Оценить:
 Рейтинг: 0

Большая охота

<< 1 2 3 4 5 6 >>
На страницу:
2 из 6
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Большой зверь

Справедливости ради рассказ об охоте на большого зверя в высоких широтах надо начинать с истории охоты на белого медведя, который на протяжении почти восьмисот лет возглавлял список самых почётных трофеев Севера.

Краткий очерк биологии белого медведя я уже давал в книге «Мохнатый бог» (М.: Бухгалтерия и банки, 2005), желающие могут обратиться к этой книге.

Европейцы познакомились с этим зверем в относительно позднее время: сведения о белых медведях впервые поступили в Данию где-то в начале XI века из колонизированной викингами Гренландии.

Позднейшая история охоты на белого медведя довольно странна и изобилует неожиданными поворотами. О том, что этот зверь легко может быть истреблён при самом минимальном человеческом участии, люди догадались ещё в сороковые годы прошлого столетия. Но в ту суровую эпоху человечеству было не до медведей (пусть даже очень больших), поэтому окончательное решение медвежьей проблемы плавно передвинулось на послевоенные пятидесятые и шестидесятые. Советский Союз закрыл охоту на белого медведя полностью и сразу в 1956 году. Канада начала вводить квоты на его добычу в 1968-м. Норвегия вводила частичные ограничения с 1965 по 1973 год, потом запретила охоту полностью. Соединённые Штаты ввели регулирование охоты в 1971 году, а в 1972-м подвели этого зверя под действие Акта о защите морских млекопитающих. В 1973 году было подписано международное соглашение между пятью государствами, в границах которых находилась вся существующая популяция белого медведя, – США, СССР, Канадой, Норвегией и Данией. Соглашение регулировало многие стороны научного и коммерческого использования, безусловно запрещало охоту с самолётов и ледоколов, однако предусматривало добычу в научных целях и для нужд малочисленных народов Крайнего Севера. При этом Норвегия была единственной страной, которая на своей территории запретила все виды отстрела этого зверя. Считается, что это соглашение было редчайшим случаем сотрудничества между СССР и странами Североатлантического альянса в период холодной войны. Зоолог Ян Стирлинг сказал: «В течение многих лет договор по сохранению белого медведя был единственным соглашением, которое безоговорочно соблюдалось по обе стороны Железного занавеса».

Мир полярного владыки.

Однако в Гренландии, а также Канаде и США охота на белого медведя ведётся и сейчас – в основном местным населением, для его поддержания. В Гренландии, колонии Дании, существуют определённые ограничения на охоту. Однако для представителей местного населения, эскимосов, добыча практически не лимитирована. На основании многолетних наблюдений в 2006 году был объявлен официальный ежегодный лимит в 150 особей, но и за все предыдущие годы «неограниченной» охоты эта цифра никогда не превышалась. Другие формы лимитирования касались в основном полного запрета на добычу самок с детёнышами, использования определённых видов оружия (калибром менее 6,5 мм), а также обязательного протоколирования местными властями всех случаев отстрела этого хищника.

В Канаде и США общее количество добываемых по квотам «умок» колеблется вокруг цифры в 500 особей ежегодно. Наибольшее количество медведей отстреливается в канадской территории Нунавут, правительство которой выступило за увеличение годовой квоты с 400 до 518 зверей в год, хотя в разных районах этой территории квоты гибко регулируются. Например, в районе Баффинова залива квота была уменьшена со 105 до 65 зверей в год. В канадских Северо-Западных территориях, подобно Нунавуту, годовую квоту увеличили с 72 до 103 зверей.

Рассказ об охоте на белого медведя в районах Икалуита и Баффинова залива (канадская территория Нунавут) читатель может найти в главе 11 этой книги.

Технически добыча белого медведя не очень сложна. Этот хищник, в отличие от своего бурого родственника, не блещет интеллектом – в основном потому, что проживает в очень однообразной природной среде, плавучих льдах, и охотится на многочисленную и несложную «в обращении» добычу – нерпу.

Когда-то мне пришлось много общаться с замечательным корифеем советской киноанималистики Юрием Яновичем Лединым. Юрий Янович снял два прекрасных фильма о белых медведях – на архипелаге Земля Франца-Иосифа и острове Врангеля. Как рассказывал Ю. Ледин, схема приманивания белого медведя, когда тот появлялся в окрестностях лагеря, всегда была предельно проста: отстреливалась нерпа и с помощью снегохода делался потаск её по льду в удобное для съёмок место. Медведь приходил к этой приманке и запечатлевался на плёнку. Если же человек будет вооружён не кино- или фотокамерой, а винтовкой, ему не составит труда всадить в мишку пулю.

Одиночка во льдах…

Классическое описание охоты на белого медведя в период активного освоения Арктики приводит Роберт Пири в книге «Северный полюс»:

«На этом берегу были места, где водились мускусные быки, и мы смотрели во все глаза, но не заметили ни одного животного.

