Оценить:
 Рейтинг: 0

Дело марсианцев

Год написания книги
2013
Теги
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 16 >>
На страницу:
6 из 16
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Довершил приготовления к выезду длиннополый суконный рокелор с большим воротником и семью пуговицами из черепахового панциря – к ночи ожидалась немалая прохлада.

Карусельный наряд, венок и летние сандалии поэт бережно поместил в кожаный баул. И вот часов в пять пополудни, напутствуемый Марфой и обиженным Барбосом, молодой помещик отправился за Глафирою.

К дому Акинфия он прибыл уже в ранних сумерках. Взойдя на крыльцо, Тихон оглушительно постучал и тотчас услыхал быстрые шаги девушки. Она запыхавшись выскочила на порог, уже одетая в легкое пальто и с шалью на голове, в меру румяная. При виде поэта девушка в удивлении замерла.

– Сударь, что это с вами?

– Вечер добрый, сударыня, – чинно приветил ее граф Балиор и приподнял лавровый венок, надетый им поверх парика. – Увенчан славою народной.

Глафира прыснула в кулачок – и не стерпела, зашлась от смеха. Можно было представить, как нелепо смотрелся поэт в приличном наряде, но с венком вместо шляпы! Тихон присоединился к веселью и предложил девушке руку, чтобы проводить ее к дрожкам. Там он бережно снял лавровые листы с макушки и поместил их на прежнее место.

– А как же ваше платье? Неужто надето?

– Да, – отчего-то смутилась Глафира. – Я нынче запросто.

– Si les nouvelles de vous ? la maison paternelle, la mademoiselle?[8 - Так вести вас в отчий дом, мадемуазель? (фр.)] – вопросил Тихон. – Тогда надобно поспешать.

– Я уже известила родителей, что вы проводите меня до Собрания. Простите за неумеренную смелость… Но ежели ваши замыслы оттого…

– Буду рад служить, – кивнул поэт и потянул поводья.

Он был доволен, что не обрядился в легкую хламиду, а выбрал утепленный гродетуровый кафтан и шерстяные кюлоты с чулками, но особенно рокелор надел. С наступлением вечера набежали неприятные низкие тучи и подул сырой ветер – того и гляди, начнется нудный осенний дождь. Придорожные кусты тревожно закачались, будто в них прятались жирные по осени медведи.

Это гости побогаче, что в закрытых каретах раскатывают, могут себе позволить не тратиться на переодевание. А тут, как ни старайся соблюсти приличия, места так мало, что Глафира вынуждена держаться одной рукой за борт, а другой вцепиться в локоть провожатого. Тихон даже чувствовал, при особо сильных толчках, ее бедро, словно оно не пряталось под многослойной юбкою.

– Что-то у вас нынче интересное надето, – решился завести он беседу. – Будто и не платье вовсе.

– Крестьянский сарафан. Я сама его сшила и кружевами отделала.

– Смело, – удивился Тихон. – Противу моды идете, Глафира Панкратьевна!

– Какая ж на карусели мода? А как ваша заметка про марсианцев, Тихон Иванович? Понравилась ли?

– Гонорару заимел порядочно.

– Опять в городе колобродили, поди?

– Было дело…

– Ох, накликаете вы беду своими спектаклями, Тихон Иванович. Слухом земля Рифейская полнится, сам Архимандрит уж недовольство выказывал в частной беседе, сказывают. Дескать, приструнить графа Балиора надобно, дабы молодежь своими виршами не смущал и нравы не баламутил.

Тихон помрачнел. Совсем не о такой славе он мечтал, когда ночи напролет выводил стройные рифмы и подсчитывал слоги. Сумароков, Херасков ему грезились, их похвала и уважение, а вовсе не хохот разнузданной толпы, пусть и высокородной, грамотной – а все ж таки по сравнению с титанами духа толпы, не скажешь иначе…

Сам же, впрочем, и виноват, что о Тихоне Балиоре не открыто рассуждают, а по темным углам, стишки пересказывая да списки с ними строча. Пора покончить с этим безобразием и сочинить наконец подлинное стихотворение, пока всенародно не осрамился!

– Никакой к тому моей воли нет, чтобы слухи по горам нашим ползли, – досадливо воскликнул он и подстегнул неповинную лошадь. – И вы, сударыня Глафира Панкратьевна, меня за злодея не держите, от отчаянья и с горячей головы вирши непотребные на бумагу просятся. Да и записывать-то их не надо, в память сами собой ложатся, будто чугун в форму. Сам страдаю, уж поверьте бедному поэту, что высокие думы своими словами изложить не могу, а пошлые – за милую душу.

– Кабы вашим фривольным слогом да приличные стихи сотворить, так Сумароков бы от зависти почернел, – несмело улыбнулась Глафира и на очередной выбоине особо крепко ухватила попутчика за локоть.

– Боюсь, великие российские поэты будут меня вскорости презирать, словно пса смердящего, – горько ответил Тихон. – Буде мои вирши до их слух докатятся, чего я искренне боюсь и вовсе не алчу.

Первые капли дождя тем временем устремились к земле и прибили пыльные вихри, что взметались из-под конских копыт. Осталась позади почтовая застава, худые окраинные домишки и деревянные здания побогаче. Улицы были почти пусты – только городовым непогода не могла помешать отправлению службы, прочий люд забился в кабаки или сидел дома, при свечах.

Дворянская же часть населения нынче в большинстве своем, кроме немощных и совсем юных, стекалась к Собранию.

