Я садовником родился

Алексей послушно взглянул на это безобразие, стараясь не кривиться. Как поступить? Сложить молитвенно руки и сказать: «Ах?» Так поступил бы хомо сапиенс воспитанный. Вообще-то он не чужд искусству. И даже к авангардизму относится с пониманием: надо, так надо. Но лейкинский шедевр не оценил. И осторожно сказал:

– Нормально.

– Ты не понимаешь! Леша! Тут главное – правильная расстановка. Чтобы во всей силе проявилась Великая Мать Природа, которая отражена в каждом изгибе этого маленького шедевра.

Отполированным ногтем Лейкин любовно коснулся чешуйчатого нароста на одной из веток, напомнившего Алексею стригущий лишай. Потом взял линейку и приложил к ней ветку с красными ягодами:

– Ты понимаешь: основу композиции составляют три ветви, три элемента. Самая длинная «син» символизирует небо, средняя «соэ» – человека и маленькая «хикаэ» – землю. «Син» в таком букете должна в полтора раза превышать размер вазы, «соэ» равняться трем четвертям «син», а «хикаэ» – трем четвертям «соэ». И еще угол наклона. Основная ветвь должна быть наклонена вправо под углом 45°, вторая влево под углом 15°, третья так же вправо под углом 75°, и все три ветви наклонены вперед.

Леонидов мгновенно выпал в осадок от всей этой тарабарщины и на пару минут растерялся. Лейкин же все бормотал непонятные ему слова и при этом возился с линейкой, транспортиром, распорками и своими корявыми ветками. Леонидов уже пожалел о том, что пришел.

– Чего-то я не догоняю, – покачал головой он, на что Лейкин не прореагировал, занятый горшком и раковыми опухолями на кривых ветках. То любовно гладил их, то разворачивал к свету, причмокивая при этом и с вожделением облизывая губы.

«Кто сказал, что он голубой? – подумал Алексей. – Он не голубой. Он – сумасшедший! Какие тут жены! Какие дети!» Леонидов почти потерял терпение, когда Лейкин закрепил последнюю ветку в вазе и отошел на пару шагов, потом, окинув нежным взором композицию, произнес:

– Красота, а? Что скажешь?

– А мне? Можно?

– Что можно?

– Чуть-чуть поправить?

– Ну, давай, – слегка опешил Лейкин.

«Ну, не убьет же он меня?» – подумал Леонидов и решительно стал обламывать на одной из веток сучки. С особенным наслаждением тот самый, покрытый лишаем. Ему показалось, что Колька застонал. Алексей меж тем отщипнул с пяток красных ягод и несколькими легкими щелчками порушил все правильные Колькины углы. Раскидал на глазок ветки в вазе и, счастливо улыбнувшись (конец уродству!), отошел от стола:

– Ну, как? Что скажешь?

Выражение Колькиного лица Алексею не понравилось. «За лишайник обиделся», – подумал он. И вдруг услышал:

– Почему опять не я?! А? Ладно, хватит, пойдем чай пить.

Столик был накрыт посреди каменного грота. Алексей долго вертелся в кресле, прежде чем сообразил, чего здесь не хватает. Ведь денег в ремонт вбухано немало. И мебель не дешевая, на заказ. И все коряги расставлены, без сомнения, при помощи той же линейки и транспортира. С соблюдением пропорций и углов. Души нет. Холодно, неуютно и вроде бы даже сыро. Все сделано словно для того, чтобы кому-то что-то доказать. А творчество – это не утверждение собственного «я», а его вечный поиск. Похоже, Лейкин-то заблудился! Дались ему эти углы!

– Вы по-прежнему вдвоем живете с мамой? – спросил Алексей, размешивая сахарный песок в стакане с чаем серебряной ложечкой. Анна Валентиновна гремела кастрюлями за тонкой перегородкой на кухне. Леонидов не исключал, что она подслушивает.

