Зло вчерашнего дня

Дом и участок Викентия Модестовича располагались не в закрытом коттеджном поселке, а в одной из деревень ближнего Подмосковья. Сельский пейзаж со следами обычного российского запустения, лес у горизонта, большие приусадебные участки со старыми раскидистыми яблонями относились к плюсам, а разбитая поселковая дорога и поросший бурьяном проход к речке – к явным минусам деревенской жизни. Впрочем, заброшенный колодец и старый почерневший мостик даже оживляли пейзаж. Можно было легко представить, что именно здесь писали свои великие полотна Поленов и Левитан.

Лина шла по деревне и вспоминала, что роскошная природа этих мест всегда с успехом врачевала ее сердечные раны. Расставание с бывшим мужем, отнявшее столько душевных сил. Бурный роман с глубоко женатым музыкантом, для которого она была лишь очередной, удачно найденной музыкальной темой. Было еще несколько эпизодов личной жизни, к счастью тоже оставшихся в воспоминаниях. Все они на фоне щедрой природы казались мелкими, глупыми и необязательными. Лишь в доме у Викентия Модестовича, где Лину принимали на правах близкого человека, она по-настоящему отдыхала душой. Обычно она останавливалась по выходным в маленькой мансарде. Там же развилась и окрепла ее страсть к сочинительству. В последнее время Лина привозила на дачу к подруге свой ноутбук и записывала наблюдения и мысли, которые казались ей оригинальными. Набрасывала сюжеты будущих рассказов, не надеясь особенно их где-нибудь напечатать. Написание недлинных текстов доставляло ей удовольствие, как всякое необязательное занятие. В другие дни на это не хватало времени. Лина руководила детской студией «Веселые утята» и работала в будни, а случалось, и в выходные с утра до позднего вечера. А здесь она словно проживала другую, параллельную, приятную и спокойную жизнь. Общалась с подругой детства Люсей, с ее домочадцами и домашними любимцами. Лина почти не тяготилась тем, что живет чужой жизнью, чужими заботами, радостями и отношениями, словно поставила на самой себе жирный крест. Только иногда, как минувшей ночью, накатывала свинцовая тоска, но многоголосый храп обитателей особняка быстро усыплял и убаюкивал, порой смешил, а главное, отвлекал от грустных мыслей…

Не успела Лина отойти от дома, как рядом промчался видавший виды жигуленок, щедро обдав ее жирной подмосковной грязью.

– Эй, шеф, нельзя ли аккуратнее! – крикнула Лина, с досадой разглядывая пятна на белых брюках.

Из окна выглянула небритая, довольно-таки неприветливая мужская физиономия. Мешки под глазами, всклокоченные волосы – вот он, деревенский поклонник Бахуса во всей красе. И как только наглости хватило в таком виде сесть за руль!

«Про таких-то субчиков и снимает передачу „Дорожный патруль“, – с досадой подумала Лина, – хорошо еще, что на этих колдобинах не разгонишься, а то сбил бы и не вздрогнул. Или удрал бы, не оказав помощи».

– Безобразие! Облил грязью и даже не извинился! – продолжала она кипятиться.

– Облил грязью! Да я чуть в столб не врезался, когда вы из кустов выскочили! Гуляли бы лучше, мадам, по дорожкам барской усадьбы, зачем кидаться под мою раздолбанную машину? – набросился на нее водила. Его голос неожиданно показался Лине приятным – иногда встречаются и среди пьяниц такие «мужчинские мужчины» с отрицательным обаянием – вроде мужественных героев Бельмондо или Депардье.

«Да что это я! – очнулась Лина. – Сравнить это чудовище с брутальными французами! Да он, кроме футбола, по телику ничего не смотрит, а уж актеров французских точно не знает».

Вслух она сказала:

– Не очень-то вы вежливы с дамой.

– Отработай, дорогуша, как я, две смены, тогда будешь морали читать, – не унимался незнакомец, хамовато переходя на «ты».

«Да с кем это я тут спорю! С деревенским пьяницей! С маргиналом!» – опомнилась Лина.

Она резко развернулась посреди дороги и быстро пошла обратно.

