Плачущий ангел Шагала

– Не шакал, а Шагал. Темнота ты, Володька. Шагал… Что же это получается, у Корендо была картина Марка Шагала? Тогда вот он, мотив убийства. Сотни тысяч долларов. Если не миллионы! Шагал – очень популярный художник, и его работы ценятся высоко…

* * *

Сил смеяться у оперативника Паши просто не было физически. В августе жена Танюша родила сына, и Паша сразу убедился: с младенцами возиться очень и очень непросто. Это тебе не две уже взрослые «шпингалетки» от предыдущего брака Татьяны. Им уроки проверь, на мороженое денег дай – вот и все заботы. А Степана же кормить надо через каждые три часа! И он может плакать, как обиженный котенок, всю ночь напролет. Сон урывками в сочетании с периодическим бдением над колыбелью здорово выматывал. Поэтому на работу Паша приходил невыспавшимся и характеризовал собственное состояние как полнейшая невесомость.

Сил нет.

Обстановка опять-таки к веселью не располагает – человека убили.

А Петра Васильченко как жалко! Глаза грустные, икает, еле ноги переставляет. Подставили его. И похмелиться бедолага хочет.

Но теория теорией, а никак у оперативника не получалось вести себя сообразно ситуации. Прилипчивый смех, как шипящая минералка, булькал в горле.

– Да, повезло тебе с молодыми кадрами. Вот это подстава так подстава! – придерживаясь за живот, простонал Паша и нажал на очередную кнопку звонка. – Слушай, Петь, да что это такое – и здесь ни души?!

– Дом относительно новый, – пробормотал участковый, вытирая рукавом выступивший на лбу пот. – Большинство жильцов квартиры здесь покупали сами. Халява от родины кончилась. А чтоб «купило» имелось, вкалывать надо. Так что на работе все еще. По моей информации, народ домой возвращается очень поздно. И поэтому со свидетелями, честно предупреждаю, глухарь. Пенсионеров почти нет.

– Да так не бывает! – не поверил Паша, методично переходя к следующей двери. – Не может же нам так не везти!

Петр Васильченко промолчал, но весь его понурый вид говорил: очень даже может. Как начнут шишки сыпаться – это надолго.

– Кто там? – вдруг раздалось в промежутке между трелями звонка. – Я вас не знаю, уходите.

Паша с Петром переглянулись, и Васильченко, едва заметно пожав плечами, сказал:

– Не помню я этой квартиры. Здесь вообще весь дом не криминальный. Ну, что ты на меня смотришь, как Ленин на буржуазию? Не обязан я всех и каждого на участке знать! Тебе наркоманов моих перечислить?

Пререкаться с участковым не хотелось. Громко гаркнув: «Милиция!», Паша приложил к глазку служебное удостоверение.

Дверь распахнулась, и симпатичная женщина лет сорока смущенно улыбнулась:

– Здравствуйте! Сразу говорю: я здесь не живу, приехала погостить к подруге. Сама из Рязани. Регистрация в порядке.

– Жильцов здешних в лицо знаете? Сегодня посторонние в подъезде замечены были? – деловито осведомился Васильченко.

Паша сразу незаметно ткнул участкового в бок.

«У нас не так много свидетелей, чтобы их распугивать», – решил оперативник и обаятельно улыбнулся.

– Может, чаю? – предложила женщина. – Давайте, проходите, меня Тамарой зовут. Большинство жильцов не знаю, но здесь живет такой импозантный антиквар…

Через полчаса, выпив две чашки чая с бергамотом, Паша знал о Тамаре и Иване Никитовиче все.

Она называла вещи своими именами. Мужчина ей понравился. Она разведена. Почему бы не попытаться познакомиться поближе?

Однако зайти в гости к Тамаре Корендо отказался. Сослался на то, что надо срочно собираться в командировку. И даже продемонстрировал билет на поезд. Он планировал поехать в Белоруссию, в Витебск, и провести там несколько дней. Тамара намекнула, что, когда он вернется, она все еще будет в Москве. Но по вежливой улыбке стало понятно: для Ивана Никитовича это не имеет ровным счетом никакого значения.

– Не обижайтесь на него, – буркнул Васильченко, отставляя пустую чашку. – Был человек – и нет человека.

Тамара ахнула, а Паша опять толкнул участкового.

– Кто тебя за язык тянул! – не выдержал оперативник, заругался еще в прихожей.

