Оценить:
 Рейтинг: 0

Тёмный путь

Год написания книги
2020
<< 1 ... 31 32 33 34 35 36 37 38 >>
На страницу:
35 из 38
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Один раз ночью или очень рано утром меня разбудили. Вошел офицер, вошел конвой, принесли свечи, принесли мне мое платье и велели одеваться. Жандармский офицер подал мне мой портфель. Я кинулся на него как сумасшедший, раскрыл его дрожащими руками и вынул портрет моей матери. Я развернул его и поцеловал со слезами, как святыню.

Жандармский офицер подал мне пакет.

– Извольте получить деньги, – сказал он, – 345 рублей.

Я взял пакет и поблагодарил его.

– Скажите, пожалуйста, – спросил я, – куда меня отправляют? На свободу? Да?

Но офицер как будто не слыхал вопроса и что-то тихо говорил жандарму, вытянувшемуся перед ним в струнку.

Между тем меня одевали два жандарма весьма ловко и проворно. Надев мое платье, они сверху накинули арестантское пальто, а вместо шляпы дали мне арестантскую фуражку.

– Готовы? – спросил офицер.

– Точно так, ваше благородие!

И мы отправились мерными шагами по пустынному коридору.

Меня вывели на внутренний двор. Когда после душной тюрьмы меня обдало свежим воздухом утра, то голова моя слегка закружилась. Из глаз брызнули слезы… Я перекрестился.

На дворе стояла телега. На козлах сидел ямщик и угрюмо смотрел на нас.

– Пожалуйте! – пригласил меня жандарм, указывая на телегу, и пособил мне взлезть.

Затем он вскочил и сел возле меня. На козлы сел другой жандарм, и телега тронулась.

Мы ехали целую неделю по Московскому шоссе, сильно испорченному. Почему не ехали по Николаевской железной дороге, – я не знаю. Куда меня везут, я тоже не знал. Несколько раз я обращался к жандарму, то тому, то другому, но оба каждый раз отвечали:

– Не могем знать.

На третий день нашего странствия, уже за Тверью, на какой-то станции, когда я вышел в сени, угрюмый жандарм направился вслед за мной и тихо проговорил:

– Ваше благородие!

Я с изумлением обернулся к нему.

Он, поминутно оглядываясь, достал из-за голенища сложенную вчетверо записочку и подал мне, прошептав:

– Получите, прочитайте, а потом… – И он показал пальцем на рот и энергически глотнул.

Улучив свободную минуту, я развернул записку, на ней было написано карандашом:

«Тебя везут на Кавказ, в Л-ский линейный полк. Через неделю мы тебя нагоним и поедем вместе. Мужайся! Л.»

Я горячо поцеловал записку и заплакал.

В это время вошли мои жандармы.

XIX

Теперь для меня впереди было открытое поле, а главное, была известность и уверенность, что я не погиб. Гроза пронеслась мимо. Она была за мною. Впереди все было ясно.

Впрочем, одно крохотное облачко лежало на сердце, один вопрос смущал ликующее сердце.

«Неужели все усилия мои пропали даром, и правда не будет восстановлена? Неужели убийцы останутся безнаказанными, торжествующими?»

Но я гнал прочь это смущающее чувство и жадно вдыхал чистый ароматный воздух, и с наслаждением слушал песни лесных птиц, любовался блеском солнца, зеленью густых дубов и берез, и чуть не каждую минуту оглядывался назад.

При каждом стуке, при каждом облачке пыли позади сердце радостно сжималось, и какой-то нетерпеливый голос выкрикивал в нем: «Лена!»

Но целый день прошел, а Лена не являлась.

Прошел и другой день, и третий, прошла целая, длинная неделя – о Лене ни слуху ни духу.

Несколько раз я пробовал обращаться к моим усатым, гремучим спутникам. Я со слезами молил их сказать, что сталось с нашими, почему они не едут. Ответ был один и тот же, постоянный, неизменный:

– Не могем знать!

В Москве мы пробыли несколько часов и повернули на Тулу, затем прямо на юг.

Когда мы подъезжали к Воронежу, то постоянная тряска в телеге и бессонные ночи до того меня измучили, что спутники мои решились дать мне отдых на сутки, и почти все эти сутки я проспал.

Устаток прошел, но осталась головная боль и неугомонная тоска.

Вечером, на закате солнца, я сидел, опустив голову на руки. Слезы просились на глаза, но я их сдерживал, стиснув зубы.

Вдруг дверь тихонько отворилась, и на цыпочках, чуть-чуть позвякивая шпорами, вошел один из моих спутников. Он подошел к столу и молча положил передо мной большой вяземский пряник, затем так же молча и неслышно удалился.

Я изломал пряник на мелкие кусочки, думая, что внутри его было что-нибудь запрятано; но внутри ничего не оказалось. Это просто была нежность и сострадание старого солдата, который хотел меня утешить, как ребенка, пряником.

Тогда мне было досадно. На первых порах я даже счел это за насмешку. Но теперь я с искренней благодарностью вспоминаю эту черту чисто русского сострадания к несчастному.

XX

После этого односуточного роздыха мы уже ехали без всяких остановок. Я помню то радостное чувство, которое всегда являлось прежде при воспоминании о Лене, теперь мало-помалу начало превращаться в какую-то тупую боль в сердце. Как будто кто-то вдруг сожмет его изо всей силы.

Напрасно я старался себя успокоить, что ничего особенного не случилось, что мало ли какие могут встретиться задержки в пути, что все пройдет, и новая туча также рассеется, и снова настанет ясный день. Внутренняя, постоянная, мучительная тревога не давала мне покоя.

Я помню, как на какой-то станции вечером я вышел, шатаясь вошел в комнату и прилег на жесткий диван!

Не помню, сколько я пролежал на нем. Кажется, меня будили, но только помню, что я катился с какой-то горы и при каждом повороте меня обдавал горячий порыв ветра.

Когда я очнулся, то очутился на стуле, и первое, что бросилось мне в глаза, это тонкая струйка крови, которая била фонтаном из моей левой руки. Вокруг меня стояли люди, но кто именно – я не мог разобрать. Какой-то голос громко сказал:

– Это просто жаром его разморило. Жаркий дух, значит, ему в голову вдарил.

Когда я совершенно пришел в себя и в голове моей прояснилось, только тогда я понял, что мне пускал кровь какой-то случайно подвернувшийся фельдшер или цирульник.
<< 1 ... 31 32 33 34 35 36 37 38 >>
На страницу:
35 из 38