Аудиокнига В лесах (часть третья)

Чудесная книга о житье старообрядцев. Мельников-Печерский подробно описывает быт и традиции, верованья Верхового Заволжья, трудолюбивого, исконного, стариной пропитанного, непокорного раскольничьего народа. Лесники, токари, купцы, промысловики, ремесленники, скитские старцы и старицы, аферисты – люди всех мастей и призваний проходят перед читателем вереницей по страницам романа, рассказывая о себе и своих предках.Автор уделяет много внимания бытовым мелочам, описанию промыслов, обязательно останавливается на легендах и поверьях, позволяющих узнать, чем же дышал заволжский люд. Подробные описания как празднеств, повседневных работ и минут отдыха, так и погребальных обрядов, занимают не одну страницу. Их вполне можно было бы выделить в отдельные главы, да и вообще этот роман похож на живую энциклопедию раскольничьего житья-бытья, в котором сюжетная линия призвана лишь придать увлекательности поучительно-познавательному чтению.А уж природа лесов да болот заволжских как завораживающе описана! Про образы героев вообще молчу – все они без исключения живые, страстные, мечущиеся по собственной жизни в поисках правды/лучшего/мечты/покоя. Язык произведения великолепный, смачный, добротный. Побасенки народные, сказы да легенды рассыпаны вкраплениями по всему роману, а оттого оторваться от него по своей воле невозможно…
М.Нестеров "Великий постриг" (1898)

"Понавешано-от по стенам ружей, ан не стреляют!" (псевдоцитата)
О том, почему Мельников-Печерский - писатель не первого, а второго ряда

Богата на редкие находки классическая русская литература. Источник этот, кажется нам, неиссякаем. И даже жаль читателей, привыкших ходить по верхам, хвататься за все проверенное временем и людским суждением. Ибо, по выражению Спинозы, все ценное не только трудно, но и редко.Мельников-Печерский и его роман "В лесах" - шкатулка, обманно поражающая блеском тонкой, практически гениальной ручной работы. И так этот блеск жалит взгляд, так не дает оторваться от изящно выписанных деталей, что не сразу бросается в глаза, что шкатулка-то та с дефектом. Но опытный купец умело скрывает недостатки своего товара от глаз публики. Одновременно выпячивая достоинства. Коих не счесть. Скажем о них и мы."В лесах" - это, конечно, текст невероятно обаятельный. Во-первых, поражающий могуществом русского языка, разнообразием и звучностью его диалектизмов, напевностью оборотов, хитроумным смыслом пословиц, забавностью присказок. Все это в полной мере отражено в лирических отступлениях автора, на которые он большой мастер, и в прямой речи героев. Вообще повествование развивается неспешно, и долгие разговоры и диалоги Печерскому было создавать, очевидно, намного приятнее и интереснее, чем развивать интригу. Вот и одну и ту же легенду о спасительной иконе, поднявшейся в небо и указавшей праведнику место построения будущего староверческого скита, разные персонажи книги рассказывают, минимум, дважды. Обаяние романа языком не исчерпывается. Большая удача писателя - персонажи и их характеры, проявляющие себя, опять же, через образную речь. Неслучайно единственная трагическая героиня - дочка заволжского купца-тысячника Патапа Максимыча Чапурина Настя - долго на страницах книги не задерживается. Настя для автора чересчур серьезна и, не побоюсь этого слова, скучна. Ее амплуа, как сказали бы поклонники оперы, "лирическое сопрано", то есть она вся из себя романтичная и правильная барышня-идеалистка. К сожалению, реальный мир и в жизни не очень добр к таким героям. Так что Печерский проявляет своеобразное милосердие, удалив Настю от трудов земных в места, из которых не возвращаются. Уберег, так сказать, от неизбежных разочарований. Зато другие герои, "живая жизнь" в которых так и клокочет, милы писателю именно своей неидеальностью.