Шуаны, или Бретань в 1799 году

Взобравшись на вершину холма, по которому поднимались синие и откуда была видна вдали Пелерина, Юло обернулся посмотреть, нет ли там еще шуанов, и увидел сверкающие точки – солнечные блики на стволах их ружей. Бросив последний взгляд на ту долину, с которой он расстался, спускаясь к пойме реки Эрне, Юло, как ему показалось, увидел на большой дороге экипаж Купьо.

– Не майеннский ли это дилижанс? – спросил он у двух своих друзей.

Оба офицера, вглядевшись, узнали старую тюрготину.

– Странно! – сказал Юло. – Как же это мы не встретились с ним?

Все трое молча переглянулись.

– Еще одна загадка! – воскликнул Юло. – Однако я начинаю добираться до истины.

В эту минуту Крадись-по-Земле тоже узнал тюрготину и сообщил о ней товарищам. Взрыв всеобщей радости вывел молодую даму из задумчивости. Незнакомка подошла к шуанам и увидела дилижанс, приближавшийся с роковой поспешностью к подъему на Пелерину. Вскоре злополучная тюрготина была уже на верхней площадке горы. Шуаны, которые снова там попрятались, ринулись на свою добычу с быстротой хищников. Безмолвный пассажир соскользнул на дно рыдвана, съежился и замер, стараясь придать себе вид багажного тюка.

– А-а! Учуяли! – крикнул Купьо с козел, указывая шуанам на крестьянина. – Вот у этого патриота полный мешок золота.

Шуаны встретили эти слова взрывом дружного хохота и закричали:

– Хватай-Каравай! Хватай-Каравай! Хватай-Каравай!

Под этот хохот, которому, словцо эхо, вторил и сам Хватай-Каравай, смущенный Купьо слез с козел. Пресловутый Сибо, по кличке «Хватай-Каравай», помог своему соседу выбраться из экипажа. Поднялся почтительный гул.

– Это аббат Гюден! – крикнули несколько человек.

Очевидно, он пользовался уважением: все обнажили головы; шуаны встали на колени и попросили у него благословения; аббат с важностью благословил их.

– Он надул бы самого святого Петра и украл бы у него ключи от райской обители, – сказал ректор, ударив Хватай-Каравая по плечу. – Без него синие перехватили бы нас.

Заметив молодую даму, аббат Гюден отошел на несколько шагов и вступил с нею в разговор. Хватай-Каравай проворно открыл сундук в дилижансе и с дикой радостью показал всем мешок, судя по форме его наполненный свертками с золотыми монетами. Он не стал медлить с дележом добычи. Каждый шуан получил от него свою долю, и раздел был произведен с такой точностью, что не вызвал ни малейшей ссоры. Затем Хватай-Каравай подошел к молодой даме и священнику и протянул им около шести тысяч франков.

– Могу я со спокойной совестью взять эти деньги, господин Гюден? – спросила молодая дама, чувствуя потребность в чьем-то разрешении.

– А как же иначе, сударыня? Разве церковь не одобрила некогда конфискацию имущества у протестантов? И тем более это дозволительно в отношении революционеров – богоотступников, разрушителей храмов и гонителей религии.

Аббат подкрепил эту проповедь личным примером, без церемоний приняв своего рода десятину[16 - Десятина – десятая часть урожая, отчуждавшаяся в пользу церкви (отменена в 1790 г.).], которую принес ему Хватай-Каравай.

– К тому же, – добавил он, – я могу теперь отдать все свое достояние на защиту Бога и короля: мой племянник ушел к синим!

Купьо плакался, что он разорен.

– Иди к нам, – сказал Крадись-по-Земле, – тогда и ты получишь долю.

– Но если не будет следов нападения, подумают, что я нарочно дал себя ограбить.

– Ну, за этим дело не станет! – сказал Крадись-по-Земле.

Он подал знак, и тотчас ружейный залп изрешетил тюрготину. При этом нежданном обстреле старый экипаж издал такой жалобный звук, что суеверные по природе шуаны попятились от страха. Но Крадись-по-Земле приметил, что в уголке кузова поднялось и снова спряталось бледное лицо молчаливого пассажира.

