Взрослые сказки о Гун-Фу. Часть IV: Все настоящее одинаково

Уважение человечества к огнестрельному оружию можно даже «измерить численно», посчитав, скольких конструкторов оружии знает средний человек. Бердан, Браунинг, Дегтярев, Кольт, Люгер, Макаров, Максим, Манлихер, Маузер, Мосин, Ремингтон, Стечкин, Токарев, Шмайссер. О Калашникове, чей автомат изображен на гербах нескольких стран, и говорить нечего.

Так что взрослому человеку заниматься рукопашным боем просто неприлично. Есть у тебя время – иди почитай книжку. Или попей пива с мужиками. Или телевизор посмотри: там много всякой чуши показывают – новости, сериалы, часто не сбывающиеся прогнозы погоды…

Особых причин так уж сильно хотеть изучить какой-нибудь «рукопашный метод» у меня не было. Я целыми днями сидел дома, читал книжки, играть с другими детьми во двор почти не ходил. Однажды, правда, меня туда занесло и меня тут же слегка отколошматили. Но так, без особой злобы – ткнули пару раз мордой в песок. Как я теперь понимаю, для порядку, чтобы знал свое место. Потом не трогали, потому что я много читал, знал кучу разных историй и, видимо, меня было интереснее слушать, чем колотить.

Школа у нас была приличная, дрались очень мало, неумело и без остервенения. Можно сказать, это не входило «в школьную традицию». Тут меня тем более не трогали, потому что учился я хорошо и у меня всегда можно было списать. Кроме того, у меня было хобби: я любил подсказывать, а за такое многое прощалось. Учителя, конечно, иногда выгоняли из класса, но, в общем, тоже относились с пониманием.

Конечно, бывало, что приходили хулиганы из других школ, но случалось это достаточно редко и особых хлопот никому не доставляло.

Поэтому никаких причин для практического интереса к воинским искусствам у меня не было. Один только бокс по телевизору чего стоит: два крепких мужика избивают друг друга, а зрители радуются, глядя на то, как люди причиняют друг другу боль. Патология!

Но постоянно сидеть за книжками тоже было неправильно, поэтому я решил пойти в спортивную секцию. Как раз в это время в кино шел фильм «Гений Дзю-До». Так что Дзю-До было в большой моде, и я отправился в секцию – записываться. Времена были советские, спорт был бесплатный, секций было мало и тренеры были очень уважаемыми людьми, прямо как у Бабеля: «Бакалейщикам стало хорошо, …бакалейщики гуляют очень жирные».

Подступиться к такому тренеру мальчику с улицы было непросто. Но я по простоте душевной решил сходить: а вдруг возьмут. Секцией, в которую я по неразумию явился, «заведовал» очень известный тренер, «воспитавший» (как тогда говорили) множество мастеров спорта и даже несколько чемпионов чего-то там. Чтобы попасть в зал, нужно было отстоять большую очередь таких же идиотов, как я, пришедших записываться «на борьбу».

Когда я пришел с наглым заявлением, что хочу заниматься Дзю-До, знаменитый тренер разговаривать со мной не стал: он просто покосился на меня и отрицательно покачал головой. Видя, что я не тороплюсь уходить, он поощрительно махнул рукой по направлению к двери: «Уматывай, мол».

Потом на мое счастье появились платные секции Карате. Там уже ничего кроме денег не требовалось. Я стал заниматься, мне понравилось. Поначалу я пытался понять, зачем мне это, а потом бросил эти попытки. Решил так: зачем мне думать о том, причин чего я не знаю и чего я все равно не пойму? Раз мне нравится, значит, так надо, а стало быть, буду заниматься, пока не разонравится. Пока не разонравилось, наоборот, чем дальше, тем больше вхожу во вкус».

Было похоже, что мальчик, сам того не понимая, верит в судьбу. А насчет судьбы я был полностью с ним согласен: свою судьбу каждый носит внутри себя, от нее не избавиться. Видимо, заниматься рукопашным боем – его судьба. А раз уж он попал ко мне в руки, то моя судьба научить его. Причем, научить хорошо, настолько хорошо, насколько это возможно в этих «тепличных» условиях. Что поделаешь, тут не джунгли. Но это, видимо, тоже судьба.

