Из одного дорожного дневника

– А жаль, так помогите.

– Чем это?

– Дайте 600 рублей?

– На что? На карты? На любовниц?

– Тетя! Тетя! – проговорила больная с упреком. – Ну не хотите дать – не давайте, но не обижайте его; ведь он мне муж, ведь он отец этого самого ребенка!

– Хорош муж! Разбойник!

– Тетя! Ведь я у вас в доме.

Тетка ничего не отвечала, только слышно было, как она щелкнула табакеркой и протяжно втянула в нос порцию нюхательного табаку.

– Посмотрите, тетя, – тихо проговорила больная.

– Что там?

– Посмотрите, как она сложила губенки.

– Дай, я ее положу к Ксаверне, а ты усни.

– Нет, Ксаверна ее задавит.

– Ну, вот еще!

– Право, задавит.

– Ну, положу на кресла.

– А сами-то где же ляжете?

– Да я посижу, посчитаю нынешние покупки, а там после прилягу хоть у тебя в ногах.

– Смотрите, тетя!

– Что опять?

– Точный отец, дуется, сердится. Ох ты, мое сокровище! – Мать поцеловала малютку.

– Еще ему дуться!

– Какая вы, тетя, смешная! Разве он не человек?

– Да на кого он имеет право сердиться? На себя разве?

– На себя, на меня, на многих.

– А ты ему какое лихо сделала?

– Да что вы думаете, тетя: я ангел, что ли, небесный?

– Разумеется, с тобой всякий был бы счастлив.

– Ну, это еще не известно. Пан Струтиньский, – тихо смеясь, добавила молодая женщина, – говорит, что от такой женщины, как я, можно повеситься.

– А была бы за паном Струтиньским – наисчастливейшая была бы, – отвечала со вздохом.

– Ну, как вы это можете знать, тетя, что я была бы счастлива?

– Вот вопрос! Посмотри-ка, как он дует просто на свою долгоносую жену; пылинок на нее не даст сесть; четверка коней, кочь (коляска), лакей в ливрее…

– Муж глупый, с жидовской душою, с холодным сердцем, – досчитала пани Софья.

– Ну, а у тебя умник?

– А умник.

– С горячим сердцем.

– У! С горячим.

– Только для кого?

– Для всех.

– Кроме жены?

– Как вы знаете это?

– Что ж, я дура, что ли? Или глаза у меня повылезали?

– Вы все преувеличиваете. Положите, сердце мое, Мальвинку, а то ей тут жарко возле меня.

Тетка встала и перенесла ребенка. Произошло длинное молчание, во время которого больная поправилась на постели, а тетка выполоскала рот и, вздохнув очень глубоко, сказала: «Как бы слушалась давно старших, так не ездила бы на возе, не сидела бы без свеч и без чая в нетопленной комнате, а хоть маленький кусок свой сберегла бы, все-таки была бы какою ни есть панею».

– Прошедшего воротить нельзя, и вспоминать не стоит.

– И теперь бы могла жить еще покойнее. Чего тебе: отец дает флигель отдельный, коней, прислугу, и дети будут спокойны, и ты.

– Нет, тетя, я уж отрезанный ломоть – к караваю не пристану.

– Да чем же это кончится?

– Чем Бог даст, а лучше станет.

– Имение промотал.