«Зачем с алкашом связываться? Все равно что читать мораль девушке легкого поведения. Ну и ну! Вот и прогулялась… „Куда бежишь, тропинка милая, куда с собой меня зовешь?“ Да он по-своему прав, этот Спиноза! И впрямь лучше сидеть за высоким забором на даче у Викентия и не рыпаться. Там хоть никто не нахамит. А этому озлобленному гастарбайтеру только дай поскандалить, – подумала она с неприязнью. – Небось с похмелья еле пилит на своей разбитой тачке, хозяин опять с зарплатой кинул, трубы горят, подлечиться не на что, вот и хамит. Еще, чего доброго, подаст назад, выскочит из машины и огреет по темечку монтировкой».

Чувство самосохранения пересилило гнев. Да и жалко ей вдруг стало этого незадачливого «гостя Московской области». В любом случае ему хуже сейчас, чем ей. Лина, в душе презирая себя за интеллигентское добросердечие, резко остановилась, затем сделала несколько шагов обратно. А потом и вовсе широко, как в рекламе зубной пасты, улыбнулась и сказала как можно приветливей:

– Эй, господин! То есть товарищ! Нате, возьмите на поправку.

Она достала мятую сотню, которую случайно нащупала в кармане брюк, и как можно ласковее, стараясь не снимать с лица «американскую» улыбку, протянула купюру незнакомцу.

– Да вы, мадам, там у себя, в домике на горке, совсем от жизни оторвались, – неожиданно расхохотался мужчина, – за такую денежку нынче и сок-то не всякий купишь! Спросили бы у прислуги, если цен не знаете. Оставьте, мадам, вашу бумажку себе на шоколадку, а еще лучше – яблочек на станции купите, а то вы бледная какая-то. Гемоглобина, похоже, в крови мало. Это я вам как врач говорю.

Он резко газанул и, подняв столб пыли, покатил по деревне.

Лина застыла посередине дороги, как в игре «замри». Она кипела от гнева. «Врач»! Еще бы сказал «профессор»! Врун и пьяница! Эти заезжие гастарбайтеры слишком многое себе позволяют! Сотни ему, видите ли, мало! Зажрался! «Бледная!» Зато глаза не красные, как у некоторых. Правильно в женских журналах пишут, приличных мужчин пора заносить в Красную книгу. Зато остальных – как бездомных собак в Москве. Стоит зазеваться, как такой «врач» привяжется. Все они, пока тут работают, мечтают поселиться у временной «женушки». Жить на всем готовом, а семье деньги посылать. Таких в каждой подмосковной деревне сейчас больше, чем местных жителей.

Лина едва не заплакала. И настроение, и белые брюки были безнадежно испорчены. Постояв секунду посреди дороги, она, словно очнувшись, повернула назад, в «барскую усадьбу». Пить чай с тортом, толстеть и утешаться. Не зря пишут, что сладкое для женщин – мощный антидепрессант. Вроде водки для мужчин… А может, потом стоит сесть за компьютер и описать эту встречу? Сочинительство обычно примиряет с жизненными неприятностями не хуже валерьянки. И Лина, развеселившись от этой мысли, прибавила шаг…

День прошел в необременительных дачных хлопотах. Серафима стремительно становилась в доме своей, к вечеру все дачники обращались к ней дружелюбно-насмешливо, словно она жила здесь всегда. Даже Викентий Модестович неожиданно для всех сократил по отношению к Серафиме дистанцию, которую обычно держал с малознакомыми людьми. И внезапно попросил толковую девушку помочь привести в порядок мемуары, которые писались патриархом уже не первый год. Вскоре Викентий и Серафима устроились в беседке работать над рукописью.

Ночь опускалась на землю по-летнему неторопливо, роскошно, словно в большом концертном зале медленно гасили свет. Солнце степенно, как Викентий Модестович в кресло, садилось за лес, над которым самолеты разрезали багровые облака. Люся и Лина оторвались от домашних дел, чтобы полюбоваться сельским пейзажем в багровых тонах.