– Да, вдвоем, – кивнул Лейкин.

– Развелся или закоренелый холостяк?

Тот поморщился, но от прямого ответа уклонился:

– Сложный случай.

– Слушай, а у нас в доме двух женщин убили! И обеих за последнюю неделю!

– Да. Я знаю, – Лейкин слегка побледнел.

– Жена сказала, что одна из них в цветочном магазине работала. Не у тебя часом? – постарался добить его Алексей. Лейкин не выдержал:

– Слушай, Леха, у тебя в полиции друзья остались?

– Друзья? Да. А что случилось?

– Оставили бы они меня в покое! – с отчаянием сказал бывший одноклассник. – Ты не знаешь, кому надо дать?

– Что дать?

– Денег, чего ж еще! Я знаю: все берут. А у меня денег много.

– Это вопрос спорный. Не то что у тебя денег много, а что все берут. Я, к примеру, взяток не брал. И не могу порекомендовать тебе людей, которые этим занимаются.

– А что же мне теперь делать?

– Я не понял: ты чего боишься-то?

– Чего боюсь? Да себя я боюсь! Не выдержу, сломаюсь…

– Ты успокойся. Может, пойти и все рассказать?

– Рассказать? Не-ет. Слишком уж это легко. Я даже своему психотерапевту этого не рассказываю. Представляешь, хожу к нему регулярно и вру. Комплексы себе придумываю. Но правду выложить? Не-ет.

– Ты где был в тот вечер? Когда Лилию убили? Не у психотерапевта часом? Тогда у тебя алиби.

– Так ты знаешь, как ее зовут? А ты не врешь мне часом, Леша? Все так же в ментовке служишь? – подозрительно спросил Лейкин.

– Да я же тебе сказал: два года как ушел.

– А откуда ты знаешь подробности обоих убийств?

– Да какие подробности? Что ее Лилией звали? Так она же в соседнем подъезде жила!

Леонидов услышал, как за стенкой на кухне раздался грохот. Лейкин вскочил и рванулся туда. Должно быть, Анна Валентиновна нечаянно уронила-таки кастрюлю. Или нарочно? Во всяком случае, когда Лейкин вернулся из кухни, разговор об убийстве Лилии он поддерживать не захотел.

– А как мать? – сдавшись, спросил Алексей. – Все там же работает? В Научно-экспериментальном хозяйстве? Цветы выращивает?

– Нет. Она давно уже на пенсии, – ровным голосом сказал Лейкин.

– Давно? На пенсии? – Алексей удивился, потому что Анна Валентиновна не показалась ему такой уж старой. На вид он не дал бы ей больше пятидесяти.

– Я что, мало зарабатываю? Мне нужны ее деньги? Ее работа?

– А Викторию Воробьеву ты случайно не знал? – попробовал еще раз Алексей. – Вторую женщину, которую убили?

– Случайно знал, – нехотя ответил Лейкин. И заметил: – А ты еще говоришь, что не связан с полицией! Это же допрос, Леша! Зачем ходишь вокруг да около? Наводящие вопросы задаешь? Обманул ты меня. Я, когда визитку тебе давал, думал, что помочь надо. По-хорошему хотел. А ты обманул. Так вот, ты им скажи: я все равно буду молчать. А с Викой меня Лиля познакомила. Они же были подружки! Странная такая дружба. Никогда этого не понимал. На мой взгляд, ничего общего у них не было. Лиля такая чистая, непорочная. Я искренне ее любил…

Леонидов испугался, что на кухне снова обрушатся кастрюли. Но Лейкин замолчал сам. Тему Виктории Воробьевой он тоже не собирался развивать. Алексей подумал: а не сделал ли я хуже своим вмешательством Барышеву и следствию? Ведь все равно ни черта не понял. Ни икебаны, ни «соэ» этого, ни Кольку Лейкина. Ишь ты, человек! Вверху, значит, небо, а внизу земля.