Предчувствие беды

Из дальнейшего рассказа Фишмана выяснилось, что Мойша был внешне безобидным еврейским дурачком, но при этом же сказочно талантливым закройщиком и портным. Мало того, Мойше даже повезло – его почему-то жалели даже школьные и дворовые хулиганы, а потому его не только не били, но над ним даже и не особо издевались. И вот этот безобидный и совершенно беззлобный Мойша был устроен стараниями Иосифа сразу после школы в ателье. Формально Мойшу даже поступили в институт в Иваново – исключительно, чтобы была бумажка для дальнейшей карьеры. Всё остальное – что ему было действительно нужно – Иосиф учил его лично, причём в том, что ученик как минимум будет равен своему учителю, никто особо не сомневался.

И вот, в мае 78-го, вернувшись из Иваново, где ему надо было что-то досдать (на самом деле, Флаксман этот вопрос решил через кого-то из «нужных людей», а Мойше по сути надо было лишь зайти в Ивановском текстильном институте с зачёткой в нужный кабинет), Мойша прогуливался по улицу Чкалова – это, конечно, не Ленина, но тоже очень даже центр города. Понятное дело, что одетый по случаю тёплой погоды в лёгкое пальто на распашку Мойша никого не трогал и даже не обзывал. Скорее всего, как водится, он думал о чём-то своём. Исходившей от своего убийцы опасности он не почувствовал. Впрочем, он вообще ничего не почувствовал, умерев мгновенно от первого же удара. Всего ударов было 19, пальто от них было изрезано прямо в клочья.

– Убийцу. Я так понимаю, не нашли, – я был уверен, что угадаю и не ошибся.

– Не ошибаетесь. Искали и правда по-настоящему, – Фишману явно было неприятно вспоминать о тех событиях, и он смотрел куда-то помимо меня. – Иосиф сумел задействовать все свои связи. Чего там только не делали – опросили буквально всех, кто жил на Чкалова и не даже на соседних улицах. Проверили на причастность несколько сот элурмицев – свидетели видели, что убивал его именно элурмиец, причём, видимо, молодой. Один даже раскололся, что в 71-м году с отцом убил в тундре геолога. Ещё вроде по мелочи что-то раскрыли, но убийцу Мойши не нашли. Даже к океану на вертолёте, говорят, оперативники летали к шаману. Вроде как он знал что-то, угрожали ему, благо было чем. Но в итоге всё в пустую.

В итоге, как выяснилось, из рассказа Фишмана, дело закрыли. После этого убийства количество желающих уехать из Северосибирска в Израиль было пусть и не огромным, но и не совсем, чтобы маленьким. Людям стало страшно: ведь можно жить тихо, никого не трогать и даже дружить с сильными мира сего, но и это не только не защитит, но и не поможет найти убийцу.

– Это даже не раньше, когда худо-бедно, но можно было чего-то добиться. Ну как поговаривают, в своё время добились решения о строительстве синагоги. Написали вроде как тогда наши купцы в Петербург, что нижайше, дескать, просим права поставить памятник государю императору самодержцу и прочая, прочая, прочая Александру III памятник напротив синагоги. Средства, мол, уже собраны северосибирскими иудеями, неустанно молящимися о здоровье государя. Там бы на верху напрячься и подумать, в чём тут подвох, но куда там – решили, что даже иудейское племя государя возлюбило. Глядишь, креститься скоро массово начнут. Ну и подмахнули бумажку – нехай, дескать, ставят памятник. А подвох был, да ещё какой, – Фишман весело подмигнул мне, – синагоги-то в Северосибирске тогда не было. Миньян[25 - Минья?н в талмудическом иудаизме (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A2%D0%B0%D0%BB%D0%BC%D1%83%D0%B4%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D0%B8%D1%83%D0%B4%D0%B0%D0%B8%D0%B7%D0%BC) – необходимый кворум (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%B2%D0%BE%D1%80%D1%83%D0%BC) для совершения публичного богослужения, состоящий из не менее, чем 10 взрослых (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D0%B0%D1%80-%D0%BC%D0%B8%D1%86%D0%B2%D0%B0) евреев-мужчин старше 13 лет и 1 дня, собирающийся для общинного богослужения и проведения религиозных обрядов. Если в городе нет синагоги, то верующие идуеи-мужчины стремятся создать миняьн, который обычно располагается у кого-то в квартире] был, но ведь про него в бумаженции той, с подписями, вензелями и печатью, про него речь не шла, а вот синагога там упоминалась. Градоначальник местный тогда сильно против синагоги был, но против той бумажки устоять не мог. Так и пришлось сперва синагогу отгрохать, а потом начали вроде как проект памятника отбирать – негоже ведь государю императору плохой памятник, да ещё напротив синагоги, ставить. Пока отбирали, пока деньги собирали, пока заказывали – там сперва русско-японская война началась, потом первая революция – в общем, всем не до того стало. А в 1917-м и совсем уже стало не до памятников государю императору. Ну а вскоре и не до синагог тоже. Ну хоть хорошо – такие, как я в хорошем здании в музучилище потом учились… А сейчас почти тоже самое у нас, да не так весело, а пострашнее. В общем, теперь понимаете, как мы тут порой живём?, – Фишман пристально заглянул мне в глаза.