– Если бы не аэропорт, мы бы здесь оглохли от тишины, – виновато улыбнулась Люся, словно лично разрешала взлет воздушным лайнерам в Домодедове. – Представляешь, по нашей улице вообще никто ночью не ездит и не ходит. Разве что бродячая собака залает за забором. А наши собственные мохнатые сторожа в ответ даже ухом не поведут. Более спокойную жизнь трудно себе представить. Особенно в наше время. Иногда я даже скучаю без городской суеты и прошу Дениса свозить меня в круглосуточный магазин. Или на концерт в Москву. Из-за его сумасшедшей работы успеваем лишь на концерты для полуночников. К счастью, у нас теперь есть и такие, в десять вечера начинаются. В общем, стараюсь окончательно не одичать здесь «на хуторе» и не отвыкнуть от людей.

– Ну, скучать в такой большой семье – все равно что плакать в цирке, – заявила Ангелина. – Тут у тебя круглые сутки драмтеатр. – Она скосила глаза на Викентия Модестовича и Серафиму. – И балет. – Ангелина подняла голову.

На балконе второго этажа Катерина, упакованная в ярко-красные лосины и короткую майку, открывавшую плоский живот с колечком в пупке, делала серьезную гимнастическую разминку.

– И опера, – продолжала она. Из дома послышалось не очень трезвое, слегка фальшивое пение Гарика, Люсиного брата.

– Да, ты права. В этом доме сошлись все жанры. И я счастлива. Никогда не смогла бы жить, как ты, одна в городской квартире, – вздохнула Люся со счастливой улыбкой женщины, которая достигла всего, о чем мечтала. И Лина тоже вздохнула – о своей нескладной, но такой привычной, теплой и уютной, как любимая, хоть и поношенная, кофта, жизни, которую она ни за что не променяет на чужую, пусть даже самую красивую и комфортную.

«Никогда не пытайся прожить чужую жизнь – все равно не получится», – вспомнила она совет давнего приятеля, нынче проживающего свою на другом континенте, и невольная зависть к подруге исчезла, растаяла, как вечерняя дымка над рекой.

– Ладно, пошли пить чай, – потянула ее за руку Люся. – Там, на веранде, наверное, уже скучают отцовские «придворные дамы». Бедные Валерия и Марианна! История стара, как мир. Наш дачный донжуан бросил верных боевых подруг ради юной прелестницы. Живая иллюстрация к тому, что «все мужики сво…».

Подружки захихикали, поежились от вечерней прохлады и поспешили в дом – греться.

На веранде, выходящей огромными окнами в сад, расположились обе «фрейлины» Викентия Модестовича: Валерия и Марианна. Они пили чай, неодобрительно поглядывая в окно на своего ветреного приятеля. А тот, забыв о верных подружках, соловьем разливался перед юной красавицей. «Вакх и нимфа» уютно устроились в дачных креслах в беседке, не обращая внимания на саркастические взгляды. Безжалостное время, посеребрив патриарху усы и бороду, теперь, похоже, толкалось настойчивым бесом в ребро…

Люся и Лина присоединились к брошенным подружкам патриарха.

Валерия была энергичной дамой неопределенного возраста со стильной стрижкой а-ля «конкретный пацан». Сердечная подруга Викентия Модестовича кропотливо поддерживала культ патриарха в доме. В благородном деле восхищения Викентием Модестовичем с Валерией могла соперничать только подруга детства патриарха – Марианна Лаврентьевна. Дамы отлично дополняли друг друга. Валерия – кокетливая и подтянутая, фанатка диет, фитнеса и модных курортов, лет на десять моложе друга. Элегантная, хотя и слегка старомодно одетая Марианна Лаврентьевна была почти ровесницей «Викеши», которому, если смотреть правде в глаза, уже перевалило за семьдесят. Марианна не позволяла другу детства забыть о быстротекущем времени, они частенько предавались общим воспоминаниям и обсуждали запретные для Валерии темы – возраст, болезни и лекарства, вспоминали ушедших в мир иной друзей и родственников. Для душевного спокойствия и гармонии патриарх нуждался в обеих подругах и хандрил, когда какой-нибудь из них слишком долго не оказывалось рядом.

