Великие завоевания варваров. Падение Рима и рождение Европы

Многое в миграционных потоках II и III веков навсегда останется за пределами нашего понимания. Доступные источники и археологические свидетельства не позволяют нам изучить все стимулы и факторы или узнать, какие индивидуумы были готовы принять участие и почему, если многие их соседи оставались дома. Однако исторического материала вполне достаточно для того, чтобы понять: миграция была основным фактором, сыгравшим роль в реорганизации границ Римской Европы. «Развитие» как процесс социально-политической и экономической трансформации, результатом которого стали новые союзы позднеримского периода, также сыграло в этом важную роль. Однако противники теории миграции, истолковывая имеющиеся свидетельства, отвергают слишком многие археологические и письменные свидетельства и при этом оказываются неспособными объяснить культурный сдвиг, происшедший в обществах основных соседей Рима в нижнем течении Дуная и на черноморских границах. Дальше к западу элемент миграции сыграл менее заметную роль, однако он ярко проявляется в процессе оккупации алеманнами Декуматских полей и в прибытии многочисленных групп бургундов на реку Майн.

Археологические свидетельства также помогают установить взаимосвязь между миграцией и развитием. Они не являются альтернативными вариантами объяснения этой проблемы, как нередко считалось, но, напротив, сплетаются в единое целое по мере того, как разворачиваются события, – и связь их очевидна на разных уровнях.

Во-первых, процесс развития в германском мире сам по себе был одной из основных причин формирования миграционных потоков, оказав на племена как негативное воздействие (создав такую яростную конкуренцию между народами, что некоторым пришлось отправляться на поиски более безопасных земель), так и положительное (новые богатства и блага, обнаруженные в приграничной зоне, в конечном счете подтолкнули племена с периферии к вторжению в чужие земли и вытеснению оттуда прежних обитателей). Контакт с Римской империей спровоцировал значительное, но географически неравномерное развитие Древней Германии, и, как и в современном мире, явные различия в уровне благосостояния стали причиной миграции.

Во-вторых, механизм, в соответствии с которым обретались эти новые материальные блага (необходимость стать клиентом или партнером Рима в той или иной приграничной зоне), также отчасти объясняет кажущуюся странность возникшего потока миграции. Сложившаяся картина ничем не напоминает простую и понятную старую гипотезу вторжения. Основное участие в процессе принимали отдельные группы и отряды, только некоторые из которых были многочисленными. К тому же значительная часть населения земель вблизи как Балтийского, так и Черного моря осталась на месте после того, как процесс миграции был успешно завершен. Перед нами вовсе не перемещение целого народа из пункта А в пункт Б с элементами этнической чистки. Тем не менее, для того чтобы получить доступ к новым богатствам приграничной зоны, нужно было заставить Рим отдать предпочтение вновь появившемуся там племени вместо уже имеющегося партнера, а потому приходилось собирать большие войска, чтобы свергнуть уже существующий политический строй. Следовательно, в отличие от современных миграционных единиц, тогдашние должны были быть многочисленными и хорошо вооруженными.

В-третьих, тот факт, что честолюбивые короли, желавшие переселиться с периферии в приграничные регионы, не могли собрать войско нужных размеров только из своих личных военных отрядов, объясняет другую особенность больших групп – наличие в них женщин и детей. В результате мы получаем миграционный поток, который не принимал форму ни «волны продвижения», ни «переселения элиты». Небольшие семейные группы, передвигающиеся наугад по новым территориям, были бы с легкостью уничтожены карпами, сарматами или обитавшими близ Рейна и Везера германцами, а короли со своими небольшими отрядами не смогли бы одержать верх в масштабных сражениях, без которых нельзя было бы достичь цели.

Помимо создания новой модели миграции, учитывающей несомненные связи между миграцией и развитием, изменения, происшедшие в германском обществе в ранний римский период, имеют еще одно важное значение – это первые проблески всеобъемлющего процесса, который в конечном итоге устранит географически обусловленное неравенство в развитии, характерное для Европы начала 1-го тысячелетия. За пределами тех регионов, которые попали под непосредственную власть римлян, тесный контакт с империей вызвал к жизни силы, кумулятивное воздействие которых преобразило германское общество. В результате к IV веку, как мы уже видели, появились куда более серьезные политические структуры, охватывавшие больший процент населения. Действие этих сил наиболее отчетливо проявлялось вблизи границы, однако оно ощущалось и в других областях, по всей видимости благодаря сетям экономических контактов, например развернутым системам торговли рабами и янтарем, далеко протянувшим свои щупальца. Еще более важным было появление богатой внутренней периферии, окружавшей Римскую империю со всех сторон, которая породила тенденцию к хищнической миграции в эти регионы из внешней периферии. Таким образом, не только клиенты Рима, проживавшие на тонкой полосе приграничных земель, оказались охвачены трансформационными процессами, которые в конечном итоге подорвут господство империи в Средиземноморском регионе. Однако даже к позднеримскому периоду обширные участки Восточно-Центральной и Восточной Европы по-прежнему оставались не затронутыми трансформацией. Это обстоятельство изменится, лишь когда новый политический строй государств-клиентов, созданный миграционными потоками II и III веков, будет охвачен волнениями и кризисами IV столетия. Миграция пока играла второстепенную роль в развитии, однако это продлится недолго. Началась эпоха гуннов.