Получив от меня утвердительный ответ, он сказал, что мне с Димой не надо ходить ни к Когану, ни к главному еврейскому богачу в республике Гойхману, ни к живой легенде местной культурной общественности Циле Марковне Фридман. «Они вам будут говорить, что всё не так уж и плохо и даже цитировать царя Соломона, что «и это пройдёт»». И даже будут рассказывать, что скоро нам вернут синагогу. Вам я как человек уже почти отсюда уехавший, скажу, что ничего тут не пройдёт и хорошо, соответственно, не будет!».

Дождавшись, когда Фишман докурит уже третью за время нашей беседы сигарету, я спросил его – как человека смелого и весьма эрудированного в северосибирских делах – можно ли доверять информации о жуткой ситуации в местных школах. Естественно, с участием школьников-элурмийцев в отношении школьников-неэлурмийцев.

– А школа какая: 18-я или 19-я?, – Фишман пристально взглянул мне в глаза. Я ответил, что точно не помню, но вроде бы как 18-я.

– Тогда всё предельно ясно. Это микрорайон Юбилейный, который сразу за тепличным хозяйством. Кооперативные дома, построенные в основном к 50-летию революции. В общем и целом публика там изначально жила очень и очень приличная. Школы там 18-я и 19-я. Не самые хорошие в городе в плане успеваемости, но почти самые спокойные, почти как 1-я, 2-я и 22-я, где учатся сплошь и рядом дети начальства. Мои сын с дочкой учатся как раз в 22-й, так что я в курсе. А у родных есть дети из 18-й. Не завидую им, мягко говоря…. Так вот, до недавнего времени обычный класс был больше чем на половину русским. Ну и есть в каждом классе парочка – тройка «наших» и примерно столько же армян. Иногда бывает в классе кто-то из немцев-меннонитов. Слышали про таких?

Я удивил Фишмана своим положительным ответом, а он невозмутимо продолжил:

– Так вот, иногда они отправляли в 18-ю школу своих детей с «Берлина». Элурмийцы встречались в этой школе крайне редко. Те, которые встречались, из элурмийцев обрусевших, так что и тут проблем не было. В общем же и целом, не школа, а благодать: хулиганы – это не правило, а исключение. Если кто из ребят и конфликтует, то в основном потолкаются на перемене и всё. Последствий никаких, всё хорошо. Нос кому разбили, так прямо событие. Армяне иногда особняком держатся, но тоже в основном всё в пределах разумного.