В Союз я приехал зрелым человеком, Героем Вьетнама, и я точно знал, чего я хочу. А хотел я стать классным западным врачом. Так что с первого дня я занимался самым серьезным образом, и анатомию, которую нам преподавали на первом курсе, я помню прекрасно. Так вот, объем пустого желудка примерно поллитра. После приема пищи он растягивается до одного литра. У некоторых людей его объем достигает четырех литров. Но, как говорил нам преподаватель анатомии, это уже не человек, а свинья. Я вешу примерно килограммов пятьдесят, поэтому никак не могу быть такой свиньей (ну разве что карликовой вьетнамской свинкой, которая весит где-то 40–80 килограммов), так что обед «от Володиной бабушки» никак не мог в меня поместиться. Но он помещался. Мало того, в животе не было никакой тяжести, а было самое настоящее блаженство. Такая еда прекрасно усваивается организмом почти в любом (даже совершенно «неприличном») количестве. Съел такой обед – и сутки не голоден. Впрочем, удивительного тут не было ничего: в еде было столько души и энергии, что ее можно есть бесконечно. Проблема с этой едой была другая: было очень трудно остановиться.

Видимо именно про такую еду рассказывал мне учитель Ван, когда вспоминал, как готовила госпожа Ли, которая заведовала кухней в монастыре, в который он попал во время своих путешествий в далекой юности:

– От этой еды оторваться было невозможно. А почему? – вопрошал он. И тут же отвечал сам себе, наставительно поднимая палец. – Потому что она была приготовлена с любовью. Не то что это твое варево, – с этими словами он пренебрежительно указывал на мою стряпню. – Твое счастье, что я непривередлив.

Так вот, еда, которую подавали у Дамочки, была приготовлена, мягко говоря, без любви. Я бы даже сказал «с нелюбовью». Мне было интересно посмотреть, кто готовит все это, как говорил Ван, «варево». Поэтому я после обеда попросил у хозяйки разрешения отправиться на кухню – «поблагодарить» шеф-повара. Шеф-повар оказался тощим и весьма желчным мужчиной. Неудивительно, что он не ужился ни в одном ресторане. И дело было отнюдь не в интригах, как сообщила мне Дамочка. Дело было в характере. Меня он видел первый раз в жизни, но уже терпеть не мог. Почему, я не знаю, ведь я не умею читать мысли. Зато эмоции, даже «вложенные» в еду, очень хорошо могу. Так что как бы человек мне ни улыбался и ни благодарил за то, что я оценил его кулинарное мастерство (а он был несомненным мастером), я прекрасно чувствовал, что он ждет не дождется когда я покину «его» кухню.

Выпив с Дамочкой кофе, я поблагодарил за обед, распрощался и ушел. Через пару дней она позвонила мне и в сотый раз стала рассказывать, что у нее болит живот и стала спрашивать, как ей питаться.

– А вы дайте своему повару оплачиваемый отпуск, пусть поедет в Париж, отдохнет, повеселится, – предложил я.

– А кто будет мне готовить? – искренне удивилась она.

– Я поработаю у вас неделю поваром.

– Зачем? – еще больше удивилась Дамочка.

– Через неделю узнаете. Работать буду бесплатно, так что вы ничего не теряете. Заодно и другую кухню попробуете.

Переговоры у нас были длинные. Дамочка, которая была отнюдь не дура (среди людей, сумевших создать такой немалый бизнес, как у нее, дураков и дурочек не бывает), никак не могла взять в толк, зачем мне это нужно.

Я же не хотел ничего объяснять, чтобы не «программировать» ее, у нее и так в голове была заложена куча программ и шаблонов. Пусть это будет для нее сюрпризом. Суть же была более чем проста. По моим предположениям через неделю нормального питания у нее должен был перестать болеть живот. Никакой особенной патологии я у нее не видел, просто она не «кушала», как ей казалось, изысканную еду от «от шефа», а жрала всякую гадость, приготовленную человеком с очень плохим характером. Мне показалось, что характерец у Поля даже хуже, чем у меня.