Глава 4

Миграция и падение границ

Приблизительно в конце лета 376 года большинство готских тервингов – главных клиентов Рима на границе по нижнему течению Дуная на протяжении почти всего IV века – собрались на северных берегах реки, прося предоставить им убежище. Их предводителями были Алавив и Фритигерн, а сама группа откололась от союза племен, которыми единолично правил Атанарих. Грейтунги – другие готы, раньше обитавшие дальше от границы, к востоку от Днестра, – вскоре последовали за ними. И тервинги, и грейтунги жили к югу и востоку от Карпатских гор на протяжении не меньше трех поколений, поэтому неудивительно, что их внезапное продвижение к Дунаю было сочтено началом новой волны беспорядков. Поразмыслив, император Валент решил принять тервингов в империю как федератов, дав им разрешение и помощь для переправы, однако грейтунги получили отказ. Последние, однако, вскоре нашли возможность пересечь реку без разрешения или помощи, и к ним присоединились другие непрошеные гости – таифалы, а также гунны и аланы в 377 году, новые аланы в 378 и некоторые из сарматских клиентов Рима, обитавшие в землях близ среднего течения Дуная, в 379 году. Давние внутренние клиенты вроде тервингов, таифалов и сарматов и внешние (грейтунги и аланы), а также впервые появившиеся здесь гуннские захватчики боролись за контроль над регионом к северу от восточной европейской границы Рима, и эта борьба распространилась постепенно на территорию империи.

Примерно через двадцать лет после событий 376 года установившийся порядок в землях за центральноевропейской границей Рима (бассейн в среднем течении Дуная, к западу от Карпат) потерпел крах. Возможно, в процессе принимали участие и менее значительные племена, однако главные роли достались четырем крупным союзам варваров. Сначала группа, состоявшая преимущественно из готов, под предводительством некоего Радагайса пересекла Альпы и вторглась в Италию в 405–406 годах. За ними в конце 406 года последовал союз вандалов, аланов и свевов, которые переправились через Рейн и вошли в Галлию, а оттуда – в Испанию, сея на своем пути хаос. Вскоре после этого смешанное войско гуннов и скиров вторглось в восточные римские земли Балканского полуострова, захватив крепость Кастра Мартис в Дакии. Наконец, бургунды прошли мимо своих западных соседей, алеманнов, и расположились на берегах Рейна близ Шпайера и Вормса. Точная дата нам неизвестна, однако несомненно, что они двинулись в путь в период между 406 и 413 годами. В условиях IV века мы получаем интересную смесь народов – приграничные племена-клиенты (свевы), племена, иногда попадавшие в дипломатические сети Рима (бургунды и вандалы), и чужаки, впервые появившиеся в регионе близ среднего течения Дуная (аланы)[163 - До этих бурных событий конца IV века западная граница земель аланов проходила по реке Дон. Это фактически позволяло им стать клиентами Рима в приграничном районе нижнего течения Дуная, особенно учитывая тот факт, что империя поддерживала контакты с югом Крыма. Но они оказались в крайне невыигрышном положении после событий 405–408 годов, которые затронули земли близ среднего течения Дуная.].

Но для Рима последовательное падение восточной и центральной европейских границ было только началом проблем. Тервинги и грейтунги, пересекшие Дунай в 376 году, в конечном счете заключили мирный договор с Римской империей в 382 году, после шести лет войны, в ходе которой погиб император Валент и уцелела всего треть его войска, – речь идет о битве 9 августа 378 года. Некоторые из них – о более точном числе речь пойдет позже – с 395 года начали собираться вокруг Алариха и его последователей. Это войско двинулось сначала по Балканскому полуострову, затем дважды вторглось в Италию и, наконец, в Галлию, где они с 418 года осели уже более прочно, по новому соглашению – в Аквитании. От этого поселения в конечном счете берет начало Вестготское королевство – первое государство – преемник Западной Римской империи. Схожую способность к продолжительному продвижению продемонстрировали некоторые другие народы, внесшие свой вклад в падение центральной европейской границы Рима. Прежде всего это касается вандалов и аланов, которые сначала в 409 году оказались в Испании, а затем переправились на кораблях в Северную Африку, где в конечном счете образовали независимое королевство. Бургунды тоже двинулись дальше, пусть они и преодолели более скромное расстояние. Потерпев сокрушительное поражение от гуннов, многие поселились близ озера Женева в конце 430-х годов. В дальнейшем здесь появится третье государство – преемник Западной Римской империи.

