Оценить:
 Рейтинг: 4.6

Год в Провансе

Серия
Год написания книги
1989
Теги
<< 1 2 3 4 5
На страницу:
5 из 5
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Еда оправдала все наши ожидания и посулы Го-Мийо, а старик оказался прав насчет вина. Оно нам очень понравилось, и к тому времени, когда на стол поставили тарелку с маленькими кругляшками козьего сыра, замаринованного в травах и оливковом масле, мы уже допили бутылку. Я заказал еще одну, маленькую, и официант взглянул на меня неодобрительно:

– А кто поведет машину?

– Моя жена.

Старик опять направился к буфету.

– У нас нет маленьких бутылок, – сказал он, ставя вино на стол. – Можете выпить вот досюда. – И пальцем провел посреди бутылки воображаемую линию.

Кухонный колокольчик перестал звонить, и сама мадам, улыбающаяся и раскрасневшаяся от жара плиты, вышла в зал и спросила у нас, хорошо ли мы поели. На вид ей нельзя было дать больше шестидесяти. Они стояли рядышком, и рука мужа лежала у нее на плече, а она рассказывала нам, что та мебель, что стоит сейчас в зале, это ее приданое. Они любили друг друга и любили свою работу, а мы, выходя из ресторана, думали, что, возможно, старость – это не так уж и страшно.

Штукатур Рамон лежал на спине на неустойчивой платформе под самым потолком. Я протянул ему бутылку пива, и он перевернулся на бок, чтобы удобнее было пить. Лично мне казалось, что в такой позе невозможно ни пить, ни работать, но он уверял, что привык.

– Да и все равно, нельзя же стоять на полу и кидать штукатурку на потолок, – объяснил он. – Тот парень, что расписывал Сикстинскую капеллу – ну, знаете, этот итальянец, – он, наверное, пролежал на спине не одну неделю.

Рамон допил пиво (пятую бутылку за день), отдал мне пустую тару, вежливо рыгнул и вернулся к своим трудам. Он работал неторопливо и ритмично: мастерком намазывал штукатурку на потолок, а потом кистью руки выравнивал ее. Он утверждал, что, когда закончит, потолок будет выглядеть так, словно ему по крайней мере сотня лет. Рамон не верил в валики, распылители и вообще в любые инструменты, кроме мастерка, собственных рук и собственного верного глаза. Как-то вечером, когда он ушел, я проверил все оштукатуренные им поверхности при помощи спиртового уровня. Они оказались безупречными, но при первом же взгляде на них делалось ясно, что это не дешевая штамповка, а ручная работа. Рамон был настоящим художником, и я не жалел потраченного на него пива.

Ветер, задувающий в дыру в стене, вдруг показался мне теплым, и в тот же момент я услышал, как снаружи что-то капает. Я вышел на улицу и обнаружил, что там поменялось время года. Из каменного стола сочилась влага. Наступила весна.

Март

Миндальное дерево осторожно зацветало. Дни стали длинными, а закаты – розовыми и изумительно красивыми. Охотничий сезон закончился: собаки и ружья получили шестимесячный отпуск. На виноградниках кипела жизнь: дисциплинированные фермеры наводили в них порядок, а их более ленивые коллеги поспешно заканчивали обрезку, которую полагалось сделать еще в ноябре. Все жители Прованса стали вдруг непривычно суетливыми, как будто им вкололи порцию какого-то стимулятора.

Облик рынков совершенно изменился. На прилавках, где раньше лежали рыболовные снасти, патронташи, резиновые сапоги и металлические метелки для чистки каминных труб, теперь появился фермерский инвентарь довольно зловещего вида: мачете и культиваторы, косы, мотыги с острыми, изогнутыми зубьями и пульверизаторы, из которых польется смертельный дождь на любой сорняк или насекомое, настолько храброе или глупое, чтобы угрожать виноградникам. А еще везде продавались цветы, рассада и первые весенние овощи, совсем маленькие. Столики и стулья выбрались из кафе на улицу и захватили тротуары. Люди двигались быстро и целеустремленно. Пара оптимистов уже выбирала открытые сандалии в большой корзине, выставленной у входа в обувной магазин.