К примеру, главный персонаж романа - купец-тысячник Чапурин. Что за характер, состоящий из сплошных контрастов! Буйного нрава, он быстро впадает в свирепость, скор на расправу, но горазд как судить, так и миловать. Несмотря на то, что слывет сущим "медведем", Чапурин по натуре добр и прощает даже злейших врагов. И этот страстный характер, такой русский в своей основе, лично у меня вызывает огромную симпатию.Из женских персонажей автору более других, кажется, мила Фленушка - внебрачная дочка заслуженной старицы Комарова Манефы. Это девица, полная разных замыслов, не всегда таких уж безобидных. Она, как правило, пребывает в шутейном настроении, остра на язычок, а, кроме того, обожает сводить парней и девушек в своем довольно-таки пуританском окружении. Впрочем, не забудем, что всюду жизнь, и в скитах любятся молодые по тем же законам притяжения, что и за их пределами. А Фленушка - "вечный двигатель" и вдохновитель этих встреч, хитроумный организатор и распорядитель судеб влюбленных. Озорная девица, сама, впрочем, в любви глубоко несчастная. И вовсе не страдающая от невзаимности, как можно было бы подумать. Все дело в том, что Фленушка не может огорчить матушку Манефу, сбежав из скита с любимым, ибо такой поступок свел бы в гроб старицу. На это Фленушка, мнящая себя сиротой, пригретой под манефиным крылом, пойти никак не может. Вот и пытается отвадить от себя любимого дерзкими речами и напускным равнодушием. Впрочем, развязка этого сюжета остается за рамками повествования...Так хороши персонажи Печерского, что, право, не оторваться от перечисления их достоинств. Однако литература не может быть хороша исключительно за счет удачно выписанных героев или толковых, метких диалогов. Роман нужно оценивать прежде всего по его замыслу. А тут все совсем плохо. Потому что Мельников-Печерский, по моему глубокому убеждению, замахнулся ни много ни мало на авантюрный роман, и ох как этот замысел ему не удался! Не замахивался бы, и взятки были бы гладки... Но автор никак не мог удержаться от введения в сюжет элементов интриги, требующих детального раскрытия на страницах книги. И каждый раз позорно бросал эти начинания. То заманит читателя любовной интригой и сведет в могилу героиню буквально в первой же половине романа. То начнет прясть тонкое полотно заманивания Чапурина в паутину мошенников, разжигающих купеческую алчность поддельным золотом... А в итоге - никакого посрамления преступников главным героем, как это будто бы выходило по зачину: злоумышленников спешно отправляют на каторгу где-то "за кадром"... Единственная интрига, доведенная автором до победного конца, - "окручивание" Василь Борисыча, то есть организация его тайной женитьбы на младшей дочери Чапурина. Да и то писатель колебался, не отдать ли в жены Василь Борисычу Авдотью Марковну, купеческую дочь, но потом, видно, решил, что хороша она для плюгавого московского посланника, да и стал прочить ее в невесты Самоквасову... В общем, не любит доводить до конца свои задумки хороший русский писатель Мельников-Печерский.А такого ни Лесков, с которым на язык так и просится сравнение, ни Толстой с Гончаровым и Тургеневым себе не позволяли. Единственный классический русский автор, которому прощаются неувязки в сюжете, - это Достоевский, но он, пардон, совсем другого калибра и другим берет. А Печерский занял свою нишу бытописателя и тем удовольствовался. Что ж, прекрасный труд со всех точек зрения этот роман "В лесах". А то, что шкатулка не без дефекта, лишь острому да придирчивому глазу дано увидеть и осознать. Уж больно ослепляет вещица своими красотами да достоинствами. Удивительно сработано, дельно и складно. Так что восхитимся талантом мастера, а про иное - молчок. Или только между тонкими ценителями пустим про то разговор. Вижу, вы меня поняли.

Хорошая книга мне попалась, я бы даже сказала преотличная. Роман показался увлекательным, несмотря даже на совершенно незамысловатый сюжет. Чего уж скрывать, если говорить исключительно о сюжетной линии, то книга могла бы быть и в разы короче, не потеряв ничего в ходе действия. Но вся соль-то не в этом. Роман Печерского по своей сути превосходная беллетризованная энциклопедия русской культуры быта.
