Наследство последнего императора. Том 3

Модестов снова помолчал немного.

– Ответственные чины из военного контроля – назвать не могу, как вы понимаете, – убеждены, что Романовых и в Перми уже нет. Матери и дочерей – точно. Немцы их вывезли на двух аэропланах, несколько дней назад. Ночью. Все дочери царские были в костюмах авиаторов.

– Вот как! – удивился Горшеневский.

А Чемодуров жадно смотрел то на чиновника, то на капитана, переживая каждое слово. Модестов выдержал ещё паузу.

– Так-то вот! – произнес он внушительно.

– Да-а, – протянул Горшеневский. – Очень интересно. И обнадёживающе. Хорошо бы к сему сюжету хоть какие-нибудь доказательства.

Модестов развёл руками:

– Ничем не могу возразить, – согласился он. – Но вот сегодня с утра я был в доме на Вознесенском – в том самом доме, который брал внаём инженер Ипатьев… И кое-что там увидел.

– Там мы все содержались, – тихо вставил Чемодуров. – В тюрьме, красные стражники болтали, что там, в доме, они будто бы и расправились со всей семьёй. И радовались, на наше горе глядючи.

– Вот видите? – воскликнул Модестов. – Издевались над вами, звери, а сами приказ кайзера Вильгельма выполняли. А нашим монархистам и всем, кто хотел бы снова посадить Николашку на трон, германцы и большевики тем самым дали знак: можете не стараться, господа монархисты, теперь уж некого восстанавливать. Для этого они и расстреляли в подвале каких-то лиц, а объявили всенародно, что Николай расстрелян. И в газете пропечатали. Следы, в общем, заметали. Молодцы, хорошо замели!

– Так что там, в особняке? – напомнил Горшеневский.

– Бедлам, форменный кавардак. Толпа! Бездельников понабилось, зевак, как тараканов на помойке. И я был вынужден обратить внимание чехословацкого генерала особняка, самого Гайду, что дом следует взять под охрану. Если не возьмёт, всё растащат праздношатающиеся. Да-с, разворуют на сувениры, вплоть до крыши.

– Они, чехословаки, сами не прочь украсть, что под руку попадёт, – фыркнул капитан. – Их уже «чехособаками» в народе прозвали. Неужели охрана не выставлена? А Гайда – он соображает?

– Не знаю. Сами понимаете, дом может понадобиться органам дознания – тому же Александру Фёдоровичу Кирсте и его ведомству. Определённо, там остались следы, улики, доказательства – ну, хотя бы того, что дочери царские на германских аэропланах улетели. Есть там кое-что. Многое есть… – таинственно добавил он.

– И что же? Интригуете вы нас, Алексей Автономович. Охотно свидетельствую: хорошо у вас получается.

– Уф, Сергей Феофилактович, – отмахнулся Модестов. – Какие мои интриги! Не до них. А доказательства, что княжны на германских аэропланах улетели, в самом деле, есть, и серьёзные. Сам видел.

– Что же видели?

– Они перед вылетом переоделись и загримировались, чтоб походить на мужчин, точнее, на своих же спасителей. На немецких авиаторов.

– Вот как? А отчего же вы так уверены?

– Там, понимаете ли, в комнате великих княжон найдены их волосы, в косы заплетённые и отрезанные. Четыре косы, волосы разного цвета от четырёх разных барышень. Кроме Романовых, там никаких девиц никогда с такими косами не было.

– Волосы? – удивился Горшеневский. – Зачем же их отрезать?

– А вы попробуйте надеть на голову авиаторский шлем, если у вас длинная коса.

– И пробовать не буду! – засмеялся Горшеневский.

– Позвольте, сударь, – робко подал голос Чемодуров. – Это не то. Это не совсем те косы…

– Как так «не те»? – обернулся к нему Модестов. – Вам что-то не понравилось, любезный?

– Нет-нет… Всё нравится, – испугался старик.– Только вот… Великие княжны никаких кос не обрезали.

– Тогда чьи же? Кому принадлежат? Может, вам? – раздражённо спросил Модестов.

– Великим княжнам.

– Ничего не понимаю – чушь! – заявил Модестов. – Отрезанные косы четырёх княжон никто не отрезал!.. Совсем разум, что ли, потеряли в тюрьме?

– Видите ли, сударь, – осторожно произнес Чемодуров. – Эти косы, числом четыре, княжны привезли с собой из дому. Из Царского Села. Им там, дома, пришлось остричься – насовсем, по-солдатски под нуль, когда заболели. В Царском Селе, зимой, в прошлом году, в марте. От хвори у них волосы выпадать стали. Вот и отрезали. И с собой косы привезли.

Модестов брезгливо посмотрел на старика и повернулся к Горшеневскому.

– Деменция полная, – с раздражением кивнул он в сторону бывшего камердинера. – Неужели не видите?

– М-да, – неопределённо протянул Горшеневский.