И тут рядом, совсем недавно возвели несколько пятиэтажек, и переселили туда элурмийцев. В основном многодетные семьи, причём не таёжных, которые вроде как поцивилизованные, а самых что ни на есть тундряных. Естественно, что баланс в школе нарушился буквально сразу же. Классы переформировали, а в каждом получившемся новом классе появилось примерно с десяток элурмийцев. Учитывая, что элурмийцы часто считают, что девочке больше 3–5 классов заканчивать совершенно не обязательно, то в классах постарше почти треть стали составлять именно элурмийские пацаны. Ввиду большой любви тундряных элурмийцев к гиревому спорту, проявляющейся с детства, силовой перевес был за ними. А бить своих одноклассников они начали буквально сразу, причём коллективно. Естественно, когда их оттаскивали от жертв – бывало даже с участием милиции – они наперебой утверждали, что побитый вроде как оскорбил их, сказав, что они «рыбой воняют». В итоге же буквально через месяц, а то и быстрее все ребята-неэлурмийцы были обложены данью. Есть и исключения, но это был не результат их личного сопротивления, а итог вмешательства кого-то из родных, которые как-то решили проблему с элурмийцами, причём не школьниками, а их более старшей роднёй.

– А как так получилось, что элурмийцы вдруг так испортились? Квартирный вопрос или, – я попытался чуть-чуть сострить, хотя скорее всего это было и зря.

– Честно не знаю, да и не хочу знать. Наверное, это интересно, почему потомки трудолюбивых оленеводов, храбрых рыболов и отважных охотников вдруг превратились массово в сволочей, но мне это уже всё равно.

После этой фразы Фишман чуть виновато улыбнулся.

– Кстати, – убрав с лица улыбку, произнёс Фишман, – если Вы всё-таки встретитесь с Коганом и зададите ему вопрос о том, почему он так и не переехал в Ленинград, то знайте, что он всё равно скажет Вам не правду!

– С чего бы это вдруг?, – Дима, что называется, снял вопрос у меня с языка.

– Так элементарно, – опять улыбнулся, причём совсем уже не виновато Фишман, – его же звали его не в театр имени Кирова, а в какой-то ведомственный оркестр, причём не особо обещав решить ему квартирный вопрос. А он сейчас живёт в квартире своего покойного отца-отставного полковника госбезопасности. Говорят, что если б отец народов и товарищ Берия задержались бы ещё на пару-тройку лет на этом свете, то стал бы Коган-старший комиссаром госбезопасности. Впрочем, здесь он и так был и за царя, и за Бога. Стереть в лагерную пыль мог кого угодно, – Фишман глубоко вздохнул, говоря о безграничных возможностях покойного отца своего руководителя. – Понятное дело, что жили и живут по сей день Коганы в 4-хкомнатной квартире в доме бывшего градоначальника – его ещё «барским» называют. С мадам Долмановой регулярно вроде у помойки встречается, когда оба они мусор выкидывают. Так что жить чёрт-те где на рабочей окраине, пусть и в Ленинграде, он точно не будет.

Глава 10.

Улица Портовая к числу респектабельных явно не относилась. Дувший с Реки ветер, равно как и вид неработающего по причине неначатой навигации порта, лишь усиливали неприглядное впечатление от этой части Северосибирска. Добрались мы с Димой до конспиративной явки без особых приключений. Оно конечно, минут 15 нам пришлось прождать на остановке, пока не подошёл 16-й маршрут, на котором нам советовали ехать до порта. Автобус был вполне себе переполнен, да и качество управления им оставляло желать лучшего. Впрочем, хорошей жизни никто никому не обещал, так что можно было считать, что всё вполне в порядке. От остановки нам пришлось попетлять минут 10 по микрорайону, который, что вполне естественно, звался Портовым. Хотя он и относился ещё к центральному, Октябрьскому району, но впечатления центральности он явно не производил. Правда, банд элурмийцев – особенно молодых, жаждущих если уж не крови, то хотя бы халявных денег от напуганных обывателей, нами тоже встречено не было. Это, откровенно говоря, меня радовало. Как я понял, Диму тоже, причём приблизительно в том же самом объёме. Ну или мере.