Через несколько миль мы наткнулись на следы двух оленей, а проехав чуть дальше, были наэлектризованы напряжённым шёпотом зоркого Эгингва (один из эскимосов, входивших в экспедиционную партию Пири. – М. К.):

– Нануксоа!

Он взволнованно указывал на середину фьорда, и, проследив взглядом за его пальцем, мы увидели кремовое пятно, не спеша продвигавшееся к горлу фьорда, – белый медведь!

Нет зрелища, которое пробуждало бы жажду крови в сердце эскимоса так же живо, как вид белого медведя. Я, во всяком случае, такого не знаю. И при всём своём равнодушии к охоте в Арктике я был взбудоражен не менее моих спутников.

Пока я стоял перед собаками с кнутом в каждой руке, удерживая их на месте, – ибо эскимосская собака не хуже своего хозяина знает, что такое „нануксоа“, – трое эскимосов как безумные сбрасывали поклажу с саней. Как только с этим делом было покончено, Ублуя вскочил в сани и стрелой пронёсся мимо меня. За ним последовал Эгингва; когда он поравнялся со мной, я вскочил в его сани. За нами на третьей упряжке мчался Кулатуна. Человек, придумавший выражение „подмазанная молния“, должно быть, нёсся на пустых санях по следу белого медведя, управляя упряжкой эскимосских собак.

Медведь заслышал нас и огромными скачками устремился к противоположному берегу фьорда. Я встал к стойкам саней, дав Эгингва возможность прилечь и отдышаться. Вне себя от возбуждения мы летели по заснеженной поверхности фьорда.

На середине фьорда снег был глубже, и собаки не могли бежать так быстро, хотя рвались вперёд изо всех сил. Но вот они учуяли след – и тут уж ни снег, ни что другое не могло их удержать. Ублуя, один со своей сумасшедшей упряжкой, далеко опередил всех нас. Достигнув противоположного берега почти одновременно с медведем, он тотчас распряг собак, и мы увидели, как они погнались за зверем – крохотные точки величиной не больше комара, стаей взбегающие вверх по крутому склону. Прежде чем мы добрались до берега, Ублуя уже поднялся на вершину склона и сигнализировал нам оттуда, чтобы мы двигались в объезд – суша эта была не что иное, как остров.

Мы объехали остров кругом и нашли то место, где медведь вновь спустился на лёд. Он продолжал бежать по льду фьорда к западному берегу, преследуемый Ублуя и его собаками.

Самым странным в поведении медведя было то, что, как сказал мне Эгингва, он вопреки обычаю всех медведей в стране эскимосов не остановился, когда собаки настигли его, а продолжал бежать. Для Эгингва это было верным доказательством того, что в медведе сидит сам великий чёрт – грозный Торнарсук. Мысль о том, что он гонится за самим чёртом, ещё больше взволновала моего спутника.

Следы белого медведя.

По другую сторону острова снег был глубже и заметно замедлял наше продвижение. Поэтому, когда мы добрались до западного берега фьорда, то увидели издали медведя и собак Ублуя, которые медленно карабкались вверх по склону. Мы и наши собаки сильно запыхались. Но лай высвобожденных собак где-то наверху среди утёсов придал нам новые силы. Он означал, что собаки наконец выставили зверя. Достигнув берега, мы выпрягли и выпустили своих собак. Они побежали по горячему следу, а мы как можно быстрее последовали за ними.

Вскоре мы подошли к глубокому ущелью. Судя по доносившимся звукам, собаки и медведь находились где-то на дне.

Однако стены ущелья были слишком отвесны, так что по ним не мог бы спуститься даже эскимос, и мы не видели добычу. Медведь, по всей видимости, был под каким-то выпирающим уступом с нашей стороны.

Я направился вверх по ущелью, отыскивая место, где можно было спуститься, как вдруг услышал крик Эгингва: оказалось, что медведь прошёл вниз по ущелью и теперь взбирается вверх по противоположному склону. Я поспешил назад по скалам, покрытым глубоким снегом, и вдруг увидел зверя в ста ярдах от себя. Я поднял ружьё, дал два выстрела, но медведь продолжал подниматься по склону ущелья, – должно быть, я слишком запыхался и не сумел как следует прицелиться. Поистине в медведе сидел сам Торнарсук!

Тут я почувствовал, что жестоко оббил о камни культи обеих ног: пальцы на ногах у меня были отморожены ещё в 1899 году в Форт-Конгер. Ноги разболелись ужасно, и я решил отказаться от дальнейшего преследования медведя по крутым, усеянным валунами утёсам.

Вручив своё ружьё Эгингва, я сказал ему и Кулатуна, чтобы они продолжали погоню, а сам спустился по утёсам к саням и пошёл вдоль берега по льду фьорда. Но не успел я пройти сколько-нибудь значительное расстояние, как вдали послышались крики, и вскоре на верхушке горы появился эскимос, взмахами рук давая понять, что охота успешно завершилась.

