Викинги. Скальд

– Рорик! Иди сюда, – позвал старый Якоб-скальд.

Конунг подошел:

– Что тут?

– Нож нашел. Это не Ассура, я помню этот нож.

Старик протянул ярлу короткий, широкий клинок с небольшим загибом лезвия. Рукоять ножа была искусно вырезана из рыбьей кости. Рорик взял его, повертел в руках. Он тоже помнил. Однажды Агни Сильный, разгорячась пивом, загнал его в стойку дома могучим ударом и предложил трем молодым дренгам, еще не пробовавшим себя в бою, под заклад выдернуть его одним рывком. Никто из дренгов, помнится, так и не получил закладного серебряного браслета. Гулли Медвежья Лапа, тоже могучий воин, выдернул клинок из балки и потребовал награду. Но Агни отговорился тем, что спорил с дренгами, а Гулли, мол, не к лицу претендовать на добычу желторотых. Гулли не отрицал, что он знаменитый воин, но браслет все равно хотел. Знаменитые ратники, споря о выигрыше, чуть не сцепились до смертельного поединка на равном оружии, помнил Рорик. Веселая была пирушка…

Значит, точно он! Агни!

Рорик отдал Якобу уличающую находку, прошелся по утоптанному двору перед домом, с раздражением пнул валяющийся котел. Котел, бренча, откатился в сторону.

После простора собственных родовых владений с огромным домом в двести шагов в длину, с крепкими, высокими сараями, мастерскими, множеством загонов для скота и отдельными домами для рабов и рабынь, все вокруг казалось маленьким, хлипким, словно не люди здесь жили, а приземистые, коротконогие гномы. Но не это, конечно, раздражало конунга.

– Что делать, Якоб, ума не приложу… – пожаловался он дядьке, оглядываясь кругом.

Дорин поставил свой дом в хорошем, высоком месте. Отсюда одинаково привольно было смотреть на море, и на лесистые горы, уже подернувшиеся звонким золотом осени.

Да, скоро зима… Придет невидимый великан Виндлони, Хозяин Морозов, принесет на плече ледяной топор, закует воду его ударами, закутает снегом и холмы, и скалы, и прибрежную кромку моря. Земля покорно закутается в снежный покров, заснет до весны. А вот море так и не покорится, начнет ломать и крошить серый прибрежный лед сильными пальцами-волнами. Могучий Виндлони ничего не сможет с ним сделать. Море – никогда не спит, подводный повелитель Эгир – беспокоен и раздражителен…

– Что делать, говоришь? – неторопливо протянул старый скальд, задумчиво теребя совсем побелевшую бороду.

Рорик неожиданно вспомнил, как много зим назад, пожалуй, с десяток уже, он, сидя у костра в далекой земле Гардарик, так же жаловался старому дядьке, что он не знает, что ему делать. Мол, прибрежные ярлы не выбирают его по молодости своим морским конунгом. И тот так же протяжно, неторопливо отвечал ему.

Много выпало снега с тех пор на землю фиордов, много воды вылили в море бесконечные реки. Он, Рорик, заслужил с тех пор немалую славы в набегах на западные и южные земли. И многие богатства взял, и конунгом стал, и водил за собой дружины ярлов и десятки боевых кораблей. Да, и славу, и большую добычу – все это он нашел на западных и южных дорогах. А вот в Гардарику он больше не ходил, как и обещал себе…

– Что тут сделаешь? Надо выводить всех ратников с собакими и луками, расставлять цепью и травить Сильного загоном, – сказал Якоб. – Кроме дружинников, можно и борнов собрать, они все на него злы, все пойдут.

– Агни – знаменитый воин, известный на всем побережье, – напомнил Рорик.

– Он был знаменитым воином! А теперь в нем поселилась черная душа великана.

А великаны, как известно, враги всем, а больше всего ненавидят людей. Не медли, конунг, объявляй большую охоту!

– Да, не иначе…

С Агни Сильным давно уже было не все ладно. Это многие замечали. Огромные руки дрожали так, что пиво выплескивалось из чаши, а в водянистых глазах не проходила красная муть кровавых прожилок, как у злобного тролля. По вечерам ему виделись теперь не только змеи, но и многоголовые драконы величиной с гору.

Молодые, смешливые воины-дренги между собой называли его теперь не Агни Сильным – почетным прозвищем, прославленным во многих сечах, даже не Агни Змееловом – как едко называли его за глаза, а Агни Безумным. Он часто начинал говорить сам с собой, горячо выплевывая слова, и так увлекался этой беседой, что не замечал никого вокруг. И хотя он по-прежнему был самым прославленным воином в дружине фиорда, о его многочисленных подвигах в далеких викингах часто упоминали скальды и рассказывали друг другу мальчишки, мечтающие о воинской славе, но было видно, что скоро безумие завладеет им окончательно.

Следили за ним, следили, но не уследили, как водится. Однажды темной осенней ночью Агни исчез из большого дома владетелей Ранг-фиорда. Ушел с оружием и припасами. Пока обнаружили, сообразили, судили-рядили, что к чему, догонять стало уже бесполезно.

Очень скоро в Ранг-фиорде снова услышали про Агни. В окрестных селениях началась череда бессмысленных, кровавых убийств, когда целые семьи находили разрубленными на куски, как туши под топором забойщика. Немногие, кому повезло остаться в живых после этих бессмысленных, кровавых налетов, свидетельствовали, что нападающий был один – Агни. Его великая сила и ратное искусство все еще оставались с ним, хотя ум у него уже кончился.

Ум, как известно, находится у человека в животе, а у долговязого Агни в последнее время и живота-то не оставалось, только кости, мышцы да кожа, вспоминали дружинники. Хоть и лил в себя крепкое пиво полуведерными чарами, а все равно сох, словно дерево с подрубленными корнями. Агни и так продержался слишком долго, балансируя на тонкой грани между белой, благородной яростью воина в бою и черным безумием.

Сильный воин, знаменитый воин – а надо же, какой бесславный конец! – удивлялся Рорик. Он, как и многие, восхищался силой и бесстрашием Агни еще будучи сопливым мальчишкой. Еще больше оценил его, когда сам начал водить дружину. А теперь Сильного объявили нидингом-проклятым, и конунг со своими ратниками должен поймать его и убить, как бешеную собаку. Так по обычаю поступают в фиордах с воинами, что сходят с ума.

Черное безумие… Наверное, если чего и стоит в жизни бояться – так это его! – понимал морской конунг.

Откуда берется это черное безумие – никто не знал. Как юношу вдруг охватывает горячка любовной страсти, за которой он не видит никого, кроме предмета своего обожания, так и у сумасшедших ратников не остается ничего в жизни, кроме жажды убийства, когда они перестают различать своих и чужих. Ярость уже не отпускает их никогда, заставляя видеть в пасущихся коровах нападающих всадников, а в женщинах, мотыжащих огороды, – злобных саксов с секирами. В таком состоянии они сносят головы не только людям, даже скотине, атакуя подвернувшийся свиной хлев как крепость рыцарей-франков.