Дом 10а был типичным для микрорайона – двухэтажный и двухподъездный. Когда-то он, видимо, был даже милым, однако с годами жёлтая краска сильно пообветшала, а осыпающаяся местами штукатурка здание отнюдь не красила. Дверь в один из подъездов была исписана нецензурными словами, а также содержала на себе информацию, что Юра + Рита = любовь, а Коля Кротов – козёл. Впрочем, когда мы оказались метрах в 10 от этого дома, открылась не эта информативная дверь, но дверь в соседний подъезд. В небольшую щель на нас выглянул хозяин «Мечты». Он негромко сказал: «Сюда» и тут же закрыл дверь, видимо, опасаясь, что щель может быть увидена кем-то ещё кроме нас.

Подъезд оказался под стать внешнему виду дома – такой же неремонтированный. Запах кошачьей мочи, равно как и прилипшие к потолку сгоревшие спички, гармонично дополняли это впечатление. Впрочем, любоваться видами подъезда нам не пришлось. «Нам сюда», – таинственно прошептал Харитонов и вывел через другую дверь во дворик. Буквально вплотную к дому рядом с подъездом стоял зелёный «Москвич-комби». Насколько я помнил, такие делались в Ижевске, который я по привычке называл Устиновым[26 - Именно так именовался Ижевск с 1984 по 1987 годы.].

– Почитываю ваш журнал, сразу понял, что рост удоев, надоев и прочая хренотень в нашей республике вас не интересует. Ведь так!?, – патриарх северосибирского кооперативного движения начал говорить о деле сразу после того как мы уселись в его «респектабельное» авто. Я подтвердил его подозрения, не став уходить в подробности и решив, что сейчас лучше всего дать ему выговориться – благо, как я понял, он этого очень хотел.

– В общем, если вы от Долманова ну или там и по его поручению, так сказать, тоже, то запишите: в республике ширится кооперативное движение, развиваются новые формы хозяйствования, а я лично как пионер кооперативного движения всецело поддерживаю перестройку и лично Герасима Герасимовича Долманова как мудрого руководителя!

Я заверил собеседника, что будь я от имени по поручению Долманова, то вписал бы даже про бурные продолжительные аплодисменты. Да и про удои-надои тоже. Но ввиду того, что мы не совсем чтобы от республиканского босса, а, скорее всего, вообще не от него, то и интересует нас реальное положение дел. Тем паче, что текст о поддержке ширящимся день ото дня кооперативным движением республиканского босса и перестройки в целом можно было в «Мечте», а не тут.

– Уж не знаю, только по заданию редакцию вы приехали или нет, но у меня есть много того, что не может не заинтересовать, – Харитонов взял небольшую паузу и открыл лежавшую у него над рулём папку из кожезаменителя. – Вот тут копии счетов из «Мечты», – с этими словами он вынул пачку бумажек. – Дата у каждого из этих счетов имеется. Опять же, – Харитонов поднял указательный палец вверх, – прошу заметить: частота посещения кафе позволяет утверждать, что списать всё на то, что «всю жизнь копил юбилей» или там «на свадьбу любимой дочки», не получится – нельзя на их зарплату (пусть и с северными надбавками) столько тратить. А гуляло немало интересных людей: из комитета партии, совмина, а также начальство завода, комбината, а ещё те, кто с северным завозом связан. Ну и завмаги центрального универмага, магазина «Богатырь» на Маркса, ювелирного и рыбных.

Я понял, что Харитонов хотел упомянуть кого-то ещё, но я прервал его: «А Долманов с родственниками как по Вашей линии?».

– Долманов – человек хитрый. Бывает у нас частенько. Но он позволяет другим себя угощать. Иногда ещё и супругу его – когда они вместе, разумеется. Имеет вроде как полное право. А дети его все уже не в Северосибирске. Старший уже МГИМО закончил, вроде как в посольстве нашем работает в Африке. В Танзании, кажется…А трое других в Москве ещё учатся. Так что если и гуляют, то там – на фига им сюда, в дыру нашу ехать. Так что Долманова Вы тут не прихватите. Вроде как чист он.