Расстояния, пройденные некоторыми группами, поражают. Общий путь тервингов и грейтунгов с северо-западного побережья Черного моря до Аквитании составляет в целом две с половиной тысячи километров (по прямой, хотя готы, разумеется, так не ходили). Вандалы, добравшиеся из Словакии до Туниса, через Испанию и Марокко, преодолели чуть меньше 4 тысяч километров, а аланы, поначалу сопровождавшие их, и того больше. До 376 года Дон был западной границей аланских земель к северу от Черного моря, а оттуда до Карфагена путь составил целых 5 тысяч километров.

В соответствии с традиционной точкой зрения на историю 1-го тысячелетия эти бурные события на европейских границах Рима провозглашались началом Великого германского переселения народов (V?lkerwanderung) – даже несмотря на то, что не все группы, принимавшие в нем участие, были по происхождению германскими. Готы, вандалы, бургунды и многие другие, о которых мы будем говорить в этих двух главах, считались полноценными народами, состоявшими из людей обоих полов и всех возрастов, с устоявшейся групповой идентичностью, которые целенаправленно передвигались организованными объединениями из одних земель в другие. В процессе они лишили Римское государство господства в Западной Европе – что, по утверждению отдельных исследователей, является завершением борьбы, начатой еще в 9 году н. э., когда войско Арминия нанесло поражение Вару и трем его легионам в битве в Тевтобургском лесу. И, словно этого мало, события, ассоциируемые с падением Римской империи, сыграли, как мы уже видели, еще более важную роль в представлении создания современной Европы. Модель переселения целых народов, которая якобы появилась в те времена, применялась ко всем случаям передвижения племен в Европе без разбору, причем таковые описывались в терминах миграции, вторжения и «этнической чистки». Вторжения на территорию империи в позднеримский период, таким образом, служат прецедентным случаем в этом вопросе. Были ли они предприняты большими группами населения разного пола и возраста или же нет?

«Бывших солдат не бывает»

В нескольких источниках того периода упоминается о появлении готов на Дунае в 376 году. Во всех их фигурирует одно и то же мнение: основной причиной тому было возникновение новой силы на окраинах Европы – таинственных гуннов (о них подробнее чуть позже). В одном источнике даже приводится численность готов-беженцев, собравшихся на берегу реки, – 200 тысяч человек всех возрастов. Но по сути наше представление о том, что происходило, основано на рассказе одного римского историка – Аммиана Марцеллина. Только он сообщает важные подробности о поражениях готов и последующем их переходе к римской границе. К примеру, только в его работе говорится о том, что в какой-то момент на берегах Дуная собрались три отдельных племени готов и что племена, не принадлежащие к готам, также оказались вовлечены в процесс. И только Аммиан объясняет, почему грейтунги приняли решение переселиться ближе к границе после гибели двух королей и как союз тервингов, разделившись на несколько групп, запросил и получил поддержку в своих попытках избавиться от угрозы со стороны гуннов. В остальном же он, как и другие источники, предельно четко говорит о двух вещах. Во-первых, готы действительно пришли к реке в неимоверных количествах. Точных цифр он не называет (утверждает, что их слишком много, чтобы можно было счесть), однако сообщает о том, что император Валент в Адрианопольской битве выступил против 10 тысяч воинов, что, по его сведениям, составляло лишь часть войска готов, в то время находившегося на Балканском полуострове. Во-вторых, эти воины пришли туда с женами и детьми[164 - Такой же подход к описываемым событиям можно встретить и во многих источниках, например: Аммиан Марцеллин. Деяния. 31; Евнапий. История (и Зосим. Новая история. 4.20.3, который во многом, но не полностью опирается на Евнапия), Сократ Схоластик. Церковная история. 4.34; Созомен. Церковная история. 6.37. Сведения о 200 тысяч готов сообщает Евнапий, чьи данные зачастую бывают необоснованными и преувеличенными, и, следовательно, у нас мало оснований им доверять, см.: Paschoud (1971–1989), т. 2, 376, примеч. 143. Но некоторые исследователи соглашаются с этими цифрами, см., например: Lenski (2002), 354–355 (с комментариями). О 10 тысячах воинах см.: Аммиан Марцеллин. Деяния. 31.12.3; они вполне могли быть только одними тервингами, см.: Heather (1991), 139. О перемещениях племен: Аммиан Марцеллин. Деяния. 31.7, 31.11.4–5, 31.12.1 и далее. О семьях: Аммиан Марцеллин. Деяния. 31.4.1. и далее; Зосим. Новая история. 4.20.6.].

