Путешествие во внутрь страны

Багажная мало-помалу прочищается: смятение переходит в вагоны, где всякий старается уместиться в ущерб соседу.

Платформа почти опустела, и потому теперь может, кто хочет, свободно любоваться оставшимися на ней живописными личностями.

На первом плане молодой человек в светло-коричневом бархатном костюме, с наглыми голубыми глазами навыкате, с сигарой в почерневших зубах, очевидно, явившийся сюда зрителем; около молодого человека кучка приятелей в светлых панталонах и ярких галстуках, с вычурными тросточками в руках. Весь этот кружок вертится, хохочет и невероятно глупо себя держит.

Какая-то молодая женщина, покрытая темным платком, плачет, прислонившись к стене.

Небольшой отрядец дам, и во главе их две очень молоденькие, перебегает от одной дверки за барьер к другой, но повсюду оттиснуты раздраженными блюстителями порядка, которые яростно вскрикивают, заграждая проход грудью:

– Не извольте лезть! Не дозволяется!

– Да нам на секундочку! – убедительным тоном вскрикивает отрядец.

– Не дозволяется! Не извольте лезть! – вторят друг другу блюстители порядка.

– На секундочку!

– Не извольте ле…

Внезапное появление какой-то особы, развалистой и самоуверенной, вдруг заставляет отпрянуть блюстителей порядка и настежь распахнуть дверку, только что защищаемую грудью.

– Ведь вот пропускаете же, – укорительно раздается женский хор.

И отрядец снова пытается прорваться.

Но блюстители порядка, пропустив особу, снова уже сомкнулись и стоят непреклоннее, чем когда-либо.

– Ведь пропустили же сейчас, – раздается хор, поднимаясь на целую ноту выше. – Одних пропускаете, других нет! Это ни на что не похоже! Не все ли равно…

Пропущенная особа приостанавливается, оглядывается, окидывает бунтующий отрядец равнодушно-изумленным взором, как бы говоря: «Скажите, пожалуйста! Есть еще на свете простодушные люди, которые могут себе воображать, что „все равно“!»

– Пустили его, пускайте и нас! – покрывает хор чей-то звонкий свежий голос.

Особе так это кажется забавно, что она даже слегка улыбается и, поправив серую шляпу, закурив сигару, облокачивается на балюстраду, с улыбкою поглядывая на мятущихся притязательниц на равенство.

Приближается господин, сдержанный, учтивый и «покорнейше» просит дам не тесниться, ибо правилами железной дороги выход за барьер воспрещается.

– Но ведь отчего ж пропустили вот того господина в серой шляпе? – возражает ему взволнованный голос.

Сдержанный господин даже не бросает взгляда по указанному направлению, но с прежним невозмутимым спокойствием отвечает:

– Вероятно, были особые уважительные причины. Права публики…

– Да у нас тоже уважительные прич…

– Не угодно ли пропустить пассажиров? Прошу вас… Будьте столь обязательны, сударыни, посторонитесь… позвольте…

– Нет, это ужасно! Это просто ужасно! – раздаются хоровые восклицания.

Однако бунтующий отрядец отступает.

Блюстители порядка отирают капли пота с лица и вздыхают полной грудью.

Особа в серой шляпе удаляется в вагоны.

– Одних пускают, других нет! – раздаются, но уже на конце платформы, хоровые восклицания. – Это ужасно! Нет, это просто ужасно!

Двое каких-то испитых рабочих стоят и пересмеиваются.

– Сегодняшний день, видно, барыни на свет народились, – замечает один, – не благоизвестны еще, что одних пускают, а других нет!

– Должно полагать, что сегодня народились! – отвечает другой. – Одна невинность!

Ливрейный лакей носит белую шелковистую болонку с голубым ошейником взад и вперед по платформе, приговаривая:

– Сейчас, сейчас поедешь!

Трое военных молодецки рассыпаются перед бойкой и, судя по ухваткам, тоже военной дамой.

– Вы нас забудете! – говорит ей томно и вместе ухарски один офицер, причем пощелкивает шпорами и весь извивается, как змей.

– Разрешаю и вам меня забыть, – отвечает бойкая дама, обнимая одним молниеносным взглядом всю свою компанию.

– О, забыть! – восклицает другой офицер.

И, покручивая усики, цитирует, пренебрегая мерою, слова лермонтовского демона:

Забыть! Забвенья ему не дал бог,
Да он бы и не взял забвенья.

Усталые чернорабочие гуськом проходят к вагонам.

Раздается звонок.

– Прощайте! прощайте! – гудет со всех сторон. – Ну, прощай! Смотри же, не забудь! Помни! Пиши из Москвы!

– Adieu! adieu![9 - Прощайте! прощайте! – фр.] – раздается на французский и немецкий лад.

Паровик свистит, поезд трогается.

– Пиши! – кричит чей-то молодой взволнованный голос, и взволнованное лицо высовывается из окна вагона.

– ВарвАр! Варвар! – кричит другой, несомненно немецкий голос. – Не забыть получить за ламп! За ламп от Анн Петровн! За голубуй ламп!

– Что? – долетает голос, уже замешавшийся в расходящуюся толпу, – голос Варвар. – Что получить?

– За ламп! За ламп! За голубуй ламп! С серебряным висюлечкам… Карл Иванач знает… Голубуй ламп с висюлечкам…