому плачет виселица. Пока в моем сознании проносились все эти мысли, я следовал за своим угостителем в его номера. Он занял почти все крыло отеля: в его распоряжении была большая гостиная, столовая и смежный кабинет, обставленные самым роскошным образом; кроме того, были еще спальная, ванная и гардеробная, а по соседству комнаты для его слуги и двух личных камердинеров. Стол был накрыт к ужину: он сверкал великолепным хрусталем, серебром и фарфором и был украшен корзинами экзотических цветов и фруктов, и в несколько мгновений мы заняли свои места. Слуга князя прислуживал в качестве метрдотеля, и я заметил, что в ярком свете электрических ламп его лицо казалось очень мрачным и отталкивающим, даже отвратительным, но свои обязанности он выполнял безупречно, расторопно, внимательно и почтительно, так что я мысленно укорял себя за проявление инстинктивной неприязни к нему. Звали его Амиэль, и я обнаружил, что невольно слежу за его беззвучными движениями; даже его походка была скользящей, словно у крадущейся кошки или тигра. Ему помогали два камердинера, полностью подчинявшихся ему, столь же ловких и отлично вышколенных – а я наслаждался изысканнейшим ужином из всех, что мне доводилось отведать за невероятно долгое время. К столу подали вино, о котором могли только мечтать его истинные ценители – для них оно было недоступно. Я начал сознавать все удобства своего положения и говорил уверенно и свободно, все сильнее очаровываясь моим новым другом с каждой минутой, проведенной в его обществе.

– Продолжите ли вы свою литературную деятельность теперь, став владельцем этого небольшого состояния? – спросил он, когда мы закончили ужинать и Амиэль подал выдержанный коньяк и сигары, а затем почтительно удалился. – Будет ли вам вообще до нее дело?

– Ну разумеется, – ответил я, – хотя бы веселья ради. Видите ли, с помощью денег я могу сделать так, что публика меня заметит вне зависимости от того, как ей это понравится. Ни одна газета не откажется от публикации платных объявлений.

– Ваша правда! Но разве вдохновение не иссякнет от полного кошелька, но пустой головы?

Это замечание нимало меня не задело.

– Так вы считаете меня пустоголовым? – спросил я с некоторой досадой.

– Не сейчас. Дорогой мой Темпест, не позволяйте токайскому, что мы пили сейчас, или коньяку, что мы будем пить, говорить за себя! Уверяю вас, что я не считаю вас пустоголовым – напротив, насколько я слышал, она полна идей – прекрасных и оригинальных, но им нет места в мире литературной художественной критики. Будут ли эти идеи давать всходы или зачахнут теперь, когда туго набит ваш кошель – вот в чем вопрос. Выдающаяся оригинальность и вдохновение, как ни странно, редко присущи миллионерам. Вдохновение должно быть даровано свыше, деньги – наоборот. Однако в вашем случае и вдохновение, и оригинальность расцветут и принесут плоды – я верю в то, что это возможно. Впрочем, бывает и так, что Бог оставляет подающего надежды гения, осыпанного деньгами, и тогда на сцену выходит дьявол. Слыхали вы о таком?

– Никогда! – с улыбкой ответил я.

– Что ж, конечно, это утверждение смехотворно, и кажется вдвойне глупей в наш век, когда люди не верят ни в Бога, ни в дьявола. Однако оно содержит намек на то, что человек должен сделать выбор – вознестись или пасть; наверху гений, внизу деньги. Нельзя же и летать, и пресмыкаться одновременно.

– Вряд ли обладание деньгами заставит человека пресмыкаться, – возразил я. – Они необходимы, чтобы поддерживать его силы в полете, чтобы он мог воспарить на недосягаемую высоту.

– Вы так считаете? – И мой хозяин с печальным и задумчивым видом закурил сигару. – Боюсь, что вы не очень-то знакомы с тем, что я назову физической основой природы. То, что принадлежит земле, притягивается ей – понимаете ли вы это? Золото совершенно определенно принадлежит земле – его добывают из земли, из золотоносной породы, переплавляют в слитки – это вполне осязаемый металл. Никто не знает, откуда рождается гениальность – ее не выкопаешь, не передашь другому, с ней ничего нельзя сделать, кроме как восхищаться ей – это редкая гостья, капризная, как ветер, зачастую вносящая ужасную разруху в ряды шаблонных людей. Как я упоминал, она родом из горнего мира, выше земных запахов и вкусов, и те, что ей обладают, всегда обитают в неведомых высоких широтах. Но деньги – предмет полностью земной; когда у кого-то их много, он опускается на землю и остается стоять на ней!

Я рассмеялся.

– Как убедительно вы произносите речи против богатства! Ведь вы сами необычайно богаты – разве вы жалеете об этом?

– Нет, не жалею, так как в этом нет смысла, – ответил он, – и я никогда не трачу время понапрасну. Но я говорю вам истинную правду – гений и богатство почти никогда не идут рука об руку. Возьмем, к примеру, меня самого – вы и представить не можете, какими способностями я обладал – о, как давно это было! – прежде, чем стать свободным!

– Уверен, они по-прежнему с вами, – заявил я, глядя на его благородное лицо и ясные глаза.

На его лице снова мелькнула та странная, едва заметная улыбка, которую мне уже доводилось видеть прежде.

– О, вы желаете мне польстить! Вам приятен мой облик – как и многим иным. И все же нет ничего более обманчивого, чем внешность. Причина в том, что как только проходит детство, мы навсегда перестаем быть самими собой и вынуждены притворяться, и наша телесная оболочка лишь скрывает то, чем мы являемся на самом деле. Придумано действительно ловко и хитро – таким образом ни друг, ни враг не способен заглянуть за преграду плоти. Каждый человек – одинокая душа, что томится в рукотворной тюрьме, созданной им самим, – оставаясь в одиночестве, он вспоминает об этом и часто ненавидит себя, а иногда пугается прожорливого, кровожадного чудовища, что скрывается под личиной его привлекательного тела, и спешит забыть о его существовании, предаваясь пьянству и разврату. Так иногда поступаю и я – полагаю, вы обо мне так не думали?

– Никогда! – быстро ответил я, так как что-то в его словах и лице странным образом тронуло меня. – Вы клевещете на самого себя, очерняя собственную душу.

Он тихо усмехнулся.

– Может, и так! – рассеянно проговорил он. – Поверьте в то, что я не хуже большинства людей. Но вернемся к вопросу вашей литературной деятельности – вы говорили, что написали книгу, так опубликуйте ее и посмотрите, что из этого выйдет – если она будет пользоваться успехом, вас ждет удача. И есть способы сделать так, чтобы она стала популярной. О чем же ваш роман? Надеюсь, это что-нибудь непристойное?

– Вовсе нет, – горячо возразил я. – Это роман о благороднейших людях и высоких стремлениях – я написал его с целью возвысить и очистить мысли моих читателей, а также по возможности утешить мучимых горем или чувством утраты…