Этика: конспект лекций

2. «Смерть для нас ничто: что разложилось, то нечувстви–тельно, а что нечувствительно, то для нас ничто».

3. «Предел величины наслаждений есть устранение всякой боли. Где есть наслаждение и пока оно есть, там нет ни боли, ни страданий, ни того и другого вместе».

4. «Непрерывная боль для плоти недолговременна. В наи–высшей степени она длится кратчайшее время; в степени, лишь превышающей телесные наслаждения, – немногие дни, а затяжные немощи доставляют плоти большее наслаждение, чем боли».

Тетрафармакон есть одновременно и взгляд на человека в мире, и инструмент к достойному существованию. Следова–тельно, этика обязана быть учением о благе в этой действи–тельной жизни и средствах, к нему ведущих.

Путь для нее расчищен устранением ложных страхов и ложных целей; истинная цель, истинное благо является нам как удовольствие, а истинное зло – как страдание. Всякое жи–вое существо с момента своего рождения стремится к удо–вольствию, радуется ему как высшему благу и по мере сил ста–рается избегать страдания как величайшего зла; делая это, оно подчиняется внушению самой природы. Никто не избегает и не критикует удовольствия как такового: от него отказыва–ются лишь в том случае, когда оно влечет за собой большие страдания. Никто не любит страдание и не подвергается ему ради него самого: его избирают лишь там, где оно приводит к наслаждению или избавлению от больших страданий.

По Эпикуру, ценно лишь то удовольствие, которое упразд–няет страдание. С прекращением же страданий удовольствие не увеличивается, а только разнообразится.

Эпикур не признает нейтрального состояния, для него удо–вольствие есть отсутствие страдания, такое отсутствие страда–ния есть высшая цель и мера для оценки отдельных действий и отдельных удовольствий.

Так как всякое удовольствие обусловливается удалением страдания, причиняемого теми или иными потребностями или лишениями, заботами или страхами, то наиболее верным средством к удалению страданий и устойчивому удовольствию служит возможное освобождение от потребностей и полное избавление от страхов и забот.

Философия объясняет суету человеческой жизни и осво–бождает нас от страхов, показывая ничтожество смерти и ис–тинную меру удовольствия и страдания. Вместе со страхом пе–ред богами и страхом смерти исчезают и наиболее грозные призраки, отравляющие человеческую жизнь.

Страх перед страданиями или внешними бедствиями исчеза–ет для того, кто познал истинную цену жизни и меру страдания. Все человеческие потребности делятся на такие, без удовлетво–рения которых или можно, или нельзя обойтись. Сильное стра–дание, вызванное неудовлетворением какой-либо необходимой естественной потребности, либо скоро проходит, либо приво–дит к смерти. Таким образом, люди смогут жить и без удовле–творения потребности, которая его вызывает, и тогда страда–ние переносимо.

Если мы живем, значит, у нас есть другие удовольствия, ко–торые компенсируют страдания, ибо там, где нет страдания, и находится удовлетворение. При продолжительном и безу–словном перевесе страдания над удовольствием жизнь должна прекратиться, а пока есть жизнь, есть и удовольствие от нее.

Поэтому, как заявляет Эпикур, все заботы наши должны быть направлены на сохранение душевного и телесного здоро–вья и невозмутимости духа. Душевный покой достигается до–вольством и бесстрашием, а довольство и бесстрашие даются мудростью. Отсюда – необходимость приучать себя к самому скромному и умеренному образу жизни, который полезен и душе, и телу. Чем меньшим мы довольствуемся, тем меньше зависим от судьбы, тем бесстрашнее глядим в будущее, зная, что необходимое легко достать, а труднее всего дается суетное или излишнее.

Стоики. Стоики, как и большинство античных философов, считали высшей целью всякого человеческого стремления счастье. Они учили, что все на свете повинуется мировым за–конам, но только человек в силу своего разума способен поз–навать их и сознательно выполнять. Самое общее влечение природы есть стремление к самосохранению. Для каждого су–щества может иметь ценность и содействовать его блаженству только то, что служит его самосохранению.

