Тринадцатая редакция. Неубедимый

– Так смени внешность на более демоническую. Чтобы вверенные тебе мунги при встрече корчились от страха и теряли волю.

– О нет, о нет, – соскочил со стола Кастор и хлопнул себя по бокам. – С этим костюмом я почти породнился.

– Может быть, возьмёшь другое имя? Эта античная двусмысленность совершенно ни к чему.

– Ты скучный и пошлый, как человек из присутствия. Чем больше противоречий – тем больше размышлений. Чем больше размышлений – тем неожиданнее выводы. Люблю, когда милые детушки, вот хоть твои к примеру, делают про меня неожиданные выводы.

– Зачем тебе их выводы? К чему? Ты выше их, ты несравнимо выше.

– Зачем? Чтобы понять себя, конечно.

– Но ты же…

– Только не пытайся меня убедить, будто прекрасно понимаешь о себе всё.

– Хм… Мне кажется, понимаю.

– Тогда у меня для тебя, друг, плохие новости. Тебе больше нечего делать в мире живых. Только тот проводит в мире живых слишком много времени, кто хочет понять о себе что-то ещё и чуть более.

Даниил Юрьевич вздрогнул. Дом заскрипел угрожающе. Кастор изобразил на лице испуг, хлопнул в ладоши и бабочкой вылетел на улицу, сквозь закрытое окно.

День первый

Начало октября выдалось тёплым, не дождливым. Каждый вечер жители города, как завороженные, брели в ближайший парк, чтобы сосредоточенно, с полной отдачей, ворошить ногами сухие листья. Не было в эти дни занятия важнее. Дела забыты, привычные удовольствия отошли на второй план, выяснение отношений отложено на сезон дождей. Только нежное, не жгучее солнце, прозрачный воздух и шорох листьев.

Каждое утро ждали перемены погоды – ждали, надеялись и мечтали, чтобы этого не произошло. Жизнь в городе остановилась, дома, улицы и реки выглядели как старинные гравюры, переложенные палевой папиросной бумагой шуршащих листьев.

Конечно, однажды непременно пойдёт дождь. И он будет идти до тех пор, пока не станет снегом. Но пока этого не случилось – жизнь можно поставить на паузу. И слушать тишину, в которой то и дело раздаётся тихий шелест.

Аня проснулась, когда было совсем темно. Посмотрела на часы – вставать ещё рано, а спать уже не хочется. Вчера весь день она батрачила на родительской даче, но сегодня – сегодня понедельник. И она, теоретически, должна учиться. Она и будет учиться: прибежит к середине второй пары, сядет за стол и нарисует на полях тетради знакомый профиль. И тут же зачирикает или снабдит деталями-обманками, чтобы подружки не догадались, о ком она мечтает.

Она лежала, закрыв глаза, и представляла дождливое утро (ведь когда-нибудь дождь всё равно пойдёт!), пустую кофейню, где только она – за столиком и он – за стойкой бара. Неприятный охранник вышел покурить. Все люди куда-то исчезли, наверное, тоже вышли покурить. Весь мир стоит на крыльце и курит. И тут он подходит к ней…

Аня всё-таки заснула – автоматически включилось радио и сообщило, что в Санкт-Петербурге восемь утра, погода по-прежнему прекрасная, так что…

Теперь – пора. Аня не стала слушать, что – «так что», нажала на кнопку «off». Жизнерадостный крик диджея сбивал лирический настрой.

Когда до «Феи-кофеи» оставалось не больше пятидесяти шагов, она всегда чувствовала себя так, словно у неё неделю была высокая температура, которая внезапно понизилась. Слабость ещё есть, она сковывает руки и ноги – но телу легко и беззаботно, оно предчувствует полное выздоровление и стремится к нему.

В зале было многолюдно – минус. Неприятный охранник стоял у дверей и глядел на каждого входящего, как на моль. На Аню он посмотрел, как на личинку моли. «Только бы не догадался!» – привычно подумала она и юркнула за свободный столик.

Осмотрелась. Вот рисунки на стенах, вот люди в зале… Как гурман, знающий, что в конце его ждёт обязательное лакомство, она медленно обводила взглядом помещение. Наконец как бы случайно поглядела в сторону барной стойки. И тут же опустила глаза – ей показалось, что он смотрит прямо на неё, что он всё понял.