После этой реплики владелец «Мечты» минут 10 в красках излагал, кто когда и как погулял в его заведении. Что-то похожее, видимо, излагал Адам Козлевич. Разница была лишь в том, что владелец «Антилопы-Гну» делал это в суде, а хозяин «Мечты» – в видавшем виды «москвичонке». Картина складывалась неприглядная: получалось, что если уж не во всей республике, то, как минимум, в Северосибирске жить честно среди начальства было явно немодным.

– А с рэкетом как у Вас дела обстоят?, – не то, чтоб я решил сильно сменить тему разговора, просто про рэкет в Москве тогда говорили много, но в основном бестолково – действительно компетентные люди в основном хранили молчание, а те, кто знал мало или итого меньше наоборот – говорили слишком много, причём «слишком» – даже для знающих.

– Конечно есть. Куда ж без него…,– Харитонов вздохнул. – Только вот этого писать не надо, – тут он уже прямо с мольбой взглянул мне в глаза. – Вы ведь уедете, а мне тут жить ещё. Так что рассказать – расскажу, но не под запись. Диктофона ведь у Вас нет?

Получив уверения, что диктофона ни у меня, ни у Димы с собой нет, и что про рэкет подробно ничего я писать не буду, Харитонов согласился на рассказ.

– Так вот, через неделю, после того, как кафе открылось, пришли ко мне трое. Главным из них, как выяснилось, Боря Боксёр был. Он с той поры главный рэкетир у нас в городе. В общем, завили мне, что я – барыга, и что они с меня получать будут. А если я откажусь, то кафе сожгут. Я перепугался, понятное дело. Потом в отдел милиции пошёл, в Октябрьский. И там ещё подавая заявление, понял, что не посадят они рэкетиров. А если даже и посадят, то защищать меня от их друзей точно не будут. А раз так и так кафе пожгут, то плюнул я на подачу заявление, и стал платить, как они сказали. Противно, конечно, было сперва, но человек – скотина такая, ко всему привыкает. Даже почти приятельские отношения вроде как с Борей сложились….

Харитонов словно бы выдохнул, сделал небольшую паузу и продолжил:

– А через несколько месяцев после того, как Боря меня рэкетировать начал, пришли ко мне в кафе аккурат перед закрытием четверо элурмийцев. Лет 20 с небольшим всем, явно после армии. Сходу сказали, что я – кооперативщик сраный, им должен, потому что по их земле хожу и деньги на их земляках делаю. Я попытался объяснить им про Борю Боксёра, а они в ответ ржать. Проржались и сказали, что на Борю им пох. Сказали, что сутки мне, чтобы 10 тысяч собрать. Я к Боре. Он на следующий день с тремя своими пришёл. Глаз там точно был – он его правая рука. Вроде Роберт ещё был и Рыжий. Они все в кладовке спрятались и прихода конкурентов ждали. К 8 вечера пришли. Их уже пятеро было – один новый затесался. Только про деньги заикнулись, тут из кладовки Боря с парнями выбежали. Глаз с обрезом наперерез. Эти даже понять толком ничего не успели, а уже на мушке оказались. «Пох значит вам на меня!?», – Боря не кричал даже, но ясно было, что он реально в бешенстве был. «Сейчас за город поедем, и расскажите мне, как вам на меня пох!». Там как раз к кафе ещё один борькин боец подъехал на «Рафике». Клим вроде бы. Затолкали они всё эту великолепную пятёрки без вратаря и увезли. Что они с этими уродами сделали – понятия не имею. Накинуть 2 тысячи мне за это пришлось, но с той поры ко мне элурмийцы с угрозами не приходили. Так что до недавнего времени всё хорошо было.

– Что-то поменялось?, – я понял, что это самое «до недавнего времени» таит в себе интересное.

– Дело так было. Приехал ко мне Боксёр и говорит: «Николай, так и так, но надо мне с одним важным человеком дела наши скорбные обсудить. Никто разговор наш слышать не должен, так что ни тебя, ни халдеев твоих в кабаке быть не должно. Это во-первых. А во-вторых, стол царский должен быть. Такой, как если бы тебе Долманов лично позвонит и попросил для него накрыть. Понятно!?». Я сказал, что конечно понял. Просил только Христа ради, чтобы там не попортили они ничего. Боря меня по плечу похлопал и заверил, что в этом-то плане точно всё тип-топ будет. Заметил я ещё, что Боря волновался что ли…. Вроде как хорохорился даже, хотя, казалось бы, зачем ему это.

