Песчаные небеса

– Они появились здесь нежданно, как дым просочившись на женскую половину дворца. Откуда – ума не приложу. А потом начали врываться в обители жён шейха, пугая и вытаскивая их на свет, но не причиняя никакого вреда. Остальные карлики дрались со стражей, причем дрались яростно, не желая беречь свои жизни, словно речь шла о защите собственного дома, да рухнет его крыша им на головы!

– Я видел, как эти твои джавиды похитили одну из женщин, но не смог догнать их – мне помешали.

– Кого они похитили?! Кого?!! – вдруг прогремел голос Джагула, и у двери, ведущей в его покои, появился он сам в окружении многочисленных телохранителей с обнаженными саблями. – Ответь, о чужеземец, видел ли ты лицо той, что оказалась в руках мерзостных джавидов?

– Не-а, – помотал головой Конан. – Но я слышал голос, и он показался мне знакомым.

– Чей это был голос?! Чей?! – старец бросился к киммерийцу, схватил его за попятнанную кровью шкуру леопарда и со слезами на лице пристально посмотрел в голубые глаза северянина.

– Не знаю, – отрезал Конан. – Лучше скажи старухам или евнухам, чтобы посмотрели, кого из женщин нет.

– Главного евнуха сюда! – провозгласил внимательно слушавший разговор Самил, и двое дюжих стражников подтащили трясущееся от страха существо, лишь отдаленно похожее на мужчину. Конан не без отвращения воззрился на старшего из братии скопцов, хранивших и лелеявших дивный сад шейха. Северянин много раз слышал о несчастных, которые лишены одной из самых естественных и необходимых, по мнению киммерийца, радостей, дарованных человеку богами. Бедолага был высок ростом и непомерно толст – ширина его талии (если можно так назвать это место на его обширном теле) почти в полтора раза превосходила ширину плеч здоровенного варвара, на круглом, лунообразном лице, лишенном всякой растительности, кроме бровей, застыло безразличное ко всему выражение, которое, впрочем, было присуще всем его собратьям по несчастью. Довольно долго главный евнух соображал, что же именно от него хочет шейх, но когда понял, поклонился владыке и воззвал тонким голоском:

– Зелим! Месра! Живо посмотрите по всем комнатам и посчитайте женщин! Быстро!

Последнее слово он выкрикнул столь пронзительным дискантом, что Конан поморщился и почесал пальцем ухо, обращенное к евнуху. Не дожидаясь результата поисков, киммериец кликнул начальника стражи. Схватив по факелу, они вдвоем выбежали в боковую дверь, скрытую под ковром, все еще надеясь на то, что обнаружат какие-нибудь следы, по которым можно было бы узнать, куда делись карлики со своей ношей. Сразу за дверью оказалась винтовая лестница, крутыми витками уводившая вниз, в темноту.

– Может быть, они спустились по ней? – спросил Самил.

Конан не стал утруждать себя ответом на дурацкий вопрос и стал быстро спускаться, освещая узенькие каменные ступеньки факелом. Лестница была невелика и закончилась в небольшом помещении, из которого вела только одна дверь наружу, и сейчас она была широко распахнута.

– Что это за место? – обернувшись, Конан посмотрел на казалось бы окончательно павшего духом Самила, видимо, страшащегося предстоящего наказания за небрежение к службе. Встрепенувшись, начальник стражи выглянул за дверь, в темноту, и ответил:

– Это тайный ход из сада в гарем. Женщины иногда используют его, когда не желают лишний раз проходить через мужскую половину.

Конан вспомнил, что Мирдани минувшим днем исчезла из дворцового парка слишком быстро, скрывшись за завесой растений. Надо полагать, что она воспользовалась именно этим ходом в гарем.

Мирдани!!

Конан внезапно понял, почему голос пленницы джавидов показался ему знакомым. Теперь ясно, за кем охотились карлики, но зачем им была нужна Мирдани? Она, безусловно, очень красива, но, быть может, в гареме найдутся женщины прекраснее ее? Или нет? А что, если джавиды станут требовать за нее выкуп у безутешного отца, готового расстаться со всей своей сокровищнице, лишь бы вернули дочь? Надо полагать, что для иных целей женщина джавидам вряд ли нужна… Придется потом расспросить как следует шейха про племя карликов, если, конечно, узнав о похищении возлюбленной дочери, он будет в состоянии связать хотя бы пару слов.