Она стеснялась делать заказ у стойки и всегда ждала официанта. Но сегодня – решено. Она подойдёт и заговорит с ним. Ну в самом деле. Она ходит сюда уже почти месяц – как изменилась жизнь за это время, – а всё ещё не перекинулась с ним даже парой слов. Только сидит и смотрит. А чаще – опускает глаза, чтобы никто не догадался.

Ей казалось, что напряжение, как грозовая туча, повисло над её головой и стало осязаемым для прочих посетителей. Но они завтракали – поспешно или не очень, расплачивались, отвечали на телефонные звонки, обсуждали погоду. Для них это было обычное утро понедельника. Ну, не совсем обычное – с учетом солнца за окном, но всё-таки – понедельника и всё-таки – утро.

Джордж стоял за стойкой, как всегда по утрам с тех пор, как уехала Анна-Лиза. В тот летний день почти ничего не изменилось, только все работники кофейни, даже новенькие, внезапно стали очень деликатными и предупредительными. Каждый – начиная с Елены Васильевны и заканчивая Костылём – обходил в разговоре темы, которые могли расстроить хозяина. Его смешила такая трогательная, совершенно ненужная забота о его душевном спокойствии. Неужели они в самом деле думают, что он забудет Анну-Лизу, если они перестанут упоминать её имя в разговорах с ним? И неужели они думают, что он хочет её забыть? И неужели они не понимают, что ему хорошо оттого, что ей хорошо, что она есть на свете? Нет, наверное, не понимают. Обладать, брать, копить, хватать – в природе человека. Где-то очень-очень глубоко в подкорке зашито. Едва только первая амёба, одноклеточное бесформенное нечто, сделала первое движение, она протянула ложноножки в сторону потенциальной добычи – пылинки какой-то, схватила её и поглотила. С этого началась эволюция. На каждом этапе развития – всё более совершенные органы хватания и поглощения. Транснациональные корпорации – вершина такой эволюции.

Джордж вздохнул и провёл рукой по лбу – нелегко быть первой инфузорией-туфелькой в стае амёб.

Неподалёку, не решаясь сделать заказ, маячила посетительница, которую он, кажется, уже видел здесь. У «Феи-кофеи», как у спортивной команды, были свои болельщики. Но эта, скорее, не из них. Настоящий болельщик чувствует себя частью команды. Он лихо подходит к стойке, кладёт на неё локти и заговорщицким шепотом спрашивает: «А что нового сегодня Павел приготовил? Какое настроение у Елены Васильевны? Не возобновилась ли доставка?» Болельщики знают всё и всех – непонятно, откуда, но знают и передают эти знания друг другу. И уж конечно они делают заказ, не рассматривая витрину, не листая меню, – они всё прочитали на сайте и выучили наизусть.

Аня тоже прочитала меню на сайте и тоже выучила его наизусть. Но она нарочно медлила. Сейчас – вот именно сейчас – перед ней раскинулась целая сеть разбегающихся в разные стороны тропинок, она стояла на перепутье. Каждый шаг к нему, каждое слово будут стирать тропинку за тропинкой, пока в её распоряжении не останется всего одна. А может быть – не в её, а в их распоряжении? Ради этого «их» стоит, пожалуй, рискнуть.

Казалось, он не обращает на неё внимания – а может быть, и в самом деле не обращал. Аня ещё раз посмотрела на него со стороны. Такой красивый и такой грустный!

«Ну хватит пялиться, овца!» – мысленно прикрикнула она на себя. Обращение «овца» казалось ей очень обидным – куда обиднее многих грубых ругательных слов, и Аня сделала шаг, словно дёрнула ручку игрового автомата. Тропинки замерцали, переливаясь всеми цветами, – сейчас будет сделан случайный выбор, и она уже ничего не сможет изменить.

– А можно мне… кофе… просто кофе… И… а что вы посоветуете? – храбро спросила она.

– Что посоветую? – Джордж уже манипулировал маленькой джезвой. – Завтрак или десерт?

– Нет, я завтракала уже! – ляпнула Аня и покраснела. Вот она и проговорилась. Если человек позавтракал перед тем, как идти в кофейню, – значит, всё с ним ясно. Пришел он не для того, чтобы есть-пить. Ох, шляпа!