В общем, сделал я всё, как Боря просил. Ушёл около 7 вечера, табличку повесил, что «закрыто на спецобслуживание». Сам домой. Волновался немного – реально думал, мало ли что…Итак, прямо скажем, не на четвертак и не на полтинник поляну накрыл, так ещё и вроде как выгнали меня из моего же заведения. В итоге звонит мне домой около полуночи Глаз и говорит: «Коля, приезжай кафе закрывать». Что приезжать – я машину греть дольше буду, так прибежал, на своих двоих. Машину, если что не эту, а совсем другую…. Захожу – в кафе Глаз и Слон. Они в хламину пьяного Борю выводят. Захожу в зал, смотрю – а стол-то почти и не тронут. Такое впечатление было, что Боря почти без закуси литр осилил. Помню, что оленина вообще нетронутой была, икра тоже. Ни хрена ж себе, думаю, главный рэкетир наш накушался. Радуюсь, что обстановка цела. И на том, как говорится, спасибо.

А с того времени смотрю – стал Боксёр каким-то мрачным и даже дёрганным. Не знаю, конечно, но, видимо, не особо удачно та встреча у него прошла. А в апреле стали постоянно ко мне молодые элурмийцы ходить. Придут по двое, а то и по трое, сядут и почитай целый день кофе пьют. Одну чашку выпьют, тут же новую заказывают. Вроде как и не происходит ничего, но на нервы действует. Я Боре про это рассказал, но помрачнел, но сказал, что вроде как раз пока не подходят, то вроде как и рано говорить. Только понял я глядя на него, что не особо он всему этому рад.

Глава 11.

– Если у Вас план, мистер Фикс?, – прямо как в популярном мультфильме по Жюлю Верну спросил меня Дима. Как мне показалось, интонация у него получилась один в один с мультяшной.

– Поедем брать банду Боксёра. Чур, «А теперь Боксёр!» в конце буду говорить я!

Диму, видимо, не особо устроила роль Шарапова, в связи с чем он перевёл разговор о нашем будущем пребывании на гостеприимной северосибирской земле в более серьёзное русло. У меня, собственно, уже была идея, которую я Диме и озвучил. Раз уж у нас есть два списка тех, с кем можно пообщаться – первый, состоявший из тех, кто писал в наш журнал, и второй, переданный нам Джаргиной в приёмной Долманова, то и надо договариваться с людьми из этих самых списков. А в остальном, как гласит замечательная начальственная мудрость, действовать по ситуации.

Собственно, обзвон только кажется чем-то простым и даже вроде как не затратным по времени. В стенах редакции – особенно когда большая часть коллег на задании – это действительно просто и быстро. Совсем просто и быстро, если везёт – в смысле, когда не только ты хочешь встретиться, но и с тобой тоже хотят этого же самого. Во всех остальных случаях обзвон вовсе не так прост и не совсем чтобы приятен. Единственное, что не могло помешать обзвону, так это отсутствие «двушек»[27 - Монета 2 копейки. Именно столько стоил тогда звонок в телефоне-автомате.]: ими я запасся заблаговременно.

Первые два увиденных нами таксофона по уже устоявшейся советской традиции оказались без трубок. Мы даже успели обрадоваться, увидев, что в красно-белой («спартаковской», как любит говорить Дима) телефонной будке у телефона эта важнейшая его часть присутствует. Однако радость тут же сменилась разочарованием – выяснилось, что незадолго до нас эту будку уже посетили. Использовали её, правда, не по прямому назначению, а в качестве общественного туалета. В общем же и целом искомое место для относительно комфортного обзвона было найдено лишь через 15 минут.