Киммериец решительно отодвинул застывшего возле низкой дверцы Самила и нырнул в проход, надеясь отыскать в саду следы джавидов или хотя бы дыру, через которую они пробрались во дворец. Подняв высоко над головой факел, он продрался сквозь заросли каких-то на удивление колючих кустов и выбрался на усыпанную мелким песком дорожку, ведущую к фонтану, неутомимо звеневшему неподалеку. Самил сопел позади, вполголоса проклиная садовника, утыкавшего весь сад непотребными колючками, на которых можно оставить не только одежду, но и кожу заодно. Неожиданно идущий впереди него киммериец, громко выругавшись, едва не упал, запнувшись о что-то темное, при ближайшем рассмотрении оказавшимся трупом стражника. Самил глянул вниз и горестно воскликнул:

– Это Махуд! Да упокоится ныне он в царстве усопших!

Наклонившись, Конан осмотрел труп Махуда. Сзади его череп был рассечен страшным ударом ятагана джавида – скорее всего, стражник даже не понял, кто убил его. И в этот же момент северянин краем глаза различил, что меж кустов жасмина виднелась чуть приметная тропинка. Некоторые ветки были обломаны и, судя по свежим белеющим сердцевинам, совсем недавно. Киммериец, крепко сжав в руке клинок, медленно двинулся к кустам, ибо теперь был уверен – карлики скрылись именно там. Осторожно раздвинув усыпанные белыми цветами ветви, он всмотрелся в гущу зарослей и тихо произнес:

– А это еще что такое? Самил, подойди-ка сюда…

Тот с подчеркнутым опасением приблизился к варвару и, вытянув шею, посмотрел туда, куда он указывал.

– Первый раз вижу… – промямлил он. – Этого здесь никогда не было, понимаешь, никогда!

Конан шепотом проговорил какие-то слова, который Самил вполне справедливо принял на свой счет, и, будь они в ином, менее опасном месте, позволил бы себе обидеться.

У самых корней жасмина виднелся широкий черный провал. Низенькая травка вокруг отверстия была примята множеством ног. Конан подошел поближе, желая посветить в него факелом, но приостановился. С годами у киммерийца выработалось чутье на разные магические штучки, но в данном случае и простой человек мог бы заметить, что выход из ведущего под землю прохода ох как необычен! Поначалу создавалось впечатление, что на локоть в глубину дыра затянута едва заметной невесомой паутинкой, но сети обычных пауков никогда не светятся в темноте призрачным голубоватым огнем. Конан повернулся к Самилу, который, поборов страх, с интересом разглядывал переплетение слабо сияющих нитей, и, вытянув руку, попросил:

– Дай-ка мне твой кинжал.

Начальник стражи, не догадываясь, что затеял северянин, вынул из усыпанных драгоценными камнями и жемчугом ножен узкий клинок и протянул Конану.

– Ну, возьми… Ты хочешь разрезать им паутину?

– Попытаюсь, – хмуро буркнул северянин. Он предполагал, что может сейчас произойти и, не желая рисковать своим мечом, решил, что кинжал Самила не представляет особой ценности. Сталь, конечно, хорошая да и рукоять дорогая, но если что случится, то начальник стражи всяко сумеет найти ему замену в оружейной дворца. Наклонившись над отверстием, Конан протянул руку с кинжалом и коснулся острием паутинки. Синеватый свет резко сменился белой вспышкой, и Конан, быстро отскочив, внимательно осмотрел оружие. Кончик клинка был аккуратно срезан чуть наискось, словно не металл это был, а полоска пергамента.

“Видел я уже когда-то такие фокусы. Стигийские колдуны иногда опутывают огненной сетью места, куда не должен соваться чужой. И всегда помогает, хоть от воров, хоть от кого другого! Но здесь заклятие слабенькое. Будь огненные линии потолще, кинжал просто в прах бы рассыпался. А пройти туда никак не получится до утра, ибо заклятие паутины действует лишь от захода до восхода солнца…”

– Пошли обратно, – подтолкнул Конан Самила. – Теперь я знаю все, что мне нужно.

Стражник с великим почтением посмотрел на могучего северянина, не убоявшегося даже магической заграды, и, вздохнув, загнал испорченный кинжал в ножны. Немного помявшись, он нерешительно произнес:

– Послушай, почтенный… Э-э… Понимаешь ли, я не очень хочу возвращаться во дворец, а тем более попадаться на глаза шейху Джагулу. Я прекрасно понимаю, что меня ждет, в лучшем случае, лишение чина, а в худшем же… – Самил провел ребром ладоне по своей шее. Жест был более чем понятен. – Я не желаю из-за недосмотра дурней-стражников лишаться головы. Мне сейчас лучше бы взять коня и немедля покинуть крепость Баргэми навсегда. Шейх человек горячий. Так я пойду?