Словно протестуя против всего этого взрыва активности, работа в нашем доме совершенно замерла. Повинуясь какому-то первобытному весеннему зову, наши строители забрали свои инструменты и ушли, оставив нам вместо себя несколько мешков сухой штукатурки и кучу песка – залог того, что в один прекрасный день они вернутся и закончат то, что и так уже почти закончили. Неожиданное исчезновение строителей – феномен, хорошо известный по всему миру, но в Провансе он имеет свои нюансы и четкий сезонный график.

Три раза в году: на Пасху, в августе и на Рождество – владельцы дач сбегают из своих парижей, цюрихов, дюссельдорфов и лондонов, ради того чтобы несколько дней или недель пожить простой сельской жизнью. И каждый раз, перед тем как приехать, они неизбежно вспоминают, что им не хватает чего-то очень важного: нескольких мраморных биде, прожектора над бассейном, новой плитки на террасе, новой крыши на домике для слуг. Как, скажите на милость, можно наслаждаться простой сельской жизнью без всех этих важных мелочей? В панике они звонят местным мастерам и строителям. Сделайте все это – непременно сделайте! – до нашего приезда. Само собой разумеется, что такая срочная работа будет хорошо оплачена. Скорость имеет значение, деньги – нет.

Перед таким соблазном устоять невозможно. Ведь все хорошо помнят то время, когда Миттеран впервые пришел к власти, а богатеи впали в финансовый паралич и поглубже закопали свою наличность. Тогда в Провансе все строители сидели без работы, и, кто знает, не вернутся ли плохие времена снова? Поэтому ни одно предложение не отклоняется, а менее настырные клиенты остаются жить в недоделанных комнатах и каждый раз, выходя из дома, перешагивают через забытую у порога бетономешалку.

Существуют два способа реагировать на подобную ситуацию. Ни один из них не даст положительных результатов, но первый сбережет ваши нервы, а второй вконец расстроит их. Мы испробовали оба.

Сначала мы попытались сделаться философами и относиться к дням и неделям задержки так, как это принято в Провансе, – то есть радоваться солнцу и забыть наконец о типично городской спешке. Этот месяц, следующий месяц – какая разница? Выпей pastis и расслабься. Пару недель это помогало, но потом жена заметила, что строительные материалы, сложенные на заднем дворе, начали покрываться молодой весенней травкой. Мы решили, что надо сменить тактику и добиться от нашей небольшой и неуловимой бригады хоть какой-нибудь твердой даты. Опыт получился весьма интересным и поучительным.

Мы скоро выяснили, что время в Провансе – категория относительная и очень эластичная, даже когда называются совершенно точные сроки. Un petit quart d’heure[54 - Через четверть часика (фр.).], например, означает всего лишь «сегодня». Demain значит «как-нибудь на этой неделе». А самый эластичный сегмент, ипе quinzaine[55 - Две недели (фр.).], может означать что угодно – от трех недель до пары месяцев или лет, но ни в коем случае не четырнадцать дней. Также мы научились понимать язык жестов, сопровождающих любой разговор о сроках. Когда провансалец смотрит вам прямо в глаза и уверяет, что в следующий вторник в восемь ноль-ноль он будет стоять у вас на пороге со всеми инструментами, непременно обратите внимание на его руки. Если они неподвижны или одна из них успокаивающе похлопывает вас по плечу – ждите его во вторник. Если рука поднимается примерно до уровня пояса ладонью вниз и начинает медленно колебаться в горизонтальной плоскости – рассчитывайте увидеть его в среду или четверг. Если же рука мечется быстро, будто собачий хвост, – значит он имеет в виду следующую неделю, или месяц, или бог знает что – все зависит от обстоятельств, а те не в его власти. Все эти движения являются, скорее всего, инстинктивными, и поэтому им можно верить больше, чем словам. Зачастую их смысл подчеркивается употреблением магического слова normalement[56 - Здесь: если все пойдет по плану (фр.).]. Одно это слово стоит целой статьи в страховом полисе, при помощи которой страховщики освобождают себя от ответственности – той самой, которая обычно печатается самым мелким шрифтом. Normalement может означать: при условии, что не пойдет дождь; при условии, что не сломается машина; при условии, что шурин не унесет ящик с инструментами. Мы вздрагивали каждый раз, когда слышали его.