Ни один из позднеримских историков не удосужился оставить точное описание хотя бы одной группы варваров – допустим, сказав, что восемь из десяти мужчин-мигрантов пришли вместе с семьями. Но Аммиан точно знал, что вооруженные мужчины-воины переселялись вместе с семьями, их пожитки перевозились целым караваном повозок, который кое-где описывается как крепость на колесах, и из них можно было быстро соорудить неплохо защищенный лагерь (как было и у буров), и, по всей вероятности, обоз этот был огромной длины. Как отмечалось раньше, историки, говоря о соотношении воинов с мирным населением, нередко берут цифры 1:5, но это лишь предположение. Однако какое бы соотношение мы ни взяли, если войско составляло 20 тысяч воинов или даже больше и многие из них были с семьями, то мы получим поток переселенцев, насчитывавший многие десятки тысяч человек. И, ясно говоря о том, что не каждый мигрант принадлежал к одному из главных готских племен, Аммиан сообщает о поразительной слаженности в политическом плане двух главных племен готов – тервингов и грейтунгов, которые переселились в империю в 376 году. Представители каждого из них вели переговоры с Римом с берегов Дуная о судьбе всего племени, и в дальнейшем, по большей части, они также действовали сообща.

Если рассмотреть те черты групп мигрантов 376 года, о которых упоминает Аммиан (смешанный состав, люди обоих полов и всех возрастов, тот факт, что мы имеем дело с несколькими десятками тысяч человек, что они все бежали от гуннов, единство во взаимодействии с Римской империей), то станет очевидно, что заставляет современных исследователей колебаться. Мы получаем схему, подозрительно похожую на старую гипотезу вторжения, – один народ, единая власть, направленное переселение с общей целью или даже несколькими, из коих основные – вторжение и спасение. Мы также убедились, что такого рода модель – отличная от потоков хищнической миграции III века и эпохи викингов – отсутствует в современных, куда лучше описанных случаях миграции. Перед лицом двух этих проблем можно ли верить картине, с такой ясностью описанной Аммианом?

Установить надежность сведений, сообщаемых древним историком – одним из классиков, – напрямую невозможно. Тогда история являлась ветвью риторики, и, хотя в целом авторы стремились к правдивости, истина не всегда излагалась напрямую. Историк должен был что-то приукрасить – отчасти для развлечения слушателей, – однако это опять-таки может открыть многое об истинных чертах людей или обстоятельств. В особенности интригует то, что нам известно об Аммиане. Он закончил свою «Историю» запоминающимся и в целом верным, хоть и кратким описанием самого себя: «некогда солдат и грек» (лат. miles quondam et Graecus). Он родился в Антиохии, в Восточной империи, преимущественно говорящей на греческом, и явно получил прекрасное образование, изучив греческий и латинский языки и литературу до того, как пошел на военную службу. Там он дослужился до офицера среднего ранга – стал кем-то вроде помощника генерала. Он не раз участвовал в сражениях и даже получал секретные поручения (один раз Аммиан пробрался за линии обороны персов, в другой – убил узурпатора), однако, насколько мы можем сказать, сам воинскими отрядами не командовал. Он ушел из армии в середине 360-х годов после смерти последнего римского императора-язычника, Юлиана Отступника, и сам не был христианином. Помимо этого Аммиан почти не говорит ни о себе, ни о том, что побудило его заняться написанием сего труда, если не считать, что он мимоходом упоминает о местах, в которых побывал, уйдя из армии, и что в конечном счете переселился в Рим в конце 380-х годов, где в начале 390-х и завершил свою «Историю».