Читая "В лесах" мы узнаем как жил русский народ в первой половине девятнадцатого века. Автор показывает и купечество, и артельные бригады рабочих, и ремесленников, и раскольничьи скиты. Герои, в общем-то, очень даже живые. В них легко поверить. Правда, и злилась я на персонажей частенько: на одного за подлость, на другого за слабость духа, на третьего за наивность, на четвертого за упрямство. Ух, давно я так эмоционально не воспринимала выдуманных персонажей. А что если они не выдуманные? Может они самые, что ни на есть живые? Может они - это мы?Именно в этой рецензии мне хотелось бы уделить несколько слов основным героям. И начну я, пожалуй, с Патапа Максимыча. Чапурин... Ах, какой мужчина! Первостатейный купец, но вот уж кто мужчина! Почему-то Господь Бог не дал ему сына, а наградил двумя дочурками-дурами. Несправедливо. Ему б достойного наследника. Создав образ идеального мужчины, Чапурин, видимо, решил, что этого более чем достаточно. Остальные лица мужского пола этого произведения поддерживают верность традиции: чем больше внимания уделяется герою, тем он отвратительнее. Алексей Лохматый, будь он неладен! Так хорошо парень начинался. Мы с Патап Максимычем сразу же были им очарованы, еще при первой встрече! Чапурин сделал его своим приказчиком. А чем могла одарить Алешу я? Разве что своей читательской улыбкой. Но, как видно, оба мы растратили свои дары напрасно. Подвел нас Алеша, обманул доверие. Гнилой человечишко!Василий Борисыч, o sole mio! Как ж он меня раздражал!!! Даже говорить не хочется про него ничего, как надоедливая муха. Тьфу на него. Тьфу на него еще раз.Який - хитрый, мстительный, расчетливый. Мог стать романтическим героем, а стал тем, о ком я постоянно думала "накажи его Бог". И что же? Наказал. Так тому и быть. Настя, дочка Патап Максимыча - дурища. Как еще сказать? Такие перспективы у нее были, все загубила. И себя в том числе.Фленушка - вот интересный персонаж!!. Уверена, что однозначной оценки среди читателей образ Фленушки вызвать не может. Интересная девушка, подозреваю ее в том, что она водолей:)Матушка Манефа - сестра Чапурина, оно и чувствуется, сестра брату под стать! Уважаю я ее, да и как иначе. Матушка заслужила почет, уважение как героев произведения, окружающих ее, так и читательское. Очень интересный язык, много всяких "словечек" того времени настолько приглянулись мне, что вошли в мой повседневный язык. Например, прекрасное слово "супрядки". Правда устроить их удается только на двоих с сестрой, а не большой развеселой компанией, но увы...