Готовить я умел очень прилично. Учитель Ван знал в этом толк, а мастер Мо настолько любил поесть, что вообще стал потрясающим поваром. Причем, он умел готовить не только китайские блюда. В общем, рядом с ними кое-что «перепало» и мне, хотя я не слишком любил готовить и никогда не готовил для себя. Причина у меня была чрезвычайно уважительная – лень.

Само собой, я не был профессионалом в этом деле, но заменить, например, шеф-повара в здешнем вьетнамском ресторане «Побег бамбука» вполне смог бы. Впрочем, однажды я именно так и сделал. Предложил хозяину ресторана, что когда придет босс здешней вьетнамской мафии Кань, я приготовлю ему его любимое блюдо.

И мы договорились так: меня пускают на кухню, где я смотрю где что лежит и привыкаю к огню (точнее, к плите) и к кухонной утвари. А потом мы побились об заклад: когда придет босс Кань, я приготовлю все, что он закажет, и босс останется доволен. Хозяин был в восторге. Во-первых, он не сомневался, что я проиграю пари. А во-вторых, мастер Минь в роли повара – это была бы лучшая реклама его ресторана. Основные посетители его ресторанчика вьетнамцы, а в здешней вьетнамской общине не было человека, который бы не знал, кто такой мастер Минь. Гнева босса Каня хозяин не опасался, потому что этот старый лис много раз видел нас вместе и знал, что Кань очень дорожит отношениями со мной и, как бы это поаккуратнее сказать, побаивается меня.

Через пару дней Кань заявился на обед. Надо сказать, пришел он очень вовремя, я как раз был на кухне. Блюдо, которое он заказал, было действительно сложное, но я управился. И Кань остался так доволен качеством еды, что попросил пригласить повара. Надо сказать, увидев меня, он был весьма удивлен. А что, мне надоело, что он постоянно корчит из себя великого знатока житейской, как он называл ее, мудрости. Меня тоже учили умные люди, так что мне «развести» даже такого битого хитреца – «на раз».

Помнится, хозяин ресторана и шеф-повар тогда проиграли мне приличную сумму: они утверждали, что я не смогу приготовить еду так, чтобы сам босс Кань остался доволен. Шеф говорил так: «Господин Минь, я очень вас уважаю. Все говорят, что вы большой мастер воинского искусства. А какой вы врач, я и сам знаю. После вашего лечения у меня совсем не болят суставы, а внучка перестала кашлять. Но при всем моем глубочайшем уважении должен сказать, что настоящая вьетнамская кухня – не для любителей. Слишком уж она разнообразна. Север знаменит супом-лапшой, жареным мясом и морепродуктами. На Юге применяют очень много специй, которые нужно хорошо знать. А в центральной части страны, особенно неподалеку от древней столицы Гуэ, готовят самые сложные блюда вьетнамской кухни. Это пошло еще с тех времен, когда в этом городе был императорский двор и повара вроде меня «выделывались» как только могли. А босс Кань любит плотскую жизнь во всех своих проявлениях и потому в еде разбирается отменно. Он большой любитель и знаток вьетнамской кухни и предпочитает самые сложные и изысканные блюда».

Все это меня не пугало. Я не раз обедал с боссом Канем, так что какие блюда он предпочитает, мне было хорошо известно. Заказ Каня я предугадал, поэтому все прошло как по нотам. Разумеется, выигранных денег у хозяина и шеф-повара брать я не стал. Хозяин, на самом деле, не был богатым человеком, у него на содержании была куча родственников и он едва сводил концы с концами. А шеф-повар – это всего лишь наемный работник с весьма небольшой зарплатой. Поэтому мы сошлись на том, что они будут кормить меня бесплатно в течение года. Это было удобно: готовить я по-прежнему не собирался, а вкусно поесть раз – два в неделю никак не мешало.