Исследований, посвященных историку и его труду, очень много и становится все больше, однако в них ясно прослеживаются два основных момента: во-первых, заявляя, что его интересует истина, Аммиан вовсе не стремился избежать литературного приукрашивания того, что он считал правдой, – а иногда даже целенаправленно уклонялся от упоминания отдельных деталей. За время его жизни в Риме в стране происходили серьезные культурные изменения – шла быстрая христианизация империи, однако он в тексте намеренно почти не упоминает об этом и, возможно, даже пытается скрыть собственную неприязнь, притворяясь, что одобряет веротерпимость. А что верно для его рассказа о религии, может быть верно и для всего остального, где не вполне честный подход, возможно, менее заметен[165 - Мэтьюс (Matthews (1989) указывает, что Аммиан Марцеллин любит художественно приукрасить повествование, а Барнс (Barnes (1998) говорит о том, что Аммиан не всегда честен. Эти два современных исследования расходятся по многим рассматриваемым вопросам, но в одном они полностью солидарны – сочинение Аммиана Марцеллина не стоит воспринимать как безоговорочную истину. См. по данному вопросу: Drijvers & Hunt (1999); G. Kelly (2008).]. Но, несмотря на это, Гиббон считал Аммиана «самым верным проводником». Гиббон отнюдь не был глупцом, и второй подход, который мы рассмотрим, подчеркнет верность его суждения. По всем параметрам труд Аммиана наиболее подробный и информативный из всех, созданных в позднеримский период (да и в общем-то в любой другой) и дошедших до наших дней. Мы уже частично ознакомились с его рассказом о готах, и остальное отличается не меньшей правдивостью; количество важных деталей и подробностей, включенных в текст, поражает; они частично совпадают с другими сохранившимися источниками. Столь богатые познания Аммиан приобрел отчасти из личного опыта (к примеру, тайные поручения, которые он выполнял в армии, получили затем подробное и весьма занимательное освещение, плюс историк участвовал в неудавшейся кампании Юлиана против персов), отчасти из бесед со сведущими участниками тех или иных событий, вроде дворцового евнуха в отставке, Евхерия, а отчасти – из документов, хранившихся в архивах. В одном месте Аммиан ссылается на некий «тайный» архив, к которому он не получил допуск, из чего следует, что автор «Истории» ознакомился с другими. В другом он упоминает, что обычным делом для него было при рассказе о карьерах высокопоставленных военных просматривать официальные записи о них. Французский историк также успешно продемонстрировал, что многочисленные подробности, имеющиеся в повествовании Аммиана, основаны на его постоянном обращении к оригиналам посланий и приказов, которыми обменивались римские генералы и подотчетные им командиры[166 - О «тайном» архиве: Аммиан Марцеллин. Деяния. 14.9.1. Документы о карьере: Аммиан Марцеллин. Деяния. 28.1.30. О военных приказах см.: Sabbah (1978).]. Другими словами, помимо литературных изысков и намеренного уклонения от некоторых тем необходимо принимать в расчет то, что Аммиан проводил серьезные исследования, во многом аналогичные современным историческим, без чего было бы невозможно достичь такого уровня осведомленности. Следовательно, к единому выводу о достоверности сведений, сообщаемых Аммианом, прийти нельзя и каждый случай следует рассматривать отдельно.

В том, что касается событий 376 года, надежность «Истории» не так давно подверглась сомнению по двум параметрам, один из которых весьма серьезен, а другой не столь важен. Остановимся на первом. Было выдвинуто предположение, что рассказ Аммиана о событиях 376 года напоминает старую гипотезу вторжения, поскольку он (и другие авторы, не указывавшие стольких подробностей) просто не мог не представить происходящее именно в таком свете. В сознании классических авторов якобы настолько укоренилась мысль о том, что «варвары» переселялись только «народами» – то есть родственными сообществами одного происхождения, – что они автоматически наделяли этими свойствами любые группы чужаков, появлявшиеся на территории империи. Другими словами, у них имелся четкий стереотип о миграции, который делал невозможным адекватное восприятие и оценку мигрирующих варваров. Во-вторых, было высказано мнение, что акцент, сделанный Аммианом на появлении гуннов как основной причине, заставившей готов прийти на Дунай, неверен. На самом деле действия самой империи дестабилизировали обстановку в землях готов, что и позволило гуннам проникнуть в них, а значит, последние вовсе не были беспощадными захватчиками, которыми их изображают наши источники[167 - О стереотипах о миграции см.: Kulikowski (2002). О причинах см.: Halsall (2007), глава 6.]. Это серьезные замечания, но насколько они убедительны? Действительно ли Аммиан переоценил роль, сыгранную гуннами, и действительно ли он описывал события 376 года как массовое переселение мужчин, женщин и детей просто потому, что в силу своего происхождения и образования не мог верно воспринимать происходящее?