Довольно гладкая, пусть и ухабистая местами проселочная дорога быстро сменилась городскою – укрытые гнилыми досками ямы, наезженные до невиданной глубины колеи, вечные грязевые озера, едва просыхающие к июлю… И мусор, непременный вонючий мусор по обочинам. Увы, это был ближайший путь к цели. По счастью, свет тут имелся только под редкими масляными фонарями, оттого и не бросалась всякая мерзость в глаза. Только возле самого Собрания стало почище, к тому же настелили пару лет назад сотню саженей брусчатого камня, и у Тихона с Глафирой едва зубы не вышибло, так дрожки подскакивали.

– Ух, и не чаяла живой добраться, – вздохнула девушка, когда показалось сияющее фонарями Собрание и дорога выправилась.

Когда они прибыли к высокому трехэтажному особняку, больше похожему на дворец средней руки, там вовсю суетились конюшие и лакеи, обслуживая прибывающих господ.

– Эй, малый! – крикнул поэт ближайшему лакею в плаще с накинутым на голову капюшоном. Затем он спешился и помог девушке соскочить на мостовую, прикрывая ее от ветра с дождем. – Поспеши! Да не забудь овса им задать казенного.

– Господин Балиор! – с ухмылкой приветствовал Тихона этот долгоносый парень и добавил вполголоса: – Вы нынче с дамою сердца?

– А вот как приложусь по морде, – тихо сообщил поэт и угрожающе наклонился к нахалу. Все они тут, в Собрании, такие разнузданные, будто какими секретами ведают, а этот еще и на что-то намекает. – За «даму сердца» плетей отведаешь, негодяй.

– Нижайше прошу извинить меня, ваше сиятельство…

Лакей струхнул и поспешил смыться в полутьме.

– Что это вы с мальчиком не поделили? – спросила Глафира, когда они в компании двух пожилых пар поднимались по ступеням, при ярком свете нескольких масляных фонарей.

– Пустяки…

Со стороны входа звучала бравурная музыка, доносились волнующие запахи закусок. Нынешняя карусель обещала стать такой же замечательной, как и предыдущая. Недаром князь Антиох Санкович, генерал-поручик в отставке и Предводитель губернского дворянства в одном лице, объявил о своем стремлении стать первым городским головой, дабы принести народу настоящую пользу. Теперь уж он не поскупится, ублажит будущих выборщиков как следует.

Скоро, скоро уж съедутся в Епанчин рифейские дворяне, чтобы избрать в должном порядке исправников и депутатов в разные губернские комитеты, заседателей земского и уездного судов, а также и повеселиться знатно, с пиром и танцами. И городского голову впервые назначить, всем миром.

Впрочем, за неделю до выборов намеревался дать бал с голландским фейерверком в своем городком доме и второй претендент, управитель казенных заводов Петр Дидимов, барон и видный меценат. Хоть высокое дворянское звание получил он не так давно, лет пять всего, однако по заслугам перед Отечеством.

В большом зале было уже весьма людно. Асессоры, подпоручики, экзекуторы и прочие зеленые юнцы, не набравшие достаточно средств на сносный наряд и потому в одних лишь масках на пол-лица, крутились около девиц и зазывали их на танец, но мамаши морщились и высматривали гостей побогаче. Были тут, впрочем, и серьезные люди. Тихону удалось распознать пузатого генерал-прокурора Межевого департамента, который обрядился в непокорного башкира, а усы сбрить не потрудился. Получилось так смешно, что поэт едва не рассмеялся в голос.

Тут им с Глафирой пришлось ненадолго расстаться, чтобы привести себя в согласие с задуманным обликом.

В уборной Тихон наткнулся на троих вельмож, которые с помощью лакеев переодевались в приличествующую одежду. Он раскрыл саквояж и разложил на низком столике Анакреонтову хламиду, сандалии и венок, а также непременную картонную маску с тесемками.

– Un beau camouflage, – одобрил его выбор генерал-губернатор, князь Хунуков. Вокруг него сгрудилось сразу несколько лакеев, помогавших хозяину переодеться. – Vous la avez fabriquе personnellement?[9 - Прекрасная маскировка. Лично смастерили? (фр.)]

– Э-э… – смутился Тихон, удивленный интересом такого важного человека к своей персоне. – Non, la couturi?re a t?chе[10 - Нет, швея постаралась (фр.)]. Впрочем, до вашего бостанжи мне ох как далеко, эффенди.

Князь хмыкнул, бряцнул щеголевато турецким ятаганом и напялил красно-зеленую маску, став неотличимым от обыкновенного подручного османского паши. После Хунукова приветствовать графа Балиора подошли также попечитель народного училища и контролер Почтовой управы, все с одобрительными речами. Тихон недоумевал.

Интересно, кто из них обронил на кресле душистую записку со словами: «Мужчина, притащи себя ко мне: я до тебя охотна»? «Если бы мне такую Манефушка написала, я бы помер от счастья», – вздохнул поэт.

По счастью, переодевание его скоро подошло к концу, и он смог наконец покинуть душную уборную и присоединиться к гостям. При этом он стал свидетелем, как в Собрание вошла семья Петра Дидимова – жена заводчика, его дочь, сын и племянник.

При виде поэта они как будто споткнулись, а Манефа даже сверкнула глазами, хотя опознать с ходу в Анакреонте Тихона они вряд ли могли. Впрочем, разве по массивной фигуре… Тот уже собрался в одиночестве скрыться в толпе и припасть к столу с яствами, как его выручила Глафира и повлекла прочь от вельмож.

<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 16 >>
На страницу:
6 из 16

Другие электронные книги автора Олег Викторович Никитин