Поэтому для разумных существ имеет ценность только то, что согласно с разумом; лишь в этом состоит блаженство, ко–торое не нуждается ни в каких иных условиях. И точно также, напротив, единственное зло есть порочность. Все же осталь–ное совершенно безразлично, будь то жизнь, здоровье, честь, имущество и т. д., поскольку это есть не добро и не зло.

Все различие между человеком и животным в смысле их свободы воли состоит в том, что у человека к примитивным психическим функциям добавляется разумное (логическое) мышление. Поскольку человек действует как разумное суще–ство, то он волен не всегда соглашаться с представлением о том, что ему следует совершить то или иное действие.

Основой практической свободы человека является теоре–тическая свобода, т. е. свобода, дающая возможность не согла–шаться с заблуждением.

Менее всего можно считать удовольствие благом, учат сто–ики. Оно есть следствие низшей деятельности, когда послед–няя имеет надлежащее направление (ибо правильное поведе–ние, конечно, доставляет истинное наслаждение), но оно не может быть целью деятельности. Так как только одна доброде–тель есть благо для человека, то стремление к ней – обычный закон человеческой природы; и это понятие закона, обязанно–сти сильнее подчеркивается у стоиков, нежели у прежних мо–ралистов. Но наряду с разумными влечениями, в нас есть так–же неразумные, которые уже основатель стоической школы Зенон сводил к четырем главным аффектам – удовольствию, вожделению, огорчению и страху. Аффекты есть нечто проти-воразумное и болезненное, поэтому их нужно не только уме–рять, но и истреблять. В противоположность аффектам добро–детель есть устройство души, соответствующее разуму. Ее первое условие состоит в правильных взглядах на то, что надлежит делать и от чего следует воздерживаться, ибо, как го–ворит Зенон, «мы всегда стремимся к тому, что считаем бла–гом, но в нашей власти соглашаться с каким-либо мнением о том, что есть благо, или отказывать ему в согласии».

Поэтому стоики считали добродетель знанием, а пороч–ность – невежеством и сводили все аффекты к ложным суж–дениям о ценности. Но они представляли себе это нравствен–ное знание столь непосредственно связанным с силой духа и, что с таким же успехом можно было усматривать сущность добродетели и в самой силе воли.

Добродетель и порочность есть свойства, не допускающие различия по степени, поэтому между ними нет ничего средне–го, нельзя иметь их отчасти, а можно только либо обладать, либо не обладать ими, быть либо добродетельными, либо по–рочными. Переход от глупости к мудрости совершается мгно–венно: стремящиеся к мудрости принадлежат еще к глупцам.

Мудрец есть идеал всякого совершенства, а так как это есть последнее условие счастья, то он также является идеалом сча–стья. Один только мудрец свободен, прекрасен и богат, так как он обладает всеми добродетелями и всеми знаниями, свободен от всех потребностей и страданий.

С другой стороны, глупец порочен и несчастен, он – раб, нищий, невежда; глупец не может совершать ничего доброго Глупцами, как полагали стоики, являются все люди за немно–гими исключениями, даже в отношении самых известных го–сударственных деятелей и мыслителей стоики признавали только то, что им в несколько меньшей степени, чем осталь–ным людям, присущи общие недостатки.

ЛЕКЦИЯ № 3.

Этика Средневековья

1. Основные положения христианской этики

Средневековое этическое мышление отрицало положения античной моральной философии прежде всего потому, что ос–новой для толкования нравственности в ней выступает не ра–зум, а религиозная вера. Мыслители Средневековья в своих трактатах отводят разуму второстепенную роль, как в пости–жении самого существа морали, так и в выборе индивидуаль–ной моральной позиции. Идея Бога как морального образца в средневековой этике задает строгие границы для интерпре–тации всей нравственной проблематики.

