Позвони в мою дверь

Она подняла Ваню и отложила в сторону.

– Кто зачинщик? Опять ты, Санечка? – Зина распеленала его. – Ах, он еще и мокрый! И ты тоже? – Зина сняла пеленки с Вани. – Очень хорошо, общественный туалет устроили и деретесь. Ну, я вам сейчас покажу!

Она щекотала и массировала их пухленькие тельца, целовала их и смеялась вместе с ними.

Ни вечером, ни на следующий день, ни через неделю сосед телевизор не вернул. Зина с отвращением думала о том, что придется самой идти к этому нахалу и алкоголику, но все откладывала. Однажды они столкнулись на лестничной клетке. Сосед болтал какую-то чепуху и ни словом не обмолвился о ее телевизоре. Подобная беспардонность – хоть бы извинился, что вещь задерживает, – настолько изумила Зину, что она не нашлась что сказать.

* * *

Петров проспал и опаздывал на важные переговоры. Лифт не работал. Спускаясь по лестнице, он рассчитывал: если на Садовом кольце не будет пробки, может успеть или опоздает на пять минут. Пять минут они подождут.

На первом этаже у лифта стояла девушка с широкой коляской для близнецов.

Петров сначала не узнал Зину. У нее было незапоминающееся лицо – никаких дефектов, но и никакого шарма. Взгляду не за что зацепиться. Сейчас она хмуро трясла коляску, в которой плакали младенцы.

Соседка, вспомнил Петров. Кажется, у нее не в порядке с головой. Два дня назад столкнулся с ней у мусоропровода, и она уставилась на него так, словно он обещал на ней жениться и не сдержал слово. Петров весело заметил, что, мол, не верит в приметы насчет пустых ведер. Но соседка не отреагировала и продолжала пялиться. Тогда он растянул губы в самой обворожительной из своих улыбок. Дамочка скривилась так, словно он выругался. Чокнутая, решил Петров, надо держаться от нее подальше.

Зина уже полчаса маячила у лифта. Они вернулись с прогулки и оказались отрезанными от квартиры – добраться на пятый этаж можно было только на лифте. На сетчатом днище коляски лежали продукты, купленные на рынке у метро: капуста, картофель, молоко, яблоки – добрых десять килограммов. Кормление задерживалось, и привыкшие к четкому режиму малыши протестовали дружным плачем. Она ругала себя за то, что решила погулять по бульвару. С улицы уходить не хотелось – стояли последние теплые дни бабьего лета.

– Вы не поможете мне подняться в квартиру? – попросила Зина.

Она говорила в спину Петрову. Поздоровавшись, он протиснулся мимо коляски и быстро прошмыгнул к двери подъезда. Не успел. Услышав просьбу, он сморщился, но, когда разворачивался, изобразил на лице скорбь и раскаяние.

– Честное слово, страшно спешу, извините. – Петров развел руки в стороны и жалостливо улыбнулся.

Многодетная мать различать улыбки решительно не умела. На глазах заблестели слезы, и она отвернулась.

«Плохой дядя оставляет в беде несчастных младенцев и их плачущую мать-шизофреничку, – мысленно чертыхнулся Петров. – Пропади ты пропадом».

Он подошел к коляске:

– Как мы будем транспортироваться?

– Я возьму Ваню и Саню, – обрадовалась Зина, – а вы коляску, только она тяжелая. Если бросить здесь, обязательно стащат, несмотря на замок в парадном.

«А на другую у меня денег нет», – добавила она про себя.

«Голубушка, – подумал Петров, – мне дешевле тебе новую купить, чем пропустить сегодняшнюю встречу. Надо же – Ваня и Саня, вот деревня».

Коляска действительно была очень тяжелой и неудобной. Добравшись до пятого этажа, Петров решил, что без душа и смены рубашки ему теперь не обойтись.

Зина открыла дверь, и Петров увидел веревки с разноцветными пеленками, ползунками и прочей детской одежонкой. Что-то в этой картине было знакомое. Наверное, видел в каком-нибудь итальянском фильме, где взбалмошная жена в окружении оравы вопящих ребятишек устраивает сцены мужу-ловеласу.

Петров посмотрел на часы: если позвонить прямо сейчас, возможно, успеет перенести встречу, потом заскочит домой и переоденется.

– Где у вас телефон? – спросил он. – Можно я позвоню?

– На кухне и в большой комнате, – сказала Зина. – Спасибо, что помогли. Дверь потом захлопните.

Она прошла в спальню, села на диван, расстегнула блузку и вытерла влажной салфеткой грудь – плохо, конечно, что не помылась в ванной, но там бродит сосед, а дети уже сипят от крика.

Зина приспособилась кормить обоих сыновей одновременно. Полулежа на диване, она подкладывала под спины детей подушки и устраивала их валетиком у своей груди. Когда родная сестра Валентина впервые увидела их в этой позе, невольно сморщилась:

– Как свиноматка.

– Ничего ты не понимаешь, – ответила Зина.

Восемнадцатилетняя Валя не понимала, как можно радоваться тому, что твое тело превратилось в молочную фабрику, а сама ты больше напоминаешь животное, чем человека. Утверждение Зины, что кормление – единственный в жизни физический контакт матери и ребенка – есть суть материнства, оставалось для Вали абстракцией.

Петров стоял в проеме двери и наблюдал, как два пухлых сосунка, положив ручонки на небольшую, но крепко налитую грудь, исступленно втягивают в себя молоко. Их мать что-то ворковала, целовала то одну, то другую макушку. Лицо у нее было счастливо-отрешенное.

«Ясно, почему художников всегда тянуло писать материнство, – подумал Петров. – И никто, похоже, не добился успеха. Не догадывались дать в руки кормящей матери двух младенцев».

– Левый, кажется, халтурит, – сказал Петров вслух.

Зина подняла голову. Она не испугалась и не смутилась. Сосед видит в ней сейчас дойную корову. «Пусть, пусть усмехается, сытый купчина».

– Как там мой телевизор? – спросила Зина. – Не мелькает изображение? Звук не пропадает?

– Так это ваш? – воскликнул Петров. – Хоть убейте, не мог вспомнить, откуда он у меня взялся. Мы футбол хотели посмотреть, а мой телик накрылся.

– А мой?

– Ваш в порядке. Значит, вы столько времени на меня злитесь? Ведь сами не пришли, не попросили обратно.

– Ждала, когда придете за холодильником, чтоб уж вместе забирать. Только в следующий раз, когда вам понадобится бытовая техника, не ломитесь ко мне среди ночи, дождитесь утра.

– Договорились.

Петров продолжал посмеиваться, но Зине было не до смеха: нужно было заканчивать кормление. Зина быстро убрала грудь.

– По-моему, вы спешили, – намекнула она.

– И продолжаю, – ответил Петров. Но вместо того чтобы удалиться, подошел ближе и стал наблюдать за тем, как Зина меняет пеленки малышам. Он успел заметить, что соски у нее странного ярко-розового цвета. «До крови, что ли, дети ранят мать?» Он не стал уточнять интимные подробности, кивнув на детей, спросил другое:

– Вы их различаете?

Каждый, кто видел близнецов, задавал Зине этот глупый вопрос. На ее взгляд, Ваня и Саня были совершенно разные.

– Различаю, привязываю тряпочки. – Она кивнула на забинтованный пальчик Вани.

Ванечка поранился, засунув пальчик в треснувшую пластмассовую игрушку.

– Ага, – хмыкнул Петров, – по утрам решаете: сегодня это Саня, и бинтуете.

– Наоборот.

– Ясно, на следующий день наоборот.