Восемь идеальных убийств

– И спрятать тело не так-то просто.

– Это вы не из собственного опыта утверждаете? – поинтересовалась Малви.

– Я прочел целую кучу детективов.

– По-моему, мне действительно стоит присмотреться к преступлениям, в которых основной подозреваемый бесследно исчез.

– А это обычное дело? – спросил я.

– Вообще-то нет, на самом деле. В наши дни не так просто взять и исчезнуть. Большинство людей оставляет достаточно четкие следы. Но да, такое случается.

– По-моему, в этом и вправду что-то есть, – задумчиво произнес я. – Вопрос лишь в том, чтобы найти сразу двух заслуживающих смерти жертв – может, преступников, или еще каких-нибудь мерзавцев, – один из которых умрет, а другой исчезнет. То есть, если ваша теория верна… Как мы назовем нашего подозреваемого? Нам нужно имя.

– Почему бы нам не назвать его… – Малви примолкла.

– Что-нибудь птичье?

– Нет, это только все запутает. Давайте назовем его Чарли, – предложила она.

– Почему Чарли?

– Да просто первое, что пришло в голову. Хотя нет, не совсем так. Я пыталась выдумать имя, держа в голове имитацию, и сразу вспомнила про своего кота в детстве, который отлично умел имитировать голодные обмороки, и звали его как раз Чарли.

– Бедный Чарли… Разве он заслуживает, чтобы его имя использовали таким вот образом?

– Вообще-то да. Настоящий убийца был, а не кот. Каждый день то мышку, то птичку притаскивал.

– Супер, – сказал я.

– Значит, Чарли.

– Так о чем бишь я? Ах да, о необходимости пары жертв, того заслуживающих. Чарли не по вкусу убивать ни в чем не повинных людей.

– Мы этого точно не знаем, но такое вполне возможно, – заметила Малви, слегка отодвигаясь от стола и позволяя официанту поставить перед ней тарелку. – Спасибо, – поблагодарила она его, подхватывая вилку. – Не возражаете, если я буду есть и говорить? Вчера я осталась без ужина, жутко есть хочется.

– Не, все нормально, – отозвался я.

Принесли мои яйца пашот, и при виде их, при виде этих полупрозрачных по краям белков, в желудке вдруг что-то перевернулось. Я подцепил на вилку кубик дыни-канталупы.

– Может, я и ошибаюсь, – проговорила агент Малви, прожевав первый кусок, – но все это вполне может иметь какое-то отношение и к вам, конечно же. Кто-то пытается привлечь ваше внимание, кто-то пытается вас подставить.

Произнося эти слова, она шире открыла глаза. Я оттопырил нижнюю губу, словно размышляя над такой вероятностью.

– Если дело в этом, – наконец сказал я, – тогда есть смысл убедиться, что все эти убийства действительно основаны на книгах из списка.

– Точно, – согласилась Малви. – Вот потому-то я и хочу получше приглядеться к тому, что произошло с Элейн Джонсон, той жертвой инфаркта…

– Которую то ли убил, то ли не убил Чарли, – закончил я.

– Но если это все-таки его рук дело, мне нужно побывать на месте преступления. Там может найтись что-то, привязывающее его к «Смертельной ловушке».

– Хочу сделать важное признание, – произнес я, наблюдая, как щеки агента Малви розовеют от предвкушения. – Вообще-то я никогда не видел спектакль по этой пьесе и даже не читал ее. Но фильм смотрел, причем вполне уверен, что он очень близок к оригиналу. Короче говоря, мне очень стыдно.

– Ничего удивительного, – буркнула она, но тут же рассмеялась. Лицо ее уже не было красным.

– Итак, в фильме, только о котором я и могу говорить, – продолжал я, – жертва умирает от инфаркта, когда видит, как человек, которого она считает давно умершим, вдруг объявляется у нее в спальне и убивает ее мужа. Элейн Джонсон нашли в спальне?

– Я проверю, – пообещала агент Малви. – С ходу не припомню. Хотя знаете, когда вы сказали, что хотите сделать признание, мне показалось, будто вы собираетесь сказать что-то другое.

– Вы думали, я признаюсь, что я и есть Чарли, – сказал я, надеясь, что это прозвучало шутливо.

– Нет, – отозвалась она. – Я думала, вы собираетесь признаться в том, что знали Элейн Джонсон.

Глава 6

Я немного помедлил, после чего произнес:

– Это та самая Элейн Джонсон, которая некогда жила в Бостоне?

– Угу.