Однако несмотря на то, что по количеству «кулинарных изысков» я вполне мог заменить Дамочкиного повара Поля, я сделал все наоборот. Сначала я поломал ее барскую привычку заказывать «что она будет кушать» на следующий день.

Дальше все происходило так.

– Меню буду составлять я, – внушительно сказал я и протянул ей листок, на котором было написано следующее.

«Завтрак. Каша гречневая или овсяная. Салат из огурцов и помидоров.

Обед. Борщ или простой суп (картошка, морковка, какая-то «засыпка», например, рис или та же овсянка). Тефтели (мясные, рыбные или куриные). Гарнир ко второму блюду не полагается, потому что и в борще, и супе уже есть картошка.

Ужин. Винегрет или пара яиц, сваренных вкрутую.

Напитки. Соки, чай, можно с лимоном и с медом.

Комментарий: солонки, сахарницы и перечницы на столе не будет.

Никаких «перекусов» между приемами пищи, никакой жратвы после ужина. Если очень хочется есть – то идти на улицу на прогулку, а вечером пораньше ложиться спать.

Есть все нужно сразу после того, как оно приготовлено. Холодная пища выбрасывается, так что если кое-кто опоздает к столу, то ждет следующего приема пищи».

Прочитав это, с позволения сказать, меню, я усомнился: а не слишком ли круто я беру? Ведь это напоминает рацион солдата в небогатой стране. Например, американские солдаты жрут намного лучше. Во время войны мне не раз перепадали их сухие пайки. Как по мне, так на вкус не очень, но, может, американцам и нравится. Точно не знаю, но говорили, что такой паек может храниться чуть ли не тридцать лет. Точно мне известно другое: одним таким пайком, рассчитанным на один прием пищи, можно было кормить вьетнамского солдата целый день, скорее, даже два. Там было все, вплоть до сигарет и презервативов. Потом, правда, их перестали класть, как предметы несовместимые ни с едой, ни с моральным обликом образцового солдата. Интересно, где они видели такого? Кстати, один такой «образцовый солдат», которого я взял в плен, рассказывал (он готов был рассказывать мне что угодно, потому что понимал, что живет ровно до тех пор, пока мне интересно его слушать), как у них принято раздавать эти пайки. Этих пайков ни много, ни мало, целых 24 вида. Так вот, они развлекаются тем, что вытягивают эти пайки из ящика не глядя, чтобы каждый раз получался «сюрприз».

Вот и получалось, что у Дамочки рациончик будет победнее, чем у простого солдата. Но, подумав, я решил: «Нет, нормально, мое дело лечить, а как ее вылечить, если она, пардон, жрет всякую гадость, а потом жалуется на боли в животе. Чтобы живот не болел, надо в первую очередь перестать запихивать в него что попало».

Кстати, сначала я хотел использовать для Дамочкиного рациона вьетнамскую еду, потому что в ее основе лежит принцип умеренности: мало жиров, но много сырых фруктов и овощей. Причем все только свежее, никакого мороженого мяса, никакой мороженой рыбы. Я, конечно, небольшой знаток мировой кухни, но мастер Мо (вот уж кто знаток и любитель всяческой еды) говорил, что вьетнамская пища – одна из самых здоровых.

Китайская кухня – тоже, конечно, класс. Мой китайский дед смеялся надо мной, потому что хотя я и на три четверти вьетнамец, по своему обжорству я – несомненный китаец. Дело в том, что первое, что делает в Новом Году нормальный китаец, – это спешит воздать почести божеству гастрономии, а каждая семья приносит этому божеству небольшое пожертвование в виде изысканного, красиво оформленного блюда и просит божество оценить кулинарное искусство хозяйки.

Я помню, что мой китайский дед на Новый Год варил пельмени. Причем, согласно обычаю, делал он это примерно в полночь. Когда я был маленький, я в это время уже спал. Так вот, дед специально будил меня, засовывал в рот пельмень (чтобы год для меня был сытным), а потом снова укладывал спать. Став старше, я понял, что спать в это время невыгодно, потому что такие вкусные пельмени больше ни у кого не получались, а дед собственноручно готовил только раз в году. Так что когда еда была готова, я уже был тут как тут и одним пельменем дело уже не ограничивалось.