Но, несмотря на то что наши строители столь пренебрежительно относились к пунктуальности и категорически отказывались пользоваться телефоном, для того чтобы сообщить нам, когда они придут или не придут, мы не могли долго сердиться на них. Они всегда были такими обезоруживающе веселыми, они так здорово и подолгу работали, если работали вообще, да и результаты их работы были просто великолепны. В конце концов, они стоили того, чтобы их подождать. И мало-помалу мы опять превратились в философов и приняли провансальскую концепцию времени. Отныне, пообещали мы себе, мы заранее будем готовы к тому, что ничто не случается тогда, когда запланировано. Достаточно и того, что это случается вообще.

Фостен вел себя странно. Вот уже два или три дня он бороздил виноградник на тракторе, волоча за собой хитроумное приспособление с торчащими металлическими кишочками, из которых прямо под лозы изрыгалось удобрение. Но время от времени он останавливал свой трактор, выбирался из него и пешком шел на дальнее поле, сейчас пустое и заросшее, на котором в прошлом году росли дыни. Он внимательно рассматривал поле с одного конца, потом опять садился в свой трактор, удобрял еще один ряд и шел рассматривать другой конец пустого поля. Он мерил его шагами, он качал головой, он чесал затылок. Когда Фостен отправился домой на ланч, я сам поспешил на бахчу, чтобы проверить, что интересного он там обнаружил. Поле показалось мне совершенно обыкновенным: сорняки, обрывки пластика, оставшиеся от тех сеток, что защищали прошлогодний урожай, – бахча как бахча. Может, Фостен подозревает, что здесь зарыт клад? Как-то мы откопали у самого дома пару золотых наполеоновских монет, и он сказал, что, если порыться, можно найти и еще. Но крестьянин не станет зарывать золото посреди возделываемого поля, – скорее, он спрячет его в колодце или под плитками, которыми вымощен двор. Странно.

В тот же вечер они с Анриеттой явились к нам с визитом и принесли с собой баночку домашнего паштета из кролика. Фостен, вырядившийся в белые ботинки и оранжевую рубаху, был непривычно элегантен и деловит. Еще не допив первого pastis, он с таинственным видом наклонился ко мне и заговорил о деле. Известно ли нам, что вино, производимое на наших виноградниках, «Кот-де-Люберон», скоро получит статус Appellation Contr?lеe?[57 - Вина контролируемых наименований (фр.).] Он снова откинулся на спинку кресла, медленно покивал и несколько раз сказал „eh oui“, давая нам время осознать всю важность услышанной новости. Следовательно, продолжал Фостен, наше вино станет гораздо дороже, а владельцы виноградников получат больше денег. И чем больше вина они произведут, тем больше денег получат.

Это было ясно и без объяснений, поэтому Фостен пригубил второй стаканчик pastis – пил он деликатно, но молниеносно и всегда добирался до дна стакана быстрее, чем я ожидал, – и изложил нам свое предложение. Он считает, что дынное поле можно использовать куда более эффективно. Фостен с интересом понюхал оставшийся в стаканчике pastis, а Анриетта тем временем извлекла из сумочки какой-то документ и протянула его нам. Это был droit d’implantation – документ, подтверждающий наше право высаживать виноградную лозу, дарованное нам самим правительством. Размахивая стаканом, Фостен произнес речь, не оставившую камня на камне от дурацкой идеи продолжать выращивание дынь: они требуют слишком много времени и воды, а кроме того, в любую минуту их могут съесть дикие кабаны, специально для этого спускающиеся летом с гор. Только в прошлом году родной брат Фостена Жак потерял треть урожая дынь. И все их поели эти свиньи! Столько денег погибло в утробах у хрюшек! Фостен горестно потряс головой и утешил себя третьим стаканчиком pastis.

Кстати, он тут случайно произвел подсчеты. Вместо невыгодных дынь на нашей бахче может поместиться тысяча триста новых саженцев. Мы с женой переглянулись. Нам в равной степени нравились и вино, и Фостен, а ему явно очень хотелось расширить производство. Мы легко согласились с тем, что новые саженцы – это неплохо, но как только они с Анриеттой ушли, мы и думать забыли об этом разговоре. Фостен – человек неторопливый и основательный, спешить он не любит, да и в любом случае в Провансе ничего не делается быстро. Возможно, к следующей весне он и созреет.

