Великая. История Екатерины II

Как занимали ее, еще до вступления на престол, государственные и политико-экономические вопросы, лучше всего видно из замечательного документа, относящегося к этому времени. Я разумею единственный ее автограф важного содержания, сохранившийся от периода, предшествовавшего воцарению Екатерины. Это писанные ею по-французски между 1758 и 1761 годами заметки о разных предметах и случаях, поражавших ее ум, выписки из ее чтений и т. и., напечатанные в 1-м томе «Бумаг Екатерины». Здесь мы находим между прочим замечательные мысли о гражданской свободе, о рабстве, о причинах смертности в простом народе, о правдивости и откровенности правительства, об открытом и гласном суде, о войне и мире, о недостатке в России домашнего воспитания, о плане женского воспитательного заведения, о политике в отношении к Польше. Словом, это как бы программа будущих царственных деяний, проба пера той же руки, которая со временем напишет знаменитый «Наказ». Так, исследуя историю Екатерины в первые три десятилетия ее жизни, мы всюду находим признаки будущей великой личности, открываем нити, связывающие эпоху ее славы с подготовительным периодом менее заметной, но уже знаменательной деятельности.

1875 г.

С.Н. Шубинский

Домашний быт Екатерины II

Художник Р. Бромптон

Императрица Екатерина II в своей домашней жизни отличалась крайней простотой, доступностью и снисходительностью. Родившись в скромной обстановке небогатого княжеского двора в Штеттине, где отец ее был губернатором, она с детства не была приучена к роскоши. Мать воспитывала Екатерину очень просто: никто не называл ее принцессой, она играла с детьми горожан и на гуляньях в городском саду терялась в толпе сверстниц, а дома подчинялась таким строгим правилам, что должна была, по приказанию матери, целовать платья у знатных дам, посещавших ее родителей.

Привыкнув с детских лет к простоте и невзыскательности, Екатерина сохранила их, сделавшись русской императрицей. Обстановка внутренних покоев ее в Зимнем дворце была гораздо скромнее обстановки покоев многих вельмож того времени. Она просыпалась обыкновенно в семь часов утра и, никого не тревожа, сама обувалась, одевалась и растапливала камин, в который с вечера клали дрова. Умывшись в маленькой уборной и надев вместо легкого шлафрока белый гродетуровый капот, а на голову белый флеровый чепец, императрица направлялась в кабинет, где ей тотчас же подавали чашку самого крепкого левантского кофе и тарелочку с гренками. Медленно прихлебывая кофе, Екатерина разбирала бумаги, писала письма и в минуты отдыха кормила гренками своих любимых собачек. В девять часов она переходила в спальню, которая к этому времени спешно приводилась в порядок. Здесь стояли два соединенных между собою фигурных столика с выгибами посередине; у каждого выгиба находился стул, обитый белым штофом. Императрица садилась на один из них, у стены, близ двери в парадную уборную, звонила в колокольчик и, когда входил дежурный камердинер, безотлучно стоявший у входа в спальню, приветливо здоровалась с ним и приказывала звать докладчиков.

К этому часу ежедневно собирались в парадную уборную обер-полицеймейстер и статс-секретари. Другим высшим чинам назначены были для доклада в течение недели особые дни: вице-канцлеру, губернатору и петербургскому губернскому прокурору – суббота; генерал-прокурору – понедельник и четверг; синодальному обер-прокурору и генерал-рекетмейстеру – среда; петербургскому главнокомандующему – четверг. Но все эти лица в случае важных и не терпящих отлагательства дел имели разрешение приезжать с докладами и в другие дни.

Первым являлся к императрице обер-полицеймейстер со словесным донесением о благосостоянии столицы, о ценах на съестные припасы, о разных происшествиях и с запиской о приехавших и выехавших чиновных особах. После обер-полицеймейстера призывались по очереди статс-секретари. При их приеме соблюдался следующий порядок: входивший делал государыне низкий поклон; она отвечала наклонением головы и с улыбкой подавала руку, которую тот целовал; потом она говорила: «Садитесь!» Сев на поставленный против нее стул, докладчик клал на выгибной столик принесенные бумаги и начинал читать. Екатерина в неясных для нее местах прерывала докладчика, требуя разъяснений, давала полную свободу возражать и спорить и, если не убеждалась доводами, оставляла спорные бумаги у себя для более внимательного обсуждения на досуге. Под старость зрение ее так ослабло, что она должна была читать в очках; резолюции она писала четким почерком, но с орфографическими ошибками. По этому поводу в записках одного из ее статс-секретарей, А.М. Грибовского, находятся два следующих рассказа.

Когда Грибовский явился к императрице в первый раз с докладом, то изумился, увидя ее в очках. Она заметила это и, улыбаясь, спросила:

– Верно, вам еще не нужен этот снаряд. Сколько вам лет?

– Двадцать шесть, – отвечал Грибовский.

– А мы, – сказала императрица, – в долговременной службе государству притупили зрение и теперь принуждены очки употреблять!

В другой раз, отдавая ему собственноручную записку о сочинявшемся ею уставе для Сената, она прибавила:

– Ты не смейся над моей русской орфографией. Я тебе скажу, почему я не успела ее хорошенько узнать. По приезде моем в Россию я с большим прилежанием начала учиться русскому языку. Тетка Елизавета Петровна, узнав об этом, сказала моей гофмейстерине: «Полно ее учить, она и без того умна». Таким образом, могла я учиться русскому языку только из книг, без учителя, и это самое причиною, что я плохо знаю правописание.

Но говорила Екатерина по-русски довольно правильно и любила употреблять простые, коренные русские слова, которых знала много.