– Или вот ещё, – продолжил Модестов. – Родственница императрицы – сестрица родная Лизавета, в девичестве Элла, которая из Алапаевска сбежала. Всем давно известно, что эта Елизавета Фёдоровна, бывшая великая княгиня, которой Бог подарил мужа-педераста, – профессиональная германская шпионка, как и её августейшая сестрица. Состояла на полном жаловании у кайзера – он ей тоже кузен. И прикрытие себе придумала для отвода глаз военной контрразведки – монахиней заделалась. Шпионь себе направо и налево, и ничего.

– Да-да, – подтвердил Горшеневский. – Я тоже слышал. Бесспорно, кто же заподозрит монахиню да к тому же игуменью Марфо-Мариинской обители? К смертной казни была приговорена за шпионаж. Но выкрутилась, сука немецкая. Сестричка Александра Фёдоровна, императрица бывшая, конечно, споспешествовала.

– Несомненно! Без императрицы не обошлось! – подхватил Модестов. – А сама императрица была агентом кайзера, и тоже на содержании. Как тут не выручить сестру, а тем более коллегу по шпионажу! Вот вам и разгадка, почему именно братец Вильгельм озаботился царской семьёй, а не братец Георг, английский король. Кто же ещё согласится приютить германских шпионок? Какая держава? Только Германия.

Чемодуров попытался что-то возразить, даже привстал, но, видно, в последний момент передумал и снова опустился на стул, совершенно огорчённый.

– Что? – спросил его капитан. – Что-то добавить хотите?

– Да, сударь, добавить, – несмело проговорил камердинер. – Кайзер Вильгельм, хотя и в родстве состоит… Однако ж императрица Александра Фёдоровна терпеть Вильгельма не могла, можно сказать, всегда ненавидела. Сильнее ненавидела она разве что Керенского.

– Да-с, – вздохнул капитан. – Керенский… Герострат проклятый, масон, хуже Ленина. Всё развалил, всё пустил по ветру. Попадись мне, проклятый адвокатишка, эсер, мизерабль! Вот первый виновник всех наших бед. На части живого мерзавца перочинным ножом разрезал бы! Ещё в прошлом июле можно было на что-то надеяться, ввести диктатуру и сохранить государство и армию. Но как только Ааронка Керенский объявил своего же брата по заговору генерала Корнилова[6 - 25 августа 1917 года генерал Л. Г. Корнилов с верными ему войсками предпринял, в сговоре с Керенским, попытку восстановить хоть какой-то порядок в столице и стране. Для этого свергнуть Временное правительство и установить военную диктатуру – до Учредительного собрания. Предполагался дуумвират – Керенский-Корнилов. Но в последний момент Керенский испугался, предал Корнилова, объявил изменником и посадил генерала и его единомышленников в тюрьму. Генерал Корнилов бежал на Дон, где казацкая старшина поначалу не приняла ни его, ни первых добровольцев белого движения, выступивших сначала против Временного правительства, потом против большевиков.] изменником, все полетело в пропасть. Безвозвратно. Ленин, конечно, тоже мерзавец, но гораздо меньший – хоть не врёт о своих целях.

– Только вот насчёт Ааронки, – заметил Модестов, – вы, дорогой коллега, не совсем правы. Точнее, совсем неправы.

– Как? – даже приподнялся на стуле капитан Горшеневский. – Что вы имеете в виду? Что имеете возразить? В чем я не прав?

– В том, что именно Керенский является перед державой и перед всеми русскими людьми преступником номер один, вы абсолютно правы. Расстрела для него мало. Да и живьём разорвать на части – несправедливое наказание. Слишком гуманное. Вот только насчёт его еврейства – чушь, сказки для дураков. Или для тех, кто свою бездарность оправдывает кознями всемирного кагала. Пархатое еврейство Керенского или того же Ленина есть увёртка для нашей кретинизированной интеллигенции и тупого офицерства. Для части офицерства, для части его, конечно! – поспешил добавить чиновник, со значением глядя в глаза Горшеневскому. – Для той, которая хоть и заблуждается, но – вполне добросовестно.

– Так-так, продолжайте, пожалуйста, – невозмутимо кивнул капитан.

– Керенский родился не так далеко от наших мест, там же, где и Ленин, – в Симбирске. По отцу он из духовенства, по матери – из потомственных дворян, хотя одна из прабабок Керенского была крепостной крестьянкой. Это точно, я специально интересовался. А вот что Керенский был масоном, – правда, но все молчат. И что всё Временное правительство было масонским – опять молчат! А почему молчат? Да потому что тайна сия ещё более страшная, и мировой кагал перед масонством просто меркнет.

– Вы так убеждены? – удивился Горшеневский.

– Абсолютно! – заверил Модестов.

– Да откуда же у вас такие сведения? Такие деликатные сведения?

– Деликатные – да, – с усмешкой согласился Модестов. – Из надёжного источника, будьте уверены[7 - Двоюродный брат Модестова, приват-доцент Александр Порфирин, состоял в русской военной масонской ложе петроградского филиала «Великий Восток Франции». Был ли сам Модестов масоном, точно не известно (авт.).].

Горшеневский встал, подошёл к окну и задумался, глядя во двор.