Античные философы, решая вопрос о высшем благе, исхо–дили из того, что благо существует непосредственно для чело–века и ради него, и потому речь шла о высшем благе человека. Христиане этим представлениям противополагали иной тезис: так как высшее благо – это Бог как реальность, то высшее благо существует ради славы самого Бога.

В соответствии с христианской этикой жизнь человека и ее ценности обретают смысл лишь в соотнесении с божествен–ными заповедями. Таким образом, Бог выступает как объек–тивный, безусловный, единственно правильный источник мо–рали. Для христианской этики характерно противоречивое сочетание пессимистических и оптимистических мыслей. Пессимизм, главным образом, связан со «здешним» миром, а оптимизм – с надеждами на «божье царство». Человек должен отказаться от своеволия, полностью подчиниться воле Бога.

Ключевой проблемой христианской этической концепции становится идея любви к Богу. Любовь при этом понимается как своеобразный универсальный принцип нравственности, морали. Она определяет нравственное отношение к ближне–му, делает возможным придание морали общечеловеческого статуса, освящает все существующее.

В христианской этике из идеи любви к Богу появляется но–вая добродетель – милосердие (неизвестная античной этике), которая предполагает прощение обид, готовность к сострада–нию и помощи нуждающимся. Именно с этим периодом связа–но возникновение «золотого правила» нравственности, запи–санное в Библии: «Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними…».

В отличие от стоицизма, который был ориентирован на сильную личность, способную обрести все в себе самой, хри–стианство обращается к «нищим духом», к нуждающимся, ко всем, кому необходимы утешение и помощь. Отчаявшимся христианская мораль обещает искупление страданий и вечное блаженство в ином мире.

Принципы первоначального христианства значительно от–личаются от более поздних его форм, подчинивших своей дог–матике философскую и этическую мысль. В процессе превраще–ния в официальную идеологию и «завоевания» европейского мира христианская мораль претерпевает эволюцию. Христи–анское мышление началось прежде всего с вырабатывания этических оснований.

В первые века христианства возникает совершенно осо–бенный строй мысли, который был ориентирован на древ–ность, святость и правильность. Представления о том, что мир открыт, возвещен и конечен (идея эсхатологии), рождали по–нимание необходимости учиться ожиданию этого конца, соз–нательно осваивать правила такого ожидания.

В дальнейшем проповедовании от всеобщей любви христи–анская этика переходит к преследованию инакомыслящих, от провозглашения равенства людей и отвержения богатства к оправданию социального неравенства.

Так как для эпохи Средневековья характерна неразделен-ность собственно морального сознания от других форм обще–ственного сознания и нравственности, христианская теология объединила в единый нерасчлененный комплекс филосо–фскую, религиозную, этическую проблематику. В результате проблема морали как самостоятельной области знания, по су–ти дела, не поднимается, а традиционные этические вопросы обретают религиозную направленность. Кроме «любви» и «высшего блага» в христианской этике разрабатывались та–кие понятия, как «поступок» и «интенция» поступка, «добро–детель» и «грех», «порок» и «вина».

Необходимо отметить, что христианская этика, изначально содействуя богопознанию, включалась в состав созерцатель–ной философии, под которой понималось религиозно-фило–софское созерцание Бога, «схваченное» в акте интуиции. При такой постановке вопроса о высшем благе зло понималось как недостаток блага, применительно же к греховности человека высшим злом являлась его вина.

Таким образом, вся патристика в Средние века основыва–лась на таком представлении об этике. Кроме того, понимание Бога как высшего блага, к которому причастны все люди, и следование, к которому ведет презрение к смерти, служило этическим доказательством бытия Бога.

2. Августин Блаженный и теологическое обоснование морали

Идея подчинения морали религии очень ярко отражена в творчестве Августина Блаженного (354—430 гг.). Его считают одним из самых значительных представителей эпохи патри–стики. Для этики мыслителя характерно осознание Бога как единственного источника и меры нравственности, объясне–ние зла как отрицания добра и отступления от божественных предписаний, негативное отношение к активности человека и отрицание нравственной полноценности личности.