– Тогда я действительно знал ее. Не слишком-то хорошо, но в свое время она регулярно заглядывала в магазин и посещала практически все встречи с авторами.

– А вы не могли сообщить мне об этом вчера вечером?

– Честно говоря, мне просто не пришло в голову, что это та самая Элейн. Имя показалось смутно знакомым, но оно довольно распространенное.

– Ладно, – произнесла агент Малви, хотя ее глаза не слишком-то охотно встречались с моими. – И что она из себя представляла, эта Элейн Джонсон?

Я сделал вид, будто задумался, просто чтобы выиграть время, но правда заключалась в том, что Элейн была не из тех, кого так скоро забудешь. У нее были старушечьи толстые очки – по-моему, такие называют совиными – и редеющие волосы, и она всегда куталась в теплые бесформенные кофты и свитера явно домашней вязки, даже летом, но вовсе не это делало ее настолько уж запоминающейся. Она хорошо запомнилась, поскольку была из той породы людей, которые бессовестно пользуются уязвимостью натуры работников розничной торговли, по любому поводу загоняя их в угол и потчуя бесконечными монологами – скорее даже возмущенными диатрибами – на свои излюбленные темы. А любимой темой Элейн были писатели-детективщики – кто из них настоящий гений, кто просто хорош, а кто откровенно никакой («полное говно» – вот определение, которое она постоянно использовала), и обычно она являлась в магазин чуть ли не каждый божий день и цеплялась к первому же его работнику, какой попадался ей на глаза. Это утомляло и раздражало, но мы придумали отличный способ, как управляться с ней, который заключался в том, чтобы просто продолжать работать, пока она вещала, дать ей минут десять, а потом сообщить ей, прямым текстом, что ее время вышло. Понимаю, это выглядит грубо, но дело в том, что Элейн Джонсон и сама особой вежливостью и тактом никогда не отличалась. Про авторов, которых она не любила, Элейн говорила вопиющие вещи. Могла походя отпускать откровенно расистские замечания, ничуть не скрывала своей воинствующей гомофобии и, как ни странно, просто обожала обсуждать внешность других людей, несмотря на свою собственную. По-моему, любой, кто работает в книжном магазине, да и в любом другом, привык иметь дело с трудными клиентами, включая и тех трудных клиентов, которые являются каждый день. Но вся штука с Элейн Джонсон была в том, что она также показывалась и на всех встречах с авторами, на которых те зачитывали отрывки из своих произведений или надписывали книги, и всегда первой тянула руку, задавая вопросы, которые слегка (или не особо-то слегка) оскорбляли бедного автора при всем честном народе. Мы всегда предостерегали писателей заранее, но также и упоминали, что Элейн всегда покупает экземпляр, чтобы ей его надписали, – даже в том случае, если автор, по ее мнению, был «бесталанным мошенником». А большинство писателей, как я давно выяснил, готовы иметь дело даже с распоследними говнюками, если есть шанс продать еще книжку-другую, особенно книжку в твердом переплете.

Да, я знал, что Элейн Джонсон переехала в Рокленд, штат Мэн, поскольку на эту тему она буквально прожужжала нам все уши на ежедневной основе примерно за год до того, как это действительно произошло. Мол, померла сестра, оставила ей дом… На следующий день после того, как она наконец отбыла восвояси, мы всем коллективом на радостях устроили праздничную пьянку.

– Редкостная была заноза, – сказал я агенту Малви. – Таскалась в магазин каждый божий день и тут же цеплялась к кому-нибудь из нас насчет книги, которую в данный момент читала. Теперь припоминаю, что она вроде как и впрямь переехала в Мэн, но я никак не связал имя с ней, когда вы его назвали. Я знал ее просто как Элейн, а не как Элейн Джонсон.

– А она заслуживала смерти? – спросила Малви.

Я поднял брови.

– Заслуживала смерти? Это вы лично меня спрашиваете? Ну конечно же, нет!

– Ну да, простите. В смысле, вы же сказали, что она была редкостной занозой… Теперь ясно – по крайней мере, мне, – что все жертвы были далеко не всеобщими любимцами.

– У нас она всеобщим любимцем точно не была. Однажды заявила мне, что из лесбиянок выходят херовые писательницы, поскольку те не проводят достаточно времени с мужчинами, которые превосходят их интеллектом.

– О как!

– По-моему, она несла нечто подобное лишь для того, чтобы малость взбодриться. Если хотите знать мое мнение, то за всей этой злобной оболочкой просто скрывались грусть и одиночество.