Совсем как ты

– Так теперь где она – а где вы.

Здесь явно чувствовался какой-то намек.

Набрать мяса на сто двенадцать фунтов – это сильно. Джозеф прикидывал в уме, на чем эта парочка захочет сэкономить: откажется ли, к примеру, от бифштексов из вырезки или от филейных рулетов, но нет. Услыхав стоимость, те двое и бровью не повели. Когда ему впервые довелось озвучить покупательнице трехзначную сумму, он сделал виноватую мину, больше похожую на гримасу, как будто готовился причинить той дамочке реальные физические муки. Но она, как он понял, нисколько не мучилась, и его кольнуло такое чувство, что он малость оплошал. Когда в следующий раз возникла сходная ситуация, он не стушевался, зато покупатель начал егозить: мол, родня приезжает, а иначе он не стал бы так шиковать, не по карману ему, то-се, пятое-десятое. На районе публика живет не особо рафинированная, ходят в джинсах, говорок простецкий – до принца Чарльза им далеко, но денежки у людей водятся, отчего порой даже непонятки возникают. Джозефу, по правде говоря, все это побоку. Он цель поставил: заполучить для себя все то, что есть у них, и не сомневался, что у него получится. Заработок его в мясной лавке – сто десять фунтов в день, но это вовсе не значит, что он должен косо смотреть на тех, кто накупает мяса на сто двенадцать.

Сейчас его другое беспокоило: когда «трехзначная» парочка вышла, в торговый зал втиснулась горластая блондинка. Вот где реальная холера, причем какая: по субботам эта тетка начинала с ним заигрывать, отпускала шуточки насчет сосисок и удлиненной корейки, а Джозеф не знал, что в таких случаях полагается отвечать или делать, а потому просто растягивал губы в улыбке. Поначалу он пробовал уйти в сторону, чтобы ее не обслуживать, но вскоре понял, что это еще хуже: она даже не смотрела на того, кто отпускал ей товар, будь то Кэсс, или Крейг, или еще кто, и, повернувшись к нему, все хохмила насчет сосисок. Это была неимоверная стыдоба, поскольку участниками таких сцен становились сам Джозеф, покупатель, которого он в данный момент обслуживал, эта горластая тетка и тот продавец, которому довелось обслуживать ее. Но если верно рассчитать время, холеру удавалось свести к минимуму.

Особо изощряться ему не пришлось. Она оказалась его следующей покупательницей.

– Доброе утро, Джо.

Какой он ей Джо? Он Джозеф. У него на бейдже так и написано. Однако в последнее время эта тетка решила сократить дистанцию.

– Чего желаете?

– Ах да. Вопрос, конечно, интересный.

По крайней мере, сообразила ответить негромко – услышали человека три-четыре, не более: стоявшие непосредственно рядом и сзади. Все устремили глаза на него: посмотреть, будет ли он ей подыгрывать. Он улыбнулся этой крикунье одними губами.

– Я озорница, сама знаю, – сказала та. – Не упускаю возможности пошалить. Дайте-ка мне полдюжины свиных сарделек с луком-пореем. А этих сырых колбасок, с репчатым луком, не надо.

Даже это задумывалось как шуточка.

– Понял.

Он отпустил ей сардельки, потом несколько антрекотов и под конец – четыре куриные грудки. Она уже собиралась высказаться о грудках как таковых, но он это почуял и ушел в сторону:

– Кэсс, попроси там, чтобы филе вынесли.

– Люси!

Крикунья-блондинка жестами звала свою подругу протиснуться к прилавку, но подруга, темноволосая, более миниатюрная и симпатичная, со смущенным видом отмахнулась. Сценка напоминала эпизод из фильма, где в очереди сошлись близкие подруги, а по сути – полные противоположности.

– Подожди меня на улице, – ответила Люси.

Шумная блондинка удрученно покачала головой, словно подразумевая, что отказ растолкать покупателей и пролезть без очереди может исходить лишь от полной неудачницы, потерпевшей крах во всех житейских сферах.

– Горбатого могила исправит, – сказала Горластая, вводя свой ПИН-код, и подняла взгляд на Джозефа.

Тот едва не содрогнулся.

– Сладенький, так бы его и съела, – сказала Эмма, выйдя на свежий воздух.

– Кто?

– Джо. Парнишка, который меня обслуживал.

– Не сказала бы, что он так уж рвется быть съеденным.

– Он просто не знает, как я могу его приготовить.

Люси подумала, что метафора не самая удачная. Если узнать, каким способом тебя собираются зажарить или сварить, вряд ли перспектива быть употребленным в пищу станет от этого более радужной.

– Он тебе никого не напоминает? Какого-то секс-символа: киногероя или певца?

– Ну, не знаю.

– А я знаю.

Люси хорошо представляла ее горизонты – достаточно узкие. Наверняка продавца сейчас ожидало сравнение с молодым Идрисом Эльбой или, столь же вероятно, с молодым Уиллом Смитом.

– Вылитый Дензел Вашингтон в молодости, – сказала Эмма. – Неужели не очевидно?

– Нисколько, – ответила Люси. – Но я понимаю: из трех чернокожих лиц, которые хранит твой банк памяти, Дензел Вашингтон в юности был, наверное, отдаленно похож на него.

– Почему же из трех, я и больше могу назвать. Но выбрала того, который реально смахивает на этого парня.

Время от времени Эмма занималась дизайном интерьеров, но, окажись у нее в клиентах чернокожий, Люси была бы поражена до глубины души. А иные области, которые могли бы обеспечить объекты для сравнения – спорт, музыка, литература, даже политика, – Эмма игнорировала как класс. Общаясь с учениками и коллегами, Люси поняла, сколь глубоко въедаются подобные взгляды, но как подступиться к этой теме, если перед тобой зашоренная и бездумная личность? Да никак; Люси и планов таких не строила.

Домой они шли вместе. Эмма жила немного дальше, через две улицы, в одном из больших особняков на склоне холма. Когда-то они были соседками, но Люси с сыновьями переехала после семейного раскола в более скромное жилище.

– Ребят на выходные к Полу отправила?

– Да.

– Значит, если все сложится, то вечерком ты…

– Вечерком я не собираюсь ни с кем ложиться в постель.

– Не зарекайся.

– Ты когда-нибудь изменяла Дэвиду?

– Люси! Ну, ты вообще!

– А в чем дело?

– Ничего себе вопросики!

– А что такого?

– Это слишком личное.

Эмма не хотела признаваться (хотя для Люси это не было тайной), что на протяжении всех лет своего брака хранит безраздельную верность мужу. В том-то и заключалась ее глубинная, темная тайна: невзирая на трескотню о желании съесть кого-нибудь сладенького, на шутки по поводу рулетиков из корейки, Эмма никогда не переступала черту – и не собиралась. Да, в этом виделась полная безысходность, но, если смотреть правде в глаза, она принадлежала к той породе замужних женщин, удрученных жизнью и тоской, которые не оставляют надежды окрутить какого-нибудь юнца. Впрочем, что в этом плохого? Иначе совсем закиснешь.

– Тогда почему мою интимную жизнь обсуждать можно, а твою нельзя?

– Потому, что ты не замужем.