Рассеянная жизнь

Звонила и у двери, и когда открывала замок, молясь, чтобы он не был заперт на предохранитель. И он не был, Поль вошла, сразу увидела маму и наконец-то выпустила телефон. Надо же, успела один сапог застегнуть, прежде чем упала. И тут же запричитала соседка, дом наполнился какими-то пожилыми женщинами, которые точно знали, что нужно делать, и в ближайшие два дня Поль осталось только кивать, подписывать бумаги, отдавать деньги и ехать туда, куда везли. Мама давно всем распорядилась, оставила внятные указания, и подружки её лучше Поль знали, где лежит «смертное» и конвертик с похоронными, где на кладбище Светкино место и в каком кафе делать поминки: понятно, в «Огоньке», там всех бабок из нашего дома провожают, недорого и можно водку свою.

Наступил момент, когда Поль осталась в пустом доме одна, села на незнакомую облезлую табуретку, почему-то стоящую посреди комнаты, и закрыла глаза. Пока сидишь тут, понимала Поль, не накроет. Она на острове, до которого волны горя почти не долетают, так, брызги. А сойди, тут же окатит с головой, и тогда уж придётся чувствовать всё. Вдруг пришло сообщение. «Как ты?» – спрашивал Нико. «Мама умерла», – ответила она. После паузы он спросил, когда. «Позавчера», – ответила она. «А чего не позвонила?» – спросил он. «Ты же не хотел знакомиться», – глупо ответила она. «Опять я подлец, да что ж такое…» – сказал он, и только после этого Поль отключила телефон, и горькая тёмная вода захлестнула её, хотя она и не вставала с табуретки.

Зато утром её разбудил долгий настырный звонок в дверь, и когда она всё-таки открыла, на пороге стоял Нико с пакетом из «Пятёрочки». Он коротко обнял её и сразу прошёл на кухню, захлопал дверцами холодильника и шкафчиков, зажёг плиту и принялся готовить завтрак так, будто и раньше здесь сто раз бывал. «Он хоть и тупой временами, а друг хороший», – подумала Поль и пошла чистить зубы. Умыла опухшее лицо холодной водой, приняла горячий душ и пописала в ванну, вытерлась маминым полотенцем и намазала лицо каким-то из её жирных кремов, совершено неподходящих для Поль. У мамы была тонкая сухая кожа, очень светлая и легко краснеющая, а у Поль бледная и толстая, зато мелкие морщины появятся нескоро, раньше обвиснет. Но крем неожиданно легко впитался, лицо посвежело и Поль подумала: вдруг теперь придётся пользоваться её вещами, носить её одежду и пить из её чашки, кто-то же должен, раз мамы нет. Но на кухне Поль увидела, что из маминой чашки с ангелом пьёт чай Нико, а ей налил кофе в маленькую голубую кружку с белыми горошками.

Из-за этого их отношения продлились ещё на несколько месяцев, Поль не могла бросить человека, который был с ней в то утро. Они снова начали спать, примерно раз месяц, но всякая романтика для неё закончилась ещё осенью, Поль считала, что ей удалось соскочить с крючка, она освободилась и закрыла для себя этот роман красиво и без обиды. Если и дальше всё правильно сделать, есть шанс по-честному остаться друзьями.

Она теперь много времени проводила в маминой квартире, разбирая вещи. От хлопот с наследством мама её избавила давным-давно, переписав на неё всю недвижимость (громко сказано – двушку эту и дачу-развалюху), но Поль здесь давно не жила, и понятия не имела, что и где хранится. Осталось немного, мама выбрасывала всё, чем не пользовалась постоянно, всякие там флай-леди и мари кондо ей бы аплодировали. Раньше Поль радовалась, что маму миновало стариковское мшелоимство, но сейчас осознала, что у неё совсем нет семейного прошлого. Ни девичьих платьев из шестидесятых, ни любовных писем, ни бижутерии, даже фотографий толком нет, одно свадебное фото с купированным женихом. Очень счастливая взрослая мама, лишь чуть моложе, чем нынешняя Поль, прижимается к мужскому силуэту, криво вырезанному маникюрными ножницами. Эта дыра в карточке говорила больше, чем просто отсутствие следов отца в жизни Поль – не забыла, не простила, хотела бы вычеркнуть, да куда там.

Следы, впрочем, нашлись на даче, да такие, что разом изменили судьбу Поль.

Она поехала туда по весне, чтобы расконсервировать дом и поискать – не осталось ли где немного прошлого? И ей повезло, на чердаке в чемодане пряталась коробка с несколькими бумагами: свидетельством о рождении Ильи Исааковича Грейфана, еврея, сына Сары; свидетельства о браке и разводе и ещё одно, о рождении Поль, где она ещё значилась Грейфан. После его ухода мама поменяла дочери фамилию, о чём тоже имелся документ.

Поль уселась на пыльный пол и попыталась осознать, что у неё, оказывается, есть отец. Ещё раз перебрала бумажки – ух, старенький, он её, выходит, уже под полтинник заделал. А туда же: всё равно скозлил и пропал. Правда, зная мамину ревнивую и непреклонную натуру, Поль подозревала, что она его выгнала самолично и по первому подозрению, но ведь не вернулся же, с дочкой больше не общался и алиментов не платил.

И всё же она захотела его найти, хоть издали поглядеть, если получится – оставаться круглой сиротой при живом отце обидно. Мама бы, конечно, не одобрила, но что делать, Поль вот не выбирала ничего не знать о папаше, так что один-один.

Данные нашлись в городском ЗАГСе и были печальны – всё-таки придётся быть сиротой. Грейфан И.И. умер через год после развода. Не по своей воле пропал, значит, но мама не смогла простить его и мёртвого, а, может, именно из-за этого злилась больше всего – теперь не высказать ему, паразиту, не оттолкнуть, когда приползёт обратно.