Прямо впереди, как раз напротив того места, где появился эскимос, был вход в глубокую расщелину. Я поставил сани напротив и стал ждать. Немного погодя я увидел эскимосов, с трудом прокладывавших себе путь вниз по расщелине. Собак припрягли к медведю, и они тащили его за собой наподобие саней. Это было интересное зрелище – расщелина с крутыми каменистыми стенами в изодранной снежной мантии, возбуждённые собаки, волокущие столь необычный груз, бездыханная кремовая туша медведя, залитая кровью, кричащие и жестикулирующие эскимосы.

Когда медведя наконец спустили на берег, я сфотографировал его, меж тем как эскимосы ходили взад и вперёд, оживлённо переговариваясь: для них теперь было несомненным фактом, что в медведе сидел чёрт, иначе почему бы он стал убегать, когда собаки настигли его? Тонкости арктической демонологии не доступны пониманию белого человека, и я не принял участия в споре относительно того, удрал ли чёрт, когда винтовка Ублуя поразила его телесное обиталище.

Добыча вскоре была освежёвана и разделана искусными ножами эскимосов, мясо сложено на берегу, чтобы следующие за нами отряды доставили его на корабль, шкура аккуратно уложена на сани. После этого мы вернулись к тому месту на противоположной стороне фьорда, откуда впервые увидели медведя. Там мы отыскали выброшенные из саней припасы, и так как все – и люди, и собаки – изрядно устали, а проделанная за день работа внушала удовлетворение, решено было тут же устроить привал. Мы поставили палатку, зажгли керосинки и вволю наелись медвежьего бифштекса, который оказался особенно сочным, – очевидно, из-за недавнего присутствия Торнарсука».

Как сегодня охота на белого медведя выглядит, так сказать, с нашей стороны Берингова пролива, я знаю из нескольких достаточно авторитетных источников.

Процесс до крайности прозаичен: люди (а раз это у нас, то они непременно браконьеры) переезжают вдоль побережья из точки А в точку Б на мотонартах, видят бредущего по берегу или льду «умку», догоняют его и приканчивают из любого находящегося в их распоряжении оружия.

Шприцы и медведи

Вспоминается эпизод: в районе поселения Мыс Шмидта на Чукотке в середине восьмидесятых годов случилась тяжёлая ледовая обстановка. Для белого медведя, у которого нерпа – основная добыча, это означало суровую бескормицу. Все «умки» собрались в окрестностях посёлка – на помойках, естественно. Точно так же естественно случилось ЧП: местная женщина, чукчанка, напилась «огненной воды» и прилегла отдохнуть на помойке. Кто-то из медведей спутал её с мусором и съел. На место происшествия на вездеходе приехал срочно вызванный охотовед и застрелил пару оказавшихся на той помойке медведей. На всеобщую беду здесь же (не на помойке, а в посёлке) оказался и московский корреспондент «Литературной газеты», который устроил шум на весь СССР, подав материал в духе «как фашисты расстреляли беззащитных животных».

После публикации статьи медведей боялись трогать, и они совсем распоясались – стали целыми выводками бродить по улицам посёлка. И в Москве было принято соломоново решение – медведей усыплять и спящих вывозить как можно дальше во льды. Отправили воплощать в жизнь это решение трёх охотоведов и меня (я должен был контролировать данное мероприятие в качестве представителя Академии наук СССР).

Но московские чиновники в советские годы были людьми мудрыми и отправили в Мыс Шмидта не только усыпляющее ружьё с четырьмя шприцами и снотворным, но и пять лицензий на вынужденный отстрел.

Надо сказать, что это был мой первый (и последний) опыт общения с белыми медведями.

Сами по себе звери ничего из себя не представляли – стояли целыми днями на свалке и спали там же.

Один из коллег по молодости предложил их тут же перестрелять на хрен, но главный охотовед отказался.

– Давай сперва усыпить попробуем, – сказал он.

А присланное из Москвы ружьё представляло собой одностволку 28-го калибра со стволом «цилиндр» и подъёмным целиком. К прилагаемым шприцам инструкция отсутствовала в принципе. Мы не получили ни слова информации ни про пороховую навеску, ни про дозировку препарата.

Для эксперимента взяли мы ватник, повесили его на проволоку, зарядили ружьё с навеской, вдвое уменьшенной от 28-го калибра, зарядили шприц и выстрелили.

По нашему размышлению, при достаточной навеске пороха шприц должен был застрять в ватнике.

Но шприц так не думал. Он пробил ватник и улетел в Северный Ледовитый океан.

Шприцев осталось три.

Навеску пороха уменьшили ещё вдвое.

Шприц запутался в ватнике и сломался.

<< 1 2 3 4 5 6 >>
На страницу:
2 из 6