И вообще китайцы до такой степени любят хорошо пожрать, что приготовление пищи у них издревле расценивалось как настоящее искусство, а поэты и философы писали трактаты о еде и составляли рецепты. Кстати, дед мне говорил, что китайская кухня тоже очень здоровая. В рисовой шелухе содержатся ценные вещества, моллюски, рыба и ракообразные дают телу животный белок и минеральные вещества. А бобовые (прежде всего – соя), «начиненные» растительным белком, стимулируют умственную деятельность.

– Я потому такой умный, – говорил мой дед, поглаживая себя по животу, – что я ем много сои. А ты, – тут он показывал на меня, – так дураком и останешься, потому что хочешь жрать одно мясо.

В общем, вариантов для дамочкиного питания было много. Но, подумав, я решил, что никакой непривычной, пусть даже изысканной, еды Дамочке не нужно. Пусть ест европейскую пищу. Так что в основу я положил меню Володиной бабушки, только без богатырских котлет, жареной картошки, плавающей в масле, и пирогов, густо намазанных масляным кремом.

Если даже у меня возникали сомнения по поводу такого питания, то надо ли говорить, что, увидев эти несколько строк, которые и называл красивым словом «меню», Дамочка пришла в уныние. Я бы даже сказал, что она пришла в ужас. Особенно от комментариев. Сначала она попыталась начать торговаться. Оно и понятно: «бизнесвумен». Но в свое время мой советский ученик Володя научил меня более понятному слову: «торгашка». В общем, «торгашка начала торговаться». Она рассказывала, что была во множестве хороших ресторанов и видела множество меню, но ни одно из них не было столь скудным. Что хорошее питание должно быть разнообразным, что в нормальном меню есть целые разделы, посвященные супам, салатам, мясным, рыбным и вегетарианским блюдам, не говоря уже о десертах и напитках.

Тут я был подкован. Мо много рассказывал мне о еде. Причем, как человек основательный, он не ограничивался рецептами блюд и способами приготовления. Он закатывал мне целые лекции про еду. И я слушал с большим удовольствием, ибо Мо был знатоком предмета и блестящим лектором. Кроме того, такая «лекция» подкреплялась и иллюстрировалась фундаментальнейшим обедом. Поэтому, зная о чем идет речь, я попробовал отшутиться и сообщил Дамочке, что французское слово «меню» происходит от латинского «minutus» (нечто маленькое), потому что первые меню были написаны на маленькой! чёрной доске (по-французски «carte»). У нас вместо небольшой доски был небольшой листок, исписанный моей личной мастерской рукой, так что это самое настоящее меню, только не «а la carte menu», а «а la бумажка menu». Но когда речь шла о ее хлебе насущном, Дамочка, несмотря на свой ум, шуток не понимала и продолжала торговаться изо всех сил. Я ценю любое Гун-Фу, и могу сказать, что делать она это умела, тут она была настоящий мастер. Хотя я не затруднял себя ответом (все равно ее не переспоришь), внимал я ее аргументам с искренним восхищением.

Впрочем, торговаться со мной трудно: я воин, а не торгаш, меня торговаться не учили. Торговаться я не привык, не люблю и не умею, у меня другие способы «убеждения». Поняв, что я ее не слышу, Дамочка перестала торговаться и начала жаловаться. Она говорила, что не сможет такое кушать, что ее деликатному желудку нужно соответствующее питание. На это я ответил ей, что доктор здесь я и я лучше знаю, кто что может кушать и что нужно ее желудку, будь он хоть трижды деликатный. Кроме того, я соизволил вспомнить (разумеется, я о них не забыл, а оставил «на потом», чтобы подсластить пилюлю) о фруктах, которые Дамочка могла по своему усмотрению добавлять в свой рацион.