– Давно встали? – не заметил её оплошности Джордж. – Тогда штрудель возьмите. Штрудель – это для тех, кто встал очень рано и успел сделать много полезных дел.

– Я ничего полезного сегодня не сделала.

– Да? И что же вас так рано сегодня разбудило? Солнце? Или соседская дрель?

Он мог бы уже догадаться, в самом деле. Но вместо этого – расставлял на подносе молочник, сахарницу, стопку с холодной водой, раскладывал салфетки.

– Не знаю. Может быть, несчастная любовь… – загадочно сказала Аня. И тут же мысленно обругала себя за эту фразу: а вдруг подумает, что эта любовь – не к нему, а к кому-то другому? Но он вообще ничего такого не подумал.

– Любовь не бывает несчастной, – ответил Джордж. – Несчастным бывает человек, который… ну просто он неправильно понимает значение слова «любовь».

– А вы? Вы – понимаете? – наклонилась к прилавку Аня.

– Я? Без малейшего вообще представления.

Он поставил поднос на специальную полочку, выбил чек.

Аня молча расплатилась и вернулась за свой столик. Странный разговор – ничего не изменил, все тропинки мерцают перед ней, как и прежде. Наверное, у него есть какая-то роковая тайна и вот так, первому встречному, он её не откроет. Она ковыряла вилкой штрудель, мысленно перекраивая выдуманный образ.

Тем временем Джордж, сдерживая смех, читал sms от Анны-Лизы: «Я перераскрасила джип и потеряла диагноз с названием рисунка. Напиши мне?что это по-русски.» Затем она прислала фотографию. На чёрном поле – золотые цветы и красные ягодки. Джордж увеличил рисунок: а ягодки-то не простые. У каждой – маленькие злые глазки и зубы острые, да и многие цветы уродились с глазами и клыками. «Хищная хохлома», – ответил Джордж. И снова улыбнулся, представляя, как Анна-Лиза будет произносить это название.

Чтобы все могли насладиться последними ясными днями, Наташа раздвинула жалюзи на единственном окне в приёмной. Пучок солнечного света, как луч прожектора, осветил и вывел на первый план стеллаж с книгами. Потом переместился чуть левее, чтобы внимательно рассмотреть затейливый танец пылинок. Каждый, кто входил в приёмную, менял стиль и направление этого танца. Даниил Юрьевич прошел через освещённую солнцем сцену незаметно, неслышно – вальс сменился менуэтом. Прошмыгнувший к кофейному автомату Виталик превратил менуэт в брейк-данс. Сёстры Гусевы добавили к нему элемент гопака. Лёва сосредоточенно прошагал к двери, ведущей в коридор, и пылинки, выстроившись в колонны, принялись маршировать за ним следом. Вошел Денис и, взглянув на часы, ускорил шаг – полки смешались, вернулись на исходную позицию и освоили аэробику. Наконец в приёмной появился Константин Петрович. При виде его танцоры сначала замерли, а потом попрятались по углам. Солнечный луч вздрогнул и переместился в сторону.

Вслед за Константином Петровичем через порог шагнула Маша.

– Но ведь вчера было вкусно, правда? – застенчиво спросила она, видимо продолжая разговор, начатый ещё на лестнице.

– Очень! – прижал к груди руки коммерческий директор и вымученно улыбнулся.

Маша Белогорская, дочь знаменитой кулинарки, готовить не умела, хотя и не оставляла надежды когда-нибудь понять секрет этого мастерства. Иногда, когда ей хотелось порадовать Константина Петровича, она находила в Интернете особо заковыристый рецепт, долго колдовала на кухне и наконец выносила на дрожащих вытянутых руках поднос с лакомым блюдом. Как правило, оно оказывалось более чем не лакомым – это можно было понять с первой же ложки. Но чтобы порадовать Машу, Цианид мужественно съедал не только свою порцию, но и половину её доли.

Оба понимали, что ужин не удался. Но после неудачного ужина в их распоряжении был целый вечер. Который удавался всегда. Даже в те редкие дни, когда Маше случайно удавалось приготовить что-нибудь вполне съедобное.