В его творчестве значительную роль приобретает осмысле–ние каждой из божественных заповедей в их отношении к миру, что тесным образом связано с этикой. Этическим проблемам посвящены трактаты Августина «О свободном произволе–нии», «О Граде Божием», «О благодати и свободном произво–лении», «Исповедь». Согласно учению Августина, каждый по–ступок христианин совершает, думая об исповедальном акте.

Это оказывает влияние на нравственное сознание челове–ка, делает его детерминированным не только прошлым, но также и будущим, уже имеющимся в вечности возмездия: ка–рой или блаженством.

Но вместе с тем этот поступок является совершенно сво–бодным, так как в нем жизнь завершается лишь мысленно, жизнь еще впереди и, совершая тот или иной поступок сейчас, человек сам выбирает и свое будущее, и свою вечность.

Августин Блаженный разработал учение о воле, которое стало стержневым в эпоху Средневековья, так как в нем за–ключается онтологическое доказательство бытия Бога. В труде «О Граде Божием» воля мыслителем определяется как приро–да, которая является «духом жизни».

Это животворящий дух, утверждает Августин, «творец вся–кого тела и дух всякого творения есть сам Бог, дух во всех от–ношениях не сотворенный». Воля, по его мнению, подтвержда–ет собой именно отношение, в котором она приобретает свою сущность и качество. Она свойственна Богу, так как Бог – тво–рец, т. е. тот, кто изначально находится в отношении с тем, что он творит. Сила воли является мерой волевых расхождений Так как Бог является благом, то он и создатель всего благого. Его воля не сможет вызывать грех.

При этом он творит существа со свободной волей, поэтому и не несет ответственность за разные (и злые) расположения созданных воль, которые возникают из-за их отношения друг к другу. Бог как творец Вселенной определил и иерархический порядок условий, которые определили иерархический поря–док вещей в мире людей. У Августина идея предопределения тесно связана с идеей предзнания (прогноза), она доказывает–ся им в тесной связи с мыслью о свободе воли. Предопределе–ние и судьба – это разные понятия.

Хотя, как утверждает Августин, предопределение является началом мира по Слову Божьему. Воля, так как она является знаком отношения, может быть или не быть, а предопределе–ние – необходимость. Предопределение у мыслителя тожде–ственно предведению, или предзнанию, Бог предузнал все, что имеет быть в нашей воле.

Но расположения воли могут быть как благими, так и злы–ми. Благими они становятся тогда, когда человек ориентирует свою жизнь на благо.

В этом случае Августин полагает, что истинное бытие тож–дественно жизни, мысли и блаженству. Стремление человека к блаженному бытию, по Августину, характеризует христиан–ского философа, так как любовь к мудрости является любовью к Богу, а он есть сама мудрость.

Мудрость также является знанием, которое делает филосо–фа блаженным. Душа его при этом проходит ряд ступеней, прежде чем достигает мудрости. Этими ступенями являются сначала страх, потом благочестие, а затем и знание (отличие его от мудрости в том, что оно не обязательно может быть на–правлено на благо).

Далее, по Августину, следуют мужество, коммуникатив–ность, очищение сердца и, наконец, мудрость. Этот путь фи–лософ преодолевает, используя одушевление, чувственность, творческие способности, обращение к добродетели, успокое–ние, нахождение Бога духовным взором и созерцание его, что и является мудростью.

Душа, достигшая предела благодатного познания, воспри–нимает озарение, которое способствует возникновению мо–рального сознания, или совести. Она и является основой, кото–рая придает всеобще-необходимый характер представлениям человека. Таким образом, совесть является согласованием бо–жественного закона и человеческих моральных установок. Мораль же является указателем определенного вида бытия.