Оперативное вторжение

Разведчику при выполнении своих обязанностей приходится действовать в сложной, порой экстремальной обстановке, в любое время суток, в любых погодных условиях. При выполнении боевой задачи разведчик должен быть физически и морально готов к захвату пленного («языка»).

* * *

Все это разведчик морской пехоты знает, умеет. Говоря все тем же суховатым языком, «умело применял в ходе боевых операций». Строки этой справки словно окунули Артемова совсем в другую среду, где они словно распаковывались из архива. Стойко переносить жару и холод...И Артемов буквально видит морпеха Ильина в том же встречном бою; слышит свист пуль, мат, отдельные бессвязные выкрики, сухие щелчки полных магазинов, встающих на место отработанных, металлический лязг затворов; вместе с Чилой он задыхается от пороховых газов, висящих над прожженной солнцем лощиной, над распадком, где он нашел очередное укрытие, отыскивает взглядом и бежит к следующему... Меняется картина, день уступает место непроглядной ночи, мечутся фантастическими шмелями трассеры, снег окропляется чьей-то кровью – своей ли, чужой?.. Кровь, она и есть кровь. Физически и морально готовый к захвату пленного, Чила берет «языка», наотмашь бьет его прикладом, связывает, находит на стволе посеченной осколками березы розетку, включает в нее утюг...

Все это уже из другой, прошлой жизни Николая Ильина. Были такие эпизоды в его криминальной биографии или не были, сейчас значения, наверное, не имеет. Фактически путь назад ему закрыт.

В заначке у него осталось тридцать «штук» баксов...

– Скажи-ка мне, Коля, а ты не мог отдать долг своим дружкам? В пересчете на рубли твоя заначка вытягивает на миллион рублей.

– Не, – Ильин хмыкнул. – Речь шла о совсем других деньгах.

«Бригада, – веско и коротко подумал Артемов. – Пора бросать этого Ильина, а то и меня припрягут к каким-нибудь разборкам, повесят какой-нибудь долг, начнут вышибать и руки выкручивать». Также он поймал себя на мысли, что все соответствует его прежним думам и сравнениям. В этом «столыпине» он услышал столько новых выражений... Ладно хоть воображение развито, тихо порадовался за себя Артемов, ни разу не переспросил, не обратился за переводом: что значит этот оборот, а что другой. Постигал современные полукриминальные науки из первых рук.

Чила...

Кличка у Ильина была какая-то бандитская, воровская. Не позывной, а натуральное «погоняло». В большинстве случаев бойцы сами выбирают для себя позывные, а этот?..

На вопрос полковника Ильин ответил с легкой улыбкой:

– Еще со школы прилепилась. У нас футбольная команда неплохая была, я в воротах стоял. Частенько к центру поля выбегал – орал, разводил. Пенальти бил. Как Чилаверт.

«Знаю такого», – кивнул Артемов. И вдруг вспомнил, что вратаря парагвайской сборной Чилаверта подозревали в связях с мафией. Уже не говоря о том, что южноамериканский Чила пользовался непререкаемым авторитетом у властей страны. Многозначительно, словно он был прокурором международного трибунала, Михаил Васильевич подумал: «Все сходится».

– Вообще – не было бы счастья, да несчастье помогло, – сказал Ильин, потянувшись к очередной сигарете. – Теперь у пацанов ко мне претензий не осталось. Когда приехал на похороны, братва тут как тут. Спросили, нужна ли помощь. Давай, говорят, мы завалим этого волка. Не, отвечаю, это мое личное дело, сам справлюсь. Сказал, чтоб не вмешивались. Как хочешь, отвечают. Если что, обращайся, поможем. После я Сулейману «армейский шампур» и продемонстрировал.

«Шампур», – вздохнул Артемов.

– Я вот чего не пойму: все твои разговоры, вся твоя доармейская жизнь сводилась к деньгам. Согласись, есть вещи и поважнее денег.

– Так только бомжи рассуждают, – просветил полковника Чила. – Я не из тех людей, которые радуются тому, что у них есть. Что касается жизни – я вообще ничего не знаю о ней. Как и ты. Мне нравилось состояние, в котором я варился, процесс. У тебя напряжение 220 вольт, а у меня – 380. Если я подключусь к твой розетке, буду ходить, как старый пердун. У тебя детство и юность изуродованы для того, чтобы старость твоя была обеспечена. Мне же никакие иллюзии не нужны: один родился, один и умру. И вообще это дохлая тема, не хочу о ней говорить. Полюбили и забыли.

Артемов не услышал последней фразы, его поглотила очередная мысль. Что, если, думал он, удастся найти кассету, на которой Пашка Ильин «приляпывает» свиные уши к зеркалам заднего вида сулеймановского «мерса». Кто знает, может, по этому факту милиции удастся установить убийцу 15-летнего парня? А значит, и в какой-то степени оправдать Николая Ильина.

Хотя бесполезно, наверное. Скорее всего Сулейман уничтожил эту важную улику.

10

Старший наряда милиции, стоявший на границе парковочной площадки и широкого мощеного тротуара, ведущего к центральному зданию железнодорожного вокзала, толкнул товарища в бок и указал на растущую толпу возле припарковавшегося автобуса.

– Чмошники! – коротко хохотнул старший сержант. Так он называл либо разношерстных и разнузданных призывников – в основном поддатых или с глубокого бодуна, либо только что примеривших военную форму салаг, перегоняемых в другие подразделения. Последние особенно вызывали смесь пренебрежения, превосходства и рождали ядовитую подковырку: «То ли еще будет, ой-ой-ой!» Короче, копаем от забора и до обеда.

«Чурбаны», выстраивающиеся перед автобусом, имели, на взгляд старшего сержанта милиции, жалкий вид: рукава шинелей непомерно длинные, хлястики на заднице, сапоги в трубочку, а не по-щегольски гармошкой, головы тонули в шапках. Лишь два человека имели благообразный вид: лейтенант и его заместитель с лычками старшего сержанта. Они были подтянуты, имели настоящую военную выправку. Сапоги – у офицера яловые, а у сержанта «дедовские» юфтевые – блестели и носили явно выраженные признаки мехов гармони, о которых подумал милиционер. В общем, полная гармония.

– Попрут через центральный вход, – с первого раза угадал патрульный. И начал жить предвкушением того, как он развернет «чмошников» и укажет им другой путь – подземный, по тоннелю. Но все равно они окажутся в зале ожидания и зассут весь туалет. Причем бесплатно. Буквально пару дней назад сержанта приспичило по большому, и он занял кабинку в туалете, который был буквально оккупирован призывниками: то ли таджиками, то ли узбеками (где таких набрали – не поймешь). И вот до сержанта в один из кульминационных и ответственных моментов донесся чей-то «акцентированный» шепелявый голос: «Ты че там пердишь!» В тот раз свою задницу милиционер вытер плохо. Однако когда он вырвался, как заключенный на волю, из кабинки, вестибюль туалета был пуст. Толпа «воинов-интернационалистов» уже сидела в зале ожидания. И по голосу не определишь – все на один голос. И вообще как выразить свои оскорбленные чувства, с чего начать пристрастный допрос? С фразы: «Кто из вас сказал, что я пердел?» – которая разнеслась бы по всему вокзалу со скоростью того же неприличного звука?