Иногда, как мы видели, наши источники действительно заставляют предположить, что миграционные стереотипы влияли на сознание авторов. Историк VI века Иордан описывает переселение готов в Причерноморский регион в III веке как передвижение «одного народа», в то время как реальность, отображаемая в более ранних источниках, куда сложнее. В свое время мы рассмотрим еще один превосходный пример – рассказ о переселении лангобардов в IV и V веках, записанный в IX. Но что с Аммианом и событиями 376 года?

В этом случае аргумент о стереотипах, связанных с миграцией варваров, кажется крайне неубедительным. Для начала скажу (пусть это и не самое главное), что я не могу с уверенностью сказать, будто Аммиан представляет тервингов или грейтунгов «народами» («сообществами с одним происхождением») в каком-либо идеологическом контексте. Более того, он вообще их не анализирует. Его интересует – и это в целом характерно для «имперских» источников, посвященных варварам, – военная и политическая мощь этих союзов, которая может угрожать безопасности Римской империи. Как именно они функционировали, его не слишком заботило. Тервинги, разумеется, не были «народом» в классическом понимании – закрытой, биологически самовоспроизводящейся группой, члены которой обладают общей и весьма отчетливой культурной идентичностью. Социальная дифференциация уже существовала в германском обществе в начале римского периода и стала более выраженной за последующие три столетия (см. главу 2). Все германские племена позднеримского периода, о которых нам известно, шли в бой двумя отрядами, в которых имелась строгая иерархия, и вклад их в групповую идентичность был разным. Эти отряды, возможно, также включали рабов, которым не дозволялось сражаться. Тот факт, что Аммиан не касается этих подробностей, разумеется, не дает нам до конца понять, кем же были тервинги, однако это вовсе не подтверждает мнения отдельных ученых о том, что в его сознании имелась некая единая простая модель, которую он применял ко всем странствующим группам варваров без разбора. На самом деле – и это куда более важно – из «Истории» явственно следует, что Аммиан прекрасно различал и разграничивал разные типы варваров-мигрантов.

В разных главах, к примеру, встречаются упоминания о варварских военных отрядах на территории Римской империи, занятых своим обычным делом – поиском легкой наживы. Эти войска всегда определяются как таковые, иногда он приводит их численность (нередко доходящую до нескольких сотен). Получается, Аммиан был способен отличить военный отряд от мигрирующей группы, включающей в себя разные слои населения. И это, пожалуй, неудивительно, учитывая огромную разницу в численности между одним таким отрядом и объединенными силами готов, собранными в 376 году. По этой причине его рассказ о битве при Страсбурге, который мы приводили в главе 2, еще более интересен. По оценке Аммиана, в ней участвовало свыше 30 тысяч алеманнов и их союзников, собравшихся под предводительством Хнодомара, – и все они находились на римской земле. Несмотря на размер вражеского войска, он ясно говорит, что это сугубо военная операция, целью которой была аннексия территорий империи и в которой участвовали только мужчины, воины. Аммиан так же четко разграничивает методы, которыми в конечном итоге была набрана армия Хнодомара. Многие воины служили алеманнским королям, участвовавшим в битве, некоторые свергли своих правителей, чтобы оказаться на поле боя, а другие были обычными наемниками[168 - Примеры миграционных стереотипов: см. в главах 3 и 5. О наемниках: Аммиан Марцеллин. Деяния, например: 14.4, 17.2, 27.2, 28.5. О Страсбурге: Аммиан Марцеллин. Деяния. 16.12.7, 31.8.3.]. Таким образом, хотя войско состояло из многих тысяч человек, Аммиан вовсе не был склонен автоматически называть его народом, мы не видим здесь влияния стереотипа «группа варваров = переселяющийся народ».

Это впечатление лишь усиливается, если обратить более пристальное внимание на его рассказ о том, что происходило к северу от Дуная приблизительно в то время, когда на границе появились готы. Не все мигранты, пересекшие Дунай на пути к Константинополю, по словам Аммиана, явились с семьями. Осенью 377 года готы оказались в затруднительном положении – на севере Балканского полуострова с очень ограниченными запасами продовольствия. Чтобы прорваться через римские гарнизоны, контролировавшие перевалы через Гемские (современные Балканские) горы, готы заручились поддержкой гуннов и аланов, пообещав им большую долю трофеев. Их уловка принесла плоды, но для нас важнее другое. Во-первых, Аммиан был способен идентифицировать силу как политически неоднородную (а не один «народ»), когда это соответствовало истине, – в то войско ведь входили гунны и аланы. Во-вторых, хотя на римской территории тогда имелись переселяющиеся варвары, он не упомянул ни о женщинах, ни о детях. Для Аммиана это просто войско наемников, которое пригодилось готам в сложной ситуации[169 - Дополнительную военную поддержку иногда путают с приходом грейтунгов и тервингов, но это серьезная ошибка, см.: Heather (1991), 144–145, и приложение В.].

