Куприян

В лесу у него не было такого гнетущего чувства, как в поле. Посреди этого черною простора, над которым низко и тяжело стояло серое мутное небо, Куприян сам себе казался маленьким, беззащитным и одиноким. Его стала забирать тоска.

Мимо него потянулись низенькие полуразвалившиеся плетни, от которых местами торчали только мокрые колья.

Куприян перешагнул через плетень, прошел по мокрым, рыхлым и липким грядкам, спотыкаясь о сухие кочки прошлогодней капусты, не видные в темноте; потом перескочил канаву, чуть не упал и пошел огородом к одинокому, полуразвалившемуся сараю, который черным пятном вырисовывался на бледном фоне ночи. За сараем виднелись угрюмо шатающиеся метелки сухого камыша. Там начиналось болото, а за ним опять поле. Возле сарая торчала чахлая березка, лишенная листьев, плаксивая и жалкая.

Куприян подошел и прислушался. Внутри было тихо, но ему сейчас же показалось, что в этой тишине есть кто-то живой, пристально следящий за ним из темноты.

– Васька! – тихо позвал Куприян.

Никто не ответил, только березка скрипнула.

– Васька, я… Не признал? – повторил он.

– И то… Иди, – ответил сдавленный голос так близко от него, что Куприян вздрогнул.

– Ишь ты… притаился! – усмехнулся он и полез в сарай.

Здесь было совсем темно, пахло сухим сеном и лежалой пылью. Шум дождя, барабанившего по соломенной крыше, был сильнее и резче.

– Где ты там? – спросил Куприян. Кто-то зашевелился в глубине.

– Сюда… Да на оглоблю не напорись, – отозвался Васька.

Куприян полез на голос прямо по сену и наткнулся на человека.

– Тише ты, черт! – огрызнулся Васька и затем весело спросил: Откелсва? Дело сделал?

– Продал. Твоих шестнадцать…

– Ловко! – радостно прищелкнул пальцами Васька.

Куприян возился в сене, устраиваясь поудобнее.

– Не ворошись, – заметил Васька.

– Обмок.

– Дело привычное, – беззаботно отозвался Васька.

– Мокрень, – жаловался Куприян, начиная дрожать от мокрого армяка, казавшегося теперь, в тепле клуни, холоднее и противнее.

– Обсушимся… во!..

Васька с торжеством что-то показал в темноте.

– Что? – спросил Куприян, постукивая зубами.

– Водка, – коротко пояснил Васька, – она самая. Мы, брат, об этом положении отлично известны… Случалось… Хлебни, – глотку обожгешь и чудесно! Во!..

Послышалось бульканье. Куприян сплюнул.

– Ирод!

Васька засмеялся.

– Важно! Так по суставам и прошло. Друг сердечный, хлебни малость! Уважь! – лез он в темноте на Куприяна.

– Отчего не уважить! – усмехнулся Куприян. Он с жадностью пил водку, чувствуя, что дрожь утихает с каждым глотком.

– Важно, – приговаривал Васька, – добре… эх! Ты, брат, этак всю водку выхлещешь! Ну-у… что… Васька беспокойно зашевелился.

– На.

Васька ловко перехватил посудину и опять забулькал водкой.

Куприяну стало лучше; дрожь почти улеглась, и в груди точно поместилось что-то теплое. Куприян стал осматриваться; глаза его привыкли к темноте, и в клуне ему уже не казалось так темно. В широкие щели проходил бледный белесый свет и видны были очертания каких-то поломанных колес, бочек и жердей. Смутно обрисовывался силуэт Васьки, по горло зарывшегося в сено.

Дождь шумел все так же однообразно. По временам налетал ветер, и что-то, не то березка, не то стропило, жалобно скрипело.

Куприян опять вспомнил Матрену и вздохнул.

– Чего ты? – спросил Васька, которого разобрало от выпитой водки, и ему хотелось поговорить.

– Скверность, брат…

– Чего? – глупо переспросил Васька.

– Скверно, говорю! – повторил Куприян.

Васька равнодушно сплюнул.

– А по мне, наплевать! Ну… Он помолчал.

– Словят ежели… эка, подумаешь, невидаль – острог-то. Прежде оно точно, а теперя…

Васька махнул рукой и повернулся к Куприяну.

– Я, брат, – жидким, бесшабашным голосом заговорил он, – восемь фабрик спиной вытер, так меня острогом не удивишь! Однова работали мы на цинковом заводе… Эх, Купря! Видал пекло? Так оно само и есть! Ни тебе дыхнуть, ни тебе смотреть! И глаза и нутро ест… Суставы ломит… Ложись прямо и помирай! Ну, на ткацкой, папиросной опять же, там точно легче… а все-таки супротив фабрики, я тебя скажу, ни одному острогу не выстоять.

– Не в остроге дело, дурья голова! – угрюмо сказал Куприян.

– А в чем?

– А так…

– Ну?

Куприян помолчал, потому что не мог точно оформить свое душевное состояние.