Когда Тамара закрыла дверь, добавил еще парочку емких нелитературных фраз. Нельзя ведь без особой необходимости сообщать такие подробности!

– Ты точно все мозги пропил, – Паша все не мог успокоиться. – Треплешься и треплешься, сил никаких нет.

Васильченко вздохнул:

– Что сил нет – это точно…

Когда Паша разыскал следователя Владимира Седова, тот уже приступил к обыску. В его руках был раскрытый еженедельник, и Паша успел прочитать: «29 сентября, гостиница „Витьба“, 22.00, Юрий Петренко».

– «Витьба», – возбужденно повторил он, – «Витьба»! Все сходится, Володь. Мы нашли свидетельницу, которая говорила, что Корендо планировал съездить в Витебск.

– Уточни, что у нас по билетам, – распорядился следователь, продолжая пролистывать еженедельник.

После осторожного стука дверь в квартиру Корендо распахнулась, и по бледным лицам появившихся на пороге парня и девушки Паша понял: родственники убитого.

– Осторожно, там кровь! – выкрикнул оперативник, но было уже поздно: ботинки девушки забрызгала густая темная жидкость…

Глава 2

Витебск, 1909 год

…Девушки-гимназистки, длинные косы, кружевные платья, маленькие шляпки. Манит красота, завлекает. Хочется прикоснуться к гладкой девичьей щечке, нежно обнять тоненькую талию.

Уймись, громыхающее, как молот по наковальне, сумасшедшее сердце! Уймись, потому что и так Мойша Сегал в амурных делах робок.

Напрасно Нина из Лиозно будто бы случайно всегда оказывалась на дороге Мойши, направлявшегося на Юрьеву гору писать этюды.

И Анюта все вздыхала. Ночь, они рядом на скамеечке, и так хочется прикоснуться к руке девушки. И видно, что красавица тоже думает об этом, но его тело, размякшее, чужое, разрывающееся от желания, скованно и неподвижно. Анюта сама поцеловала Мойшу. А он чуть не потерял сознание, ночь вдруг сделалась ослепительно светлой, сверкающей.

Теперь ему смешно и неловко вспоминать все это. Вот за занавеской мелькает фигура Теи Брахман, девушка готовит ужин. И иногда подходит к лежащему на диване Мойше, чтобы поцеловать его. Он больше не смущается. А Тее стыд и вовсе неведом. Она, услышав, что сложно найти модель, сама предложила позировать для его картины. Обнаженной!

Кровь стучала в висках, когда Тея снимала одежду и ложилась на кушетку. Работать с такой красивой молоденькой моделью просто, мазки быстро-быстро покрывали холст. Работа почти закончена еще во время предыдущей поездки в Витебск. Чуть тяжеловатое, но очень изящное тело девушки, с широкими полными бедрами, круглым животиком и небольшими грудками, написано в розово-красных тонах. Нежность и желание – они именно таких цветов, теплых, ласковых.

Теин отец, известный в Витебске врач, чуть дара речи не лишился, увидев свою дочь обнаженной на кушетке, где обычно он осматривал пациентов. Тея упряма, своенравна. Сказала, что хочет позировать, и будет позировать, и пусть папа не мешает художнику работать…

…– Ужин готов, Мойша!

Тонкий мелодичный голос. Упоительные запахи жареной рыбы и картошки.

Благословенный дом. Прекрасный Витебск! Любимый город стал особенно дорог после Санкт-Петербурга.

…Тяжело искать свой путь. Трудно. Больно.

Катит Нева холодные волны. Роскошные дома и широкие улицы равнодушны к Мойше. Манят витрины гастрономов, а в кармане не наберется и десяти копеек на зразы. Денег нет. Нет вообще. Отец дал ему с собой всего двадцать семь рублей. По своему обыкновению, швырнул их на землю, пришлось вновь ползать в пыли, собирая монеты и ассигнации. Папины деньги растаяли быстро, слишком быстро. Хорошо еще, что в школу Общества поощрения художеств Мойшу приняли без платы и сразу зачислили на третий курс. Занятия в школе чередуются с унизительными просьбами к меценатам. Но пособий все равно не хватает. Снять квартиру – непозволительная роскошь. Ночь пахнет гнилой соломой и луком. Постель приходится делить с каким-то вечно пьяным рабочим. Он, кажется, понимает: Мойша из другого теста. И старательно вжимается в стену. Но кровать узка. Густой тяжелый мужичий дух мешает спать.