"Россию придумали четыре Еврея: Левитан, Левитан, Шишкин и Тредиаковский. "
Д. ГорчевЗнаете же императив: «В России надо жить долго»? Я вот всегда думала, что это сказал дедушка Корней и легкомысленно добавил: «потому что интересно», но по вредной привычке полезла проверять цитаты и засыпалась. Оказалось, что это вообще неизвестно кто и зачем придумал - вирусное изречение с ускользающим источником (нулевой пациент, вероятно, Островский), окончание, оправдание и объяснение которому каждый волен изобрести сам: в диапазоне от мелкого «чтобы пережить всех мемуаристов» (Сологуб) до циничного «а то до пенсии не доживёте» (действующий гарант). На мой вкус, я уже до хрена долго здесь живу — пора бы и мне уже понять, что с этим делать. Например, прекратить делать вид, что весь массив заслуживающей пристального внимания «классики» уже про- и перечитан, и перестать шарахаться, как цирковая лошадь от пчёл, от авторов, чьи сдвоенные фамилии, указывающие на предпочтительный ареал обитания, надёжно зафиксированы во втором ряду главной последовательности, и от их просторных, нарочито неторопких, обстоятельно повествовательных книг, будто бы и писанных с расчётом на вынужденных долгожителей и неучтённую кучу их времени в инертном ожидании, когда же «долго» перерастёт — наконец — в «счастливо» или — на худой конец — в «хорошо». Задушить снобское обыкновение не фотографироваться на фоне берёзок и кремлей, побороть иррациональный страх напороться на квасное русопятство, лыком шитую метафизику, сусальное летописательство и благолепно изукрашенные паутинистые углы, перешагнуть порог, сразу за которым падает на голову и рассыпается на составляющие «Толковый словарь живаго великорускаго языка» (не вздумайте накрывать им шляпу волшебника!), и понять, что проживи в России хоть четверть века — фонарь и аптека на месте, хоть триста лет — ничего не меняется тут, кроме словарного запаса (что уже прорыв не хуже космической программы, учитывая местную литературоцентричность и приверженность канонам) и по-прежнему непонятно ни что делать, ни кто виноват, если ты не успел спрятаться. Но это я проспойлерила раньше времени.Предположу, что в 60-70 годы позапрошлого века, когда мытая Россия вдруг внезапно и остро почувствовала движение под боком немытой, поиск корней и фольклорные изыскания оказались в тренде, а судьба народная не волновала разве что конченных социопатов, крупномерная этнографическая беллетристика Мельникова-Печерского, основанная на живом, собранном вручную материале, была востребована, читалась с интересом, восторгом или скепсисом — в любом случае, имела спрос и резонанс. Те же самые чувства она способна вызывать и сейчас, особенно у охотников путать литературу с историей, стряхивающих паутину с увесистого тома, чтоб выяснить в подробностях «как жили наши предки» и приложиться к истокам. Условно, этот фокус пройдёт, только если ваши предки — из старообрядческой тусовки Поволжья 19 века, а безусловно — если ставите подобную цель, нужно быть предельно внимательным и нелегковерным, чтоб случайно не захлебнуться в благодатном потоке «родной речи», нащупать твердую почву и разглядеть лес за деревьями. Язык — главная ловушка, флагманская фата-моргана эпопеи «В лесах» - он действительно завораживает и восхищает, все эти неперечислимые «исстари», «посолонь», «кондовые леса» и «девичьи супрядки», не столько вписанные в контекст, сколько создающие его, - выглядят диковинно, но не искусственно, глаз не режут, серьёзных трудностей восприятия и перевода не вызывают, в текст входишь, как рука в разношенную перчатку: тепло, свободно, удобно, разве что не по сезону, да и гуглить в перчатках неловко как-то. Медицинский факт: речь каждого, кто прочитал Печерского, неизбежно приобретает былинные интонации на срок напрямую зависящий от силы индивидуального лингвистического иммунитета — другие рецензии почитайте, для напримера. Очень заразно. И лестно: надо же, а язык-то наш куда более велик и могуч, чем завещал товарищ Ленин, как самобытно и экзотично мы могём, ежели захочем.