– Еще чего! – рявкнул на него Конан. – Ты пойдешь вместе со мной к Джагулу и все ему объяснишь, а я, если что, за тебя словечко замолвлю.

– Твое слово вряд ли спасет меня, – взмолился Самил, – отпусти! Я исчезну из дворца столь же незаметно, как ящерица исчезает в песке. Никто не заметит, клянусь!

Киммериец молча схватил за шиворот уже начавшего потихоньку отступать в темноту Самила и решительно потащил за собой, не обращая внимания на сдавленные стоны всерьез перепуганного начальника стражи. Мысли о том, чтобы обнажить против северянина оружие у Самила даже не возникло, ибо он понимал, что в этом случае смерть настигнет гораздо раньше, и палачу Джагула не придется лишний раз показывать свое искусство.

Крепко держа Самила за ворот халата, Конан легко взбежал по винтовой лесенке и, войдя в зал, застал шейха Джагула бушевавшим в неистовой ярости безграничного отчаяния. Едва Конан откинул рукой прикрывавший вход ковер, как его глазам открылось жуткое зрелище: главный евнух, тоненько подвывая от нечеловеческого ужаса, стоял на коленях, а рядом с ним высился здоровенный детина в темном халате и тюрбане, поднявший над головой несчастного скопца, который был меньше всего повинен в случившемся, изогнутый меч с широким лезвием. В следующее мгновение, молодецки ухнув, палач низверг жуткое орудие на шею бывшего хранителя гарема шейха Джагула, раздался отвратительный тихий хруст, и на ковер хлынула алая волна крови. Голова, с глухим стуком упав на пол, подкатилась к ногам киммерийца.

“Пожалуй, шейх погорячился, – подумал Конан, отодвигая носком сапога окровавленную голову с трепещущими веками. – Не зря Самил так трусил.”

Но, видимо, гнев владыки временно остыл, ибо жертвами его уже пали трое скопцов и начальник смены стражи, дежурившей у дверей гарема. Их головы были сложены жуткой кровавой пирамидой у ног господина, а тела валялись там, где свершилась скорая расправа. Едва увидев Конана, Джагул аль-Баргэми возопил:

– Ты нашел ее, о чужеземец?!!

– Кого ты имеешь в виду, шейх? – бесстрастно произнес Конан. – Кого все-таки похитили?

– Мирдани!!! – шейх выкрикнул это слово столь громко, что, казалось, осыплется бисерная вышивка с его ночного халата.

– Я так и думал, – кивнул киммериец. – Найти ее мне не удалось, но зато доблестный Самил нашел место, где скрылись джавиды вместе с твоей дочерью.

– Самил? Этот подлый сын Нергала, да пожрет его тело равах?! Смерть ему! Эй, палач!..

Самил, стоявший за спиной Конана, как подкошенный рухнул на колени, сумев сдавленно пробормотать одно-единственное слово:

– Пощади!..

– И в самом деле, не следует этого делать, – ровным голосом сказал Конан, понимая, что вступаясь за растяпу-стражника, рискует потерять расположение шейха. – Джавиды использовали магию, и когда я вместе с Самилом искал их след, он не убоялся их злобного чародейства… – Конан едва сдержал улыбку, вспомнив задрожавшие при виде магической паутины губы начальника стражи. – И кроме того, он был смел и безжалостен в битве с джавидами, я видел.

Это, конечно, было наглое вранье, ибо Конан отлично помнил, что Самил появился лишь тогда, когда карлики начали отступать из гарема, и обнажил саблю больше для вида. Однако обещания надо выполнять – киммерийцы всегда держат слово, кому бы оно ни было дано.

Самил на четвереньках пополз к ногам шейха, обернувшись на Конана и одарив его взглядом, в котором собачья преданность сочеталась с безграничной благодарностью. Пылко облобызав туфли повелителя, он простерся на ковре, бормоча неразборчивые призывы к милости великодушного владыки. Шейх недовольно пнул его в лицо и, скривив тонкие старческие губы, рыкнул:

– Прочь с глаз моих, собака! Благодари нашего гостя, подарил тебе жизнь он, а не я. С этого дня в моем дворце нет начальника стражи Самила аль-Мурди! Есть раб Самил аль-Мурди, и этого раба я дарю моему гостю и спасителю.

“И кто меня за язык тянул? – огорченно подумал Конан. – Конечно, ему бы отрубили голову, но, по крайней мере, я не остался бы в дураках! Что я теперь с ним делать буду? Пропью в кабаках Султанапура? ”