На другом конце провода тоже было не всё так гладко, как нам хотелось. До нашего коллеги Коляя Гудяева мы дозвонились в редакцию «Северосибирской молодёжи» (хорошо, что его родственница – наверное, жена – поняла нас сразу и без долгих разговоров дала нам номер редакции). Поэт и лидер местного народного фронта Зейам Яндиев оказался дома, очень обрадовался нашему звонку и предложил встретиться буквально сейчас. По обоюдной договорённости встречу перенесли на 6 вечера по местному времени. До Граубе мы дозвонились лишь с третьего раза (дома его не было, в кабинете тоже, а вот на складе в своём кооперативе он таки нашёлся), однако никакого горячего желания встретиться с нами. Упоминание о главе республике тоже действия не возымело. «Герасиму Герасимовичу наилучшие пожелания от меня передавайте. Но дел невпроворот. Бизнес – он бизнес и есть! Так что в лучшем случае в воскресенье, да и то максимум полчаса смогу уделить. Больше никак!». Настоящий Штольц[28 - Имеется в виду герой романа «Обломов» И.А. Гончарова.], пусть и советско-приарктический. Один раз нам детским голосом было сказано, что «мамы нет дома». В остальных же случаях кроме долгих гудков мы так ничего и не услышали. Самый же последний звонок ничего кроме смеси досады и ощущения комичности ситуации не принёс, поскольку мне пришлось кричать чуть ли не на всю улицу (не удивлюсь, что кто-то даже выглядывал из-за этого на меня из окна), однако суда по ответным репликам («Что!? Какой журналист!? Какой – далее следовало перевранное название нашего журнала?) меня там не только не слышали, но и не понимали. Не исключено, что я общался именно с авторшей письма в редакцию, однако наряду со старческой глухотой её посетил и старческий же маразм, так что дальнейшее общение с ней я признал нецелесообразным, о чём я поведал Диме, который со мной полностью согласился. «Не вижу поводов больше звонить этой доблестной членке КПСС!», – усмехнувшись, сказал он. Как знать, может быть в этот момент он предвидел некоторые зигзаги в развитии феминизма, включая распространение пресловутых феминативов. Впрочем, учитывая его сугубо инженерное, а не филологическое образование, скорее всего причина была иной.

Однако вскоре выяснилось, что не только мы хотим пообщаться с представителями местного населения. Меня, как оказалось, тоже хотели увидеть. Об этом я узнал буквально сразу, как только мы переступили порог гостиничного номера, куда зашли с Димой, чтобы немного посидеть отдохнуть. «Здравствуйте, Валерий Александрович! Вы, я так понимаю, сейчас в номере в гостинице?», – подозрительно вежливый голос без малейшего признака акцента задал дежурный вопрос, нежели сказав что-то большее. Удостоверившись, что таки да, я в гостинице (а где я ещё мог быть, учитывая тот факт, что сотовых тогда ещё не было!), я полюбопытствовал, с кем, собственно, имею честь беседовать. «Зовите меня Игорь Васильевич», – мой собеседник явно не хотел говорить много. Вместо этих самых объяснений мой собеседник просто предложил немного прогуляться, тем более что он находится совсем недалеко от «Севера». «Я к Вам подойду сам, так что узнавать меня Вам не потребуется», – заверил меня он и сказал, что я в принципе могу уже выходить на встречу, дабы не терять времени даром.

«Тебя помочь?», – спросил Дима. Как мне показалось, большого желания идти вместе с собой у него не было. «Не надо, Дим… Спасибо, я сам постараюсь. Тем более что убивать меня вроде не обещали», – я одинаково понадеялся и в том, что именно так и будет, и в том, что Дима на самом деле готов помочь мне значительно больше, чем мне показалось мгновение назад.