Более того, он даже тервингов не описывает как единый «народ», целенаправленно переселяющийся из своих земель к римской границе. Тервинги прибыли на Дунай в 376 году двумя отдельными группами, потому что между ними наметился раскол. Большая часть под предводительством Алавива и Фритигерна состояла из тех, кому было не по нраву правление Атанариха, представителя официальной династии, и кто надеялся обрести пристанище и защиту в империи. Вторая и меньшая, хотя тоже довольно многочисленная группа позже последовала за ними к реке под руководством своего правителя. Там Атанарих, изначально собиравшийся просить разрешения перебраться в империю, пошел по другому пути. Аммиан ясно описывает тервингов как политический союз в разгаре кризиса, а не «народ», спокойно и согласованно двинувшийся в путь[170 - О расколе среди тервингов см.: Аммиан Марцеллин. Деяния. 31.3.8 и далее; 31.4.13. Грейтунги тоже разделились, это произошло, когда предводитель одной из групп Фарнобий и его последователи пересекали Дунай, но их судьба сложилась совсем не так, как у основной группы; см.: Аммиан Марцеллин. Деяния. 31.4.12, 31.9.3–4.]. Количество разных типов сил и варваров, собравшихся порой в весьма многочисленные войска, и подробности, сообщаемые им о неурядицах готов, приводят нас все к тому же выводу. Наш греческий солдат был достаточно умен и образован, а также осведомлен о политической ситуации в регионе, чтобы описать события на Дунае подробно и точно. Когда он говорит нам, что к реке подошли два крупных скопления готов с семьями, это и отдаленно не похоже на влияние культурного стереотипа. В других частях «Истории» Аммиан по-разному описывает многочисленные группы варваров, движущихся по территориям Римской империи. Он охарактеризовал происходившие в 376 году на Дунае события именно таким образом намеренно и осознанно, а не потому, что в его сознании имелась лишь одна устоявшаяся модель. Эта точка зрения более или менее принимается в расчет. Даже среди ученых, которые в целом настороженно относятся к описаниям больших групп мигрантов, только один попытался поставить под сомнение цифры, приведенные Аммианом, да и то ссылаясь на существование «миграционного стереотипа», а не какие-либо более серьезные доводы[171 - Только Куликовски (Kulikowski (2002) отважился предположить, что свидетельства Аммиана полностью неверны, но уже в его последующих работах видно, что он идет на попятную в этом вопросе (Kulikowski (2007), 123 и далее). Он стремится показать, что единства среди готов почти не было, но в то же время соглашается с тем, что они образовывали смешанные группы «численностью в десятки тысяч, а возможно, и больше» (с. 130). Среди других сторонников антимигрантской позиции Халсалл (Halsall (2007) рассуждает о том, что эти группы состояли из 10 тысяч воинов, но полная их численность с семьями не превышала 40 тысяч. Гоффарт (Goffart (1981), (2006) в своих работах никогда детально события 376 года не рассматривал.]. В общем и целом похоже на то, что Аммиан знал, о чем говорит.

Вторая причина ставить под сомнения достоверность «Истории» Аммиана (его утверждение о том, что гунны были первостепенной причиной миграции этих народов) кроется в сообщении из «Церковной истории» Сократа Схоластика о том, что объединение готов, находившееся под властью Атанариха, раскололось не в 376 году из-за неминуемого вторжения гуннов, а сразу после войны Валента с тервингами, закончившейся в 369 году. Именно после этого, по словам Сократа, Фритигерн вышел из повиновения Атанариху. На этом основании Г ай Халсалл недавно возразил, что Валент, а вовсе не гунны в конечном счете виноват в том, что готы оказались на Дунае, – в том смысле, что успешные кампании императора привели к поражению Алариха и грейтунгов, тем самым дестабилизировав политическую ситуацию в землях клиентов Рима близ нижнего течения Дуная. И только из-за серьезных внутренних проблем в стане готов гунны сумели проникнуть на их территорию. В этом свете уже нельзя утверждать, что пришельцы – гунны – были грозной военной силой, а их вторжение уничтожило существующее политическое устройство в Северном Причерноморском регионе[172 - См.: Halsall (2007), 170 и далее. Подробный анализ «Церковной истории» Сократа Схоластика приводится в работе Lenski (1995).].