Вот! Тут-то и иллюзия. Уже не предположение, я твёрдо уверена - ни одна самая изолированная и аутентичная община в реальности никогда так не разговаривала, вряд ли живые люди в режиме нон-стоп шпарили как по писаному в прологах, минеях, пресловутом словаре Даля и прочих святых источниках древлего благочестия, уснащая свою бытовую речь без промаха разящими фаерболами пословиц и поговорок, затягивая песню в самые патетические моменты — ну разве что обитатели до поры притопленного Китеж-града. Тут-то и диссонанс. Потому что сами люди и их истории, мастерски увлекательно рассказанные автором, - очень правдоподобные, непридуманные, выписанные в режиме «подслушано Ветлуга» и «наблюдая за нижегородцами», максимально несоответствующие мечтам пуристов-почвенников о никогда не бывалом золотом веке, даже с учётом описанных циклопических застолий с белорыбицей, наливками и вёдрами икры — сколько можно жрать? На уровне мелодраматического сюжета - деспотичные отцы семейств самодурствуют, ловко скрывающие пассионарность бабы крутят ими по своему усмотрению, хорошие девушки влюбляются в козлов, плохие тоже, никто не заморачивается на предмет потерпеть до свадьбы, бога никто не боится, ничем хорошим сие не заканчивается; на уровне социологического исследования - в скитах разврат и бастарды, в семьях - пьянство и снохачество, кругом кумовство, коррупция и погоня за лёгкой наживой, бога никто не боится. Но сатирический, обличительный тон у автора приглушён, нет гнева и пристрастия в нём, вместо этого он заставляет персонажей водить бесконечный хоровод и распевать на манер бессмертной оперы «Хованщина», то и дело вклиниваясь с не совсем уместными сольными ностальгическими ариями про Ярилу и ягодки-цветочки, предваряя их не менее странно выглядящими пушкинизмами: дела давно минувших дней, мол. Как так-то? Эти люди — его современники: разные, яркие, выпуклые, трагичные и несуразные, пустые и амбициозные, похотливые и хитрожопые, щедрые и сострадательные, тщеславные и наивные — обычные, пускай и с не всегда психологически докрученной логикой поведения, но с вполне достоверными, узнаваемыми характерами в каких-то уж совершенно документальных обстоятельствах. Почему для каждого из них не предусмотрена своя интонация (пусть даже в рамках утверждённого вокабулярия), свой способ высказаться, почему язык подзаборного алкаша и вора ничем почти не отличается от языка степенного и самоуверенного тысячника, а мать-игуменью можно на слух отличить от попрыгуньи-белицы, только потому, что первая светских песен не поёт? Ну разве что заезжему невзрачному донжуану добавлено изюму в виде присказки «Ох, искушение!»Для себя я ответ нашла, но вовсе не настаиваю, чтоб все со мной тут же согласились (Мельников спорный писатель). Дело в том, что это повествование - отчётливо колониальное по своей сути, и рассказ в нём ведётся о чужаках глазами чужака, пусть и предельно внимательного к мелочам, деталям быта, национальным и сословным особенностям автохтонов. Это нисколько не умаляет его локальной этнографической ценности: здесь можно узнать, чем пахнут ремёсла, сколько приданого полагается поповской дочке, когда сеять капусту, доходен ли токарный товар на Макарьевской ярмарке, как организовать свадьбу «уходом», чтоб сильно не побили, и как сбывать фальшивые деньги, чтоб не сразу посадили — много всякого занимательного. Всё это вполне могло бы сойти за инсайдерский путеводитель, качественную журналистику, не перегруженную драматургией, не преследующую никаких магистральных целей, кроме общеобразовательных и развлекательных - кабы не одно фундаментальное «но»: это — фольклорный эпос. И дремучая жизнь обитателей провинции, скрывающихся в складках ландшафта, придерживающихся своих традиций, одинаково оторванных как от метрополии (никакой, например, Москвы, как смыслового сакрального центра, практически не существует: для староверов Москва - это, в лучшем случае, авторитетные старцы Белокриницкого согласия), так и друг от друга (разделение на своих и чужих в границах одного поселения, не говоря уж о разных берегах Волги), практикующих глухую оппозицию в духе «лучше не высовываться, где надо — подмажем, а власть — какая ни есть, надо терпеть» - предстаёт в каком-то ином свете, представляется чем-то подлинным, исконным, истинным для очарованного архаикой сознания, но на деле это кажимость гармонии, рожденная посредством одних только волшебных слов. Магия языка и ткань художественного нарратива, сливая всё и вся, территории, времена, сословия и классы, в абстрактное всеобщее, вытесняет из зоны видимости действительные противоречия исторической реальности. Поволжье глазами Мельникова-Печерского — не меньший миф, чем Индия Киплинга или Оклахома Лонгфелло. Нет, я не говорю, что это плохо - с какой стати? Просто не надо упускать из виду подобные соображения — а то у долгожителей память хоть и долгая, но избирательная, и ладно рассказанным сказкам они верят, как дети малые.