Узнавать мне и впрямь никого не пришлось, потому что рядом с нашим «грандотелем» стоял всего лишь человек, одетый в дутую куртку. На вид ему было 40 с небольшим. Кепка на голове делала его похожим скорее на Анатолия Лукьянова[29 - Анато?лий Ива?нович Лукья?нов (1930 (https://ru.wikipedia.org/wiki/1930_%D0%B3%D0%BE%D0%B4)–2019 (https://ru.wikipedia.org/wiki/2019_%D0%B3%D0%BE%D0%B4)) – советский (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%A1%D0%A1%D0%A0) и российский (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D0%BE%D1%81%D1%81%D0%B8%D1%8F) партийный (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%9F%D0%A1%D0%A1) и государственный деятель. Секретарь ЦК КПСС (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%B5%D0%BA%D1%80%D0%B5%D1%82%D0%B0%D1%80%D1%8C_%D0%A6%D0%9A_%D0%9A%D0%9F%D0%A1%D0%A1) (1987–1988), кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%BE%D0%BB%D0%B8%D1%82%D0%B1%D1%8E%D1%80%D0%BE_%D0%A6%D0%9A_%D0%9A%D0%9F%D0%A1%D0%A1) (1988–1990). Последний председатель Верховного Совета СССР (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D1%80%D0%B5%D0%B4%D1%81%D0%B5%D0%B4%D0%B0%D1%82%D0%B5%D0%BB%D1%8C_%D0%92%D0%B5%D1%80%D1%85%D0%BE%D0%B2%D0%BD%D0%BE%D0%B3%D0%BE_%D0%A1%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D1%82%D0%B0_%D0%A1%D0%A1%D0%A1%D0%A0) (март 1990–сентябрь 1991), сначала сподвижник первого и последнего президента СССР (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D1%80%D0%B5%D0%B7%D0%B8%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D1%82_%D0%A1%D0%A1%D0%A1%D0%A0) Михаила Горбачёва (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%93%D0%BE%D1%80%D0%B1%D0%B0%D1%87%D1%91%D0%B2,_%D0%9C%D0%B8%D1%85%D0%B0%D0%B8%D0%BB_%D0%A1%D0%B5%D1%80%D0%B3%D0%B5%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87), затем его оппонент. С августа 1991 по декабрь 1992 года находился под стражей по делу ГКЧП (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%93%D0%9A%D0%A7%D0%9F), но в дальнейшем был амнистирован. Депутат Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%93%D0%BE%D1%81%D0%B4%D1%83%D0%BC%D0%B0) с 1993 по 2003 годы от КПРФ (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%9F%D0%A0%D0%A4). Член Президиума ЦК (ЦИК) КПРФ (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A6%D0%B5%D0%BD%D1%82%D1%80%D0%B0%D0%BB%D1%8C%D0%BD%D1%8B%D0%B9_%D0%BA%D0%BE%D0%BC%D0%B8%D1%82%D0%B5%D1%82_%D0%9A%D0%9F%D0%A0%D0%A4) (1994–2000). Поэт (псевдоним Анатолий Осенев). Доктор юридических наук (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D0%BE%D0%BA%D1%82%D0%BE%D1%80_%D1%8E%D1%80%D0%B8%D0%B4%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%B8%D1%85_%D0%BD%D0%B0%D1%83%D0%BA) (1979), профессор МГУ им. Ломоносова (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%93%D0%A3_%D0%B8%D0%BC._%D0%9B%D0%BE%D0%BC%D0%BE%D0%BD%D0%BE%D1%81%D0%BE%D0%B2%D0%B0) (2004). Заслуженный юрист Российской Федерации (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%97%D0%B0%D1%81%D0%BB%D1%83%D0%B6%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D1%8B%D0%B9_%D1%8E%D1%80%D0%B8%D1%81%D1%82_%D0%A0%D0%BE%D1%81%D1%81%D0%B8%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B9_%D0%A4%D0%B5%D0%B4%D0%B5%D1%80%D0%B0%D1%86%D0%B8%D0%B8) (2012). На многих публичных мероприятиях появлялся в кепке.] в более молодом возрасте, нежели на пролетария или, тем более, уголовника. Куртка была сверху расстёгнута ровно настолько, чтобы я увидел повязанный на его шее галстук. Лицо его было абсолютно неприметным. Я понял также, что у него, как минимум, залысина в районе лба, а то и, возможно, простирающаяся дальше по направлению к затылку. Карие глаза смотрели на меня скорее пристально, нежели напряжённо.