Ясно, что рассказ Сократа вступает в противоречие с сообщением Аммиана. Два историка по-разному видят, как и когда раскололся союз тервингов. И это в конечном итоге основная проблема в аргументах, предложенных Халсаллом. Заглавие труда Сократа выбрано верно, в большинстве своем он пишет о развитии христианской церкви. Только периодически и вскользь автор затрагивает иные события, но почти никогда не сообщает важных подробностей, так что общие знания Сократа о готах IV века менее глубоки, чем у Аммиана. Более того, Сократ создавал свой труд в Константинополе в середине V века, следовательно, он не был современником событий, которые описывал. Когда речь идет о политике и военных вопросах, с методологической точки зрения исправлять подробный и точный рассказ Аммиана (к тому же написанный в изучаемый период), ссылаясь на более поздний и к тому же обрывочный текст Сократа, – не самый лучший подход; разве что у нас была бы весомая причина сделать это. Но ее нет. Более того, при более вдумчивом прочтении изложение Сократа можно счесть неверной версией сообщения Аммиана об отношениях готов и римлян (некоторые из событий даже изложены не в том порядке), но обратное верным быть не может никак, поскольку в труде Аммиана куда больше дополнительных сведений и материалов, отсутствующих у Сократа. Стоит также отметить, что война Валента против Атанариха закончилась ничем, что скорее повысило бы престиж готского предводителя, поскольку он был приглашен на переговоры с императором, которые прошли в лодках посреди реки, и был встречен с большим уважением. Этот конфликт был не таким сильным дестабилизирующим фактором, как полная победа императора Константина над тервингами в начале 30-х годов IV века, когда никаких гуннов еще не было и в помине[173 - Меня полностью удовлетворяет сравнительный анализ «Аммиан против Сократа Схоластика», который я привел в одной из своих работ (Heather (1986). Стремление Халсалла избежать череды событий, которые бы поставили агрессивную миграцию в центр происходившего, заставляет его отрицать более современные и детальные сведения Аммиана и использовать более поздние и менее полные свидетельства Сократа Схоластика. Однако Халсалл не приводит в доказательство своей позиции серьезных аргументов, которые бы основывались на исторических свидетельствах, и, на мой взгляд, такая линия указывает на то, что для него предубеждение было важнее несоответствующей методологии.]. Следовательно, высказанные сомнения в достоверности и надежности сведений Аммиана весьма неубедительны, и мы можем смело строить дальнейшие выводы, основываясь на предпосылке, что большие, смешанные группы готов действительно двинулись в путь летом 376 года, спасаясь от агрессии гуннов.

Но как нам связать описанные Аммианом миграционные феномены с закономерностями, свойственными массовому переселению людей в современном мире? С одной стороны, масштаб и характер миграционных потоков 376 года вполне согласуются с более современными, поскольку, как единогласно утверждают Аммиан и другие наши источники, основная причина, побудившая вестготов двинуться к Дунаю, была политической и негативной. Гунны подрывали стабильность всего северного Понтийского региона, и готы стремились перебраться в более безопасную местность. Как пишет Аммиан, «они [готы] решили, что наиболее подходящим для них убежищем будет Фракия; в пользу этого говорили два соображения: во-первых, эта страна имеет богатейшие пастбища и, во-вторых, она отделена мощным течением Истра от пространств, которые уже были потрясены чужеземными воинами»[174 - Аммиан Марцеллин. Деяния. 31.3.8.]. Судя по формулировке Аммиана, у готов было два основных мотива: все плюсы обитания на территории империи и желание избежать угрозы к северу от Дуная.

Учитывая вторую причину, миграция их была, разумеется, спровоцирована политическими обстоятельствами – другими словами, страхом, – что, как правило, и заставляет большие, смешанные группы людей пускаться в путь: 250 тысяч человек за один месяц в 1994 году в Руанде, больше миллиона за другой. Учитывая сильную политическую мотивацию, масштаб миграции готов в 376 году – это не проблема. Однако их образ действий расходится с современными аналогами в высокой степени организованности, продемонстрированной по меньшей мере тремя крупными скоплениями готов. Это вовсе не отрицает того факта (скорее напротив), что к северу от Дуная хватало беспорядков и хаоса, однако в конечном счете перед римлянами предстали три вполне организованных объединения – обе части расколовшегося племени тервингов и грейтунги. Вот что отличает их от современных примеров. Будем ли мы говорить о Центральной Европе в конце Второй мировой войны или о Руанде и Косове, толпы политических беженцев везде представляли собой одно и то же – многочисленные неорганизованные потоки людей, спасающих свою жизнь. Если мигранты оказывались в лагерях, нередко вскоре появлялись лидеры и определенный уровень организации, но современный мир не знает примеров упорядоченной эвакуации, описанной Аммианом. Стоит ли ему верить?