Из всех статс-секретарей особенно досаждал императрице Г.Р. Державин своею горячностью и страстью спорить. Раз, докладывая ей какое-то важное дело, он забылся даже до такой степени, что в пылу спора схватился за конец накинутой на государыне сверх капота мантильи. Екатерина тотчас замолчала и позвонила.

– Кто там еще есть? – хладнокровно спросила она вошедшего камердинера.

– Статс-секретарь Попов, – отвечал камердинер.

– Позови его сюда.

Попов вошел.

– Побудь здесь, Василий Степанович, – сказала ему с улыбкой государыня, – а то вот этот господин дает много воли своим рукам и, пожалуй, еще прибьет меня.

Державин бросился перед императрицей на колени.

– Ничего, – промолвила она, – продолжай: я слушаю.

Штат личной прислуги Екатерины состоял из одной камер-фрау, четырех камер-медхен и пяти камердинеров, из которых двое находились при ее особе, а двое при Эрмитаже. Обязанности каждого были точно определены; так, например, один камердинер заведовал гардеробом и получал от императрицы приказание, что именно и в какой день следует приготовить для нее; другой надзирал за внутренними комнатами; третий, любимец Екатерины старик Попов, заведовал ее кабинетом и «кладовою», где хранились драгоценные вещи, парчи, бархаты, материя, полотна и т. п. На его обязанности лежало каждую субботу подавать ей ведомость о выдачах, произведенных из кладовой в течение недели, не исключая даже мелочей, вроде ленточек и тесемок, и государыня сама отмечала на ведомости: «Записать в расход».

Екатерина привязывалась к служившим ей людям, извиняла их слабости и недостатки, добродушно переносила их нередко грубые выходки, входила во все подробности их семейного положения и пользовалась всяким случаем сделать им приятное и показать, что ценит их верную службу и преданность. По этому поводу в записках современников можно найти множество рассказов, прекрасно характеризующих императрицу.

Однажды она приказала Попову принести для подарка кому-то часы, назначив им цену. Попов отвечал, что у него нет таких. Она сказала, что ему нельзя упомнить все часы, хранящиеся в «кладовой». Попов продолжал стоять на своем.

– Принеси же ко мне все ящики, – сказала императрица, – я сама осмотрю, если ты упрямишься.

– Зачем же понапрасну их таскать, когда я в том уверен, – упорствовал Попов.

Случившийся при этом граф Г. Г. Орлов упрекнул его в дерзости.

– Еще правда не запрещена; она сама ее любит, – огрызнулся Попов.

Екатерина настояла, чтобы ящики принесли, но, сколько ни искала требуемых часов, не нашла их.

Тогда Попов спросил ее с неудовольствием:

– Кто же теперь прав?

И императрица перед ним извинилась.

В другой раз, не находя на своем бюро какой-то бумаги, она позвала Попова и велела искать. Он долго перебирал все кипы, а Екатерина в досаде и нетерпении ходила по кабинету. Попов начал хладнокровно доказывать, что она сама куда-нибудь задевала бумагу, что никто из ее кабинета не крадет и т. д. Неудача и упреки его взорвали Екатерину, и она с гневом выслала Попова вон. Оставшись одна, государыня снова и тщательно принялась пересматривать каждый лист и нашла то, что искала. Тогда она послала за Поповым, но он отказался идти, говоря:

– Зачем я к ней пойду, когда она меня от себя выгнала.

Последовало второе посольство за ним, но он продолжал упорствовать.

– Досада моя прошла, я более не сердита, уговорите его прийти! – приказывала Екатерина.

Наконец Попов явился с угрюмым видом и, когда она промолвила: «Прости меня, Алексей Семенович, я виновата», наставительно отвечал ей: «Вы часто от торопливости без причины нападаете на других; Бог вас простит, я на вас не сердит».

После обеда Екатерина по обыкновению занималась в кабинете, и ей захотелось пить. Отворив дверь и увидев, что дежурный камердинер заснул, она осторожно вернулась на свое место. Прождав полчаса, она позвонила. Камердинер проснулся и принес ей стакан воды с морсом.

– Отдохнул ли ты? – спросила императрица и прибавила: – Я дольше не могла терпеть жажды и потревожила тебя.

Как-то в Царском Селе, проснувшись ранее обыкновенного, императрица вышла на дворцовую галерею подышать свежим воздухом и заметила, что несколько придворных служителей у подъезда поспешно нагружают телегу казенными съестными припасами. Она долго смотрела на эту работу, не замечаемая служителями, наконец крикнула, чтобы кто-нибудь из них подошел к ней. Воры оторопели и не знали, что делать. Императрица повторила зов, и тогда один из служителей подошел к ней.

– Что вы делаете? – спросила Екатерина. – Вы, кажется, нагружаете вашу телегу казенными припасами?

– Виноваты, ваше величество, – отвечал служитель, падая ей в ноги.

– Чтобы это было в последний раз, – сказала императрица, – а теперь уезжайте скорее, иначе вас увидит обер-гофмаршал, и вам не миновать беды.

Заметив во время прогулки в саду, что лакеи несут из дворца на фарфоровых блюдах ананасы, персики и виноград, императрица, чтобы не встретиться с ними, свернула в сторону, сказав спутникам:

– Хоть бы блюда-то мне оставили!

Одна из камер-юнгфер была очень забывчива. Раз она не только забыла приготовить императрице воду для умывания, но и сама ушла куда-то. Екатерина долго ее дожидалась, и когда наконец та явилась, то императрица, вместо ожидаемого взыскания, обратилась к ней со следующими словами:

– Скажи, пожалуйста, не думаешь ли ты остаться навсегда у меня во дворце? Вспомни, что тебе надо выходить замуж, а ты не хочешь исправиться от своей беспечности. Ведь муж не я; он будет строже меня взыскивать с тебя. Право, подумай о будущем и привыкай заранее.