Марианна слыла в семье пламенным и бескомпромиссным борцом за справедливость. Обитатели домика на горке, как называли в поселке особняк Викентия Модестовича, шептались, что старушке пошли бы комиссарская кожанка и красная косынка, а особенно – «товарищ маузер». Она беспощадно клеймила и разоблачала на домашних посиделках зарвавшихся политиков и олигархов, придумывала им всевозможные кары. Благообразная с виду пенсионерка, будь это в ее власти, с удовольствием ввела бы в употребление гильотину. Темные глаза пожилой дамы частенько вспыхивали каким-то особенным демоническим блеском. Катерина уверяла, что они способны светиться в темноте.

– Ты, Марьяша, валькирия революции, – частенько поддевал ее патриарх. Все знали: если на дачу приедет Марианна Лаврентьевна, общий разговор неизбежно перетечет в опасное политическое русло.

Вот уж воистину – «короля играет свита»! В присутствии «придворных дам» никто из молодых не смел перебивать патриарха, все внимали ему с удвоенным почтением.

В этот раз на «девичнике» солировала Валерия. Она недавно вернулась из очередного заграничного путешествия и спешила похвастаться новыми впечатлениями.

– Представляете, в Шотландии почти в каждом уважающем себя замке имеется собственное привидение, – авторитетно объявила она. – А у тебя, Люсь, в доме все как-то слишком чисто, современно и правильно. Ни одного, даже самого плохонького привиденьица.

– Подождите, Валерия, – устало вздохнула Люся, – всему свое время. Мы ведь недавно построили дом. Даже запах краски до конца не выветрился. Да и многовато нас тут: покажите мне то терпеливое привидение, которое выдержит такую толкотню. Вот когда шумная молодежь обзаведется семьями, уедет – глядь, какой-нибудь бездомный дух аэропорта возьмет и облюбует наш домик для житья. И будет иногда вылетать на прогулку через каминную трубу.

– Терпеть не могу досужие бабские разговоры ни о чем, – раздраженно вмешалась Марианна Лаврентьевна, – что за чушь вы тут несете, девушки: привидения, духи… Еще домовых и вампиров вспомнили бы! Надо было лучше в школе учиться, милые дамы! Мир существует по законам физики, нравится вам это или нет! На войне за умы я согласна даже погибнуть, – неожиданно тихо сказала Марианна и посмотрела на собеседниц с чувством превосходства. – Все эти экстрасенсы, телепаты и астрологи – мои личные враги. А те, кто верит в их бредни, извините, нуждаются в консультации психиатра. Впрочем, и попов я отношу к той же категории. Морочат народу голову с явной выгодой для себя.

– Господи, прости ее, ибо не ведает, что говорит! – прошептала Валерия и, незаметно перекрестившись, дотронулась до нательного крестика.

– А я не верю в привидения. Я просто знаю, что они существуют, и все тут! – решительно объявила Ангелина. – Сколько раз своими глазами видела призраков в богатых загородных домах. И солидных вампиров, и их молоденьких панночек…

– Вот-вот! И в городе – то же самое. – Катя закончила тренировку на лоджии и впорхнула в столовую с полотенцем через плечо. – Как только одинокая девушка выйдет вечерком прогуляться, ей обязательно встретится парочка надоедливых призраков.

– А мужчинам порой кружат голову юные вилиссы, – тонко намекнула Валерия на знаменитую сцену из балета «Жизель». Все проследили за ее взглядом (Валерия по-прежнему смотрела в окно на Викентия и Серафиму) и невольно улыбнулись. Цветущая Серафима никак не походила на повелительницу царства теней.

– Кстати, а где наш Викентий Модестович? – нарочито равнодушно спросила Марианна.

Дамы пожали плечами и уставились друг на дружку. Хотя и та и другая давно поглядывали в сад, где полным ходом шел «семинар восхищения».

– Читает в саду Серафиме свои мемуары, – первой отозвалась Люся.

– А ведь еще с утра наш Викентий жаловался на ломоту в суставах и боль в позвоночнике. Смотрите, сейчас он сидит в одной футболке и не мерзнет, – недовольно проворчала Валерия, в очередной раз бросив гневный взгляд в окно. – А Серафима эта тоже хороша. Вечер уже, прохладно, сыро, а она все щебечет со стариком в беседке. Знает ведь, что Викентий человек немолодой и не очень здоровый. Жаль, очень жаль, что нашему Стасику досталась такая вертихвостка.