Но на следующее утро в семь часов трактор уже вспахивал нашу бахчу, а через два дня прибыла и посадочная команда: пять мужчин, две женщины и четыре собаки. Всеми ими командовал chef des vignes[58 - Главный виноградарь (фр.).] месье Бошьер – человек, который вот уже сорок лет сажал виноград в Любероне. Трактор тянул за собой маленький плуг, а за плугом, с трудом выдергивая из рыхлой земли ноги в брезентовых сапогах, шел лично месье Бошьер, строго следящий за тем, чтобы борозда получалась идеально ровной и находилась на достаточном расстоянии от соседней. Потом на противоположных концах каждой борозды воткнули по бамбуковому шесту и натянули между ними бечевку. Теперь наша бахча, расчерченная ровными полосами, была готова превратиться в виноградник.

Пока из фургона выгружали новые саженцы – малютки размером с мой большой палец, с пятнышком красного воска на макушке, – месье Бошьер осматривал инвентарь. До этого я наивно полагал, что процесс посадки новой лозы давно механизирован, но сейчас обнаружил, что из инструментов у бригады имеются только полые металлические трубки и большой равносторонний треугольник, сколоченный из деревянных жердей. Все столпились вокруг месье Бошьера, он распределил обязанности, и нестройными рядами работники двинулись на поле.

Бошьер шел впереди всех и, будто колесо, катил рядом с собой деревянный треугольник, чьи концы через равные промежутки оставляли на борозде глубокие отметины. За ним шли двое мужчин и втыкали в отметины полые трубки – в земле образовывались отверстия для будущих саженцев. Следом двигался арьергард, который, собственно, и производил посадку. Две приехавшие женщины вместе с женой и дочерью Фостена оделяли мужчин саженцами и советами, а также ехидно комментировали их разнообразные головные уборы, особенно щеголеватую морскую фуражку Фостена. Собаки развлекались тем, что всем мешали, путались в бечевке и вообще вносили в работу приятное оживление.

Со временем расстояние между работниками все больше увеличивалось – Бошьер уже метров на двести ушел вперед, – но это нисколько не мешало им непрерывно болтать, причем самая оживленная беседа происходила, как правило, между двумя людьми, находящимися дальше всего друг от друга. Остальные члены бригады в это время тоже не молчали, а громко гоняли собак и спорили о том, насколько ровной получается линия саженцев. Вся эта шумная процессия двигалась взад и вперед по полю до самого полудня, а потом Анриетта принесла две большие корзины, и работа временно остановилась.

Все расселись на зеленой травке, покрывающей склон чуть выше виноградника, и с завидным рвением накинулись на содержимое корзин. В них оказались четыре литра вина и целая гора поджаренных с сахаром кусочков хлеба под названием tranches dorеes – хрустящих, золотистых и изумительно вкусных. Отец Фостена пришел посмотреть на проделанную работу, и мы издалека наблюдали, как он ходит по полю, с критическим видом тычет в землю свою палку, а потом удовлетворенно кивает. Потом папаша Андре подошел к нам, чтобы выпить стаканчик вина и, будто старая ящерица, погреться на солнышке. Почесывая собаке живот кончиком своей измазанной в земле палки, он спросил Анриетту, что она приготовит сегодня на обед. Папаша Андре хотел пообедать пораньше, чтобы успеть посмотреть «Санта-Барбару», свой любимый сериал.

Когда все вино было выпито, мужчины поднялись на ноги, стряхнули с себя крошки и опять отправились работать. Когда поздно вечером все закончилось, наша когда-то неопрятная бахча совершенно преобразилась: выстроившись безупречно ровными рядами, из земли торчали крошечные саженцы, едва видные в лучах заходящего солнца. Все столпились у нас во дворе, чтобы немного размять спины и выпить на дорожку, а я отозвал Фостена в сторонку и поинтересовался, во что обойдется проработавший у нас три дня трактор и вся эта рабочая сила. Сколько мы должны этим людям? Фостен замахал руками и даже отставил стакан с pastis, чтобы получше мне все объяснить. Выяснилось, что платить нам придется только за саженцы, а что касается всего остального, в долине существует особая система: соседи сообща и совершенно бесплатно помогают тем, кто производит большую посадку или обновление лозы. В итоге никто не остается в накладе, а кроме того, таким образом можно избежать неприятных объяснений с les fiscs


Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
<< 1 2 3 4 5
На страницу:
5 из 5