– А у тебя, оказывается, еще одна наседка в курятнике? – шепотом спросил у Купьо Крадись-по-Земле.

Хватай-Каравай, поняв вопрос, многозначительно подмигнул ему.

– Да, – ответил возница, – но если вы хотите меня завербовать в свою компанию, позвольте мне целым и невредимым довезти этого славного человека до Фужера. Я обещал ему это именем святой Анны Орейской.

– А кто он такой? – спросил Хватай-Каравай.

– Этого не могу сказать, – ответил Купьо.

– Ну, пускай везет, – сказал Крадись-по-Земле, подтолкнув Хватай-Каравая локтем. – Он ведь поклялся святой Анной Орейской. Надо ему сдержать обещание.

– Только вот что, – продолжал шуан, обращаясь к Купьо, – не очень быстро спускайся с горы, мы тебя нагоним. Дело есть, хочу посмотреть морду твоего пассажира, а тогда мы дадим ему пропуск.

В эту минуту послышался топот лошади, мчавшейся галопом, все ближе и ближе к горе, Вскоре появился молодой вождь шуанов. Дама проворно спрятала за спину мешочек, который держала в руке.

– Вы можете спокойно взять эти деньги, – сказал молодой человек и отвел ее руку из-за спины. – Вот вам письмо, я нашел его в почте, ожидавшей меня в Виветьере, – письмо от вашей матушки.

Он посмотрел на шуанов, возвращавшихся в лес, на дилижанс, спускавшийся в долину Куэнона, и добавил:

– Как я спешил, а не успел вовремя! Дай Бог, чтобы мои подозрения оказались ошибочными…

– Это деньги бедной моей матушки, – воскликнула дама, когда она распечатала письмо и прочла первые строчки.

Из лесу донесся приглушенный смех. Молодой вождь не мог удержаться от улыбки, глядя на даму: она все еще держала в руке мешочек – доставшуюся ей долю от грабежа ее собственных денег.

Она и сама засмеялась:

– Ну, слава Богу, маркиз. На этот раз я вышла сухой из воды.

– Как вы легкомысленны во всем, даже в угрызениях совести, – сказал молодой человек.

Она покраснела и взглянула на маркиза с таким искренним смущением, что это обезоружило его. Аббат вежливо, но довольно холодно возвратил ей только что полученную «десятину» и направился вслед за молодым вождем к окольной дороге, по которой тот приехал. Прежде чем присоединиться к ним, дама знаком подозвала Крадись-по-Земле. Тот подошел.

– Теперь устройте засаду перед Мортанью, – тихо сказала она. – Я узнала, что синие не сегодня завтра отправят в Алансон на подготовку к войне большую сумму звонкой монетой. Я оставляю твоим товарищам сегодняшнюю добычу, но при условии, что они возместят мне убыток. Только смотри, чтобы Молодец не знал, для чего вы туда отправляетесь: он может воспротивиться. Но в случае такой беды я постараюсь умилостивить его.

– Сударыня, – сказал маркиз, когда она села на лошадь позади него, предоставив свою лошадь аббату, – из Парижа мне пишут, чтобы мы были настороже: Республика намерена бороться с нами хитростью и предательством.

– Что ж, это не так глупо, – ответила она. – У этих людей бывают довольно удачные идеи. Я могу принять участие в такой войне и найти в ней достойных противников.

– Разумеется! – воскликнул маркиз. – Пишегрю советует мне быть очень разборчивым и осторожным во всякого рода знакомствах. Республика оказывает мне честь, полагая, что я страшнее всех вандейцев, вместе взятых; она рассчитывает захватить меня, воспользовавшись моими слабостями.

– Неужели вы станете остерегаться и меня? – спросила она и рукой, которой держалась за него, тихонько похлопала его по груди у сердца.

– Как вы можете это думать, сударыня? – возразил он, повернув к ней голову; она поцеловала его в лоб.

– Стало быть, – заговорил аббат, – полиция Фуше для нас опаснее летучих батальонов и контршуанов.

– Совершенно верно, ваше преподобие.

– Ах, так! – воскликнула дама. – Фуше, стало быть, собирается подослать к нам женщин! – И после краткой паузы добавила грудным голосом: – Буду ждать их.