Коробка Кошмаров

– Нужно отнести её в Контору! Показать Арману, – подумала Гэл, и вздрогнула: пропуск на работу она сдала – единственный выход – вернуться с девочкой домой. Там, в оранжерее или в зимнем саду, она будет в безопасности. А дальше – посмотрим.

В кармане нашёлся старый клетчатый платок мужа – протирать очки. Гэл повязала его вокруг малышки как тунику. И посадила девочку на плечо.

Такси остановилось у знакомого каменного забора. Гэл машинально пересчитала вещи.

Чемодан на колесиках, сумка с ноутом и рюкзак для котов – с малышкой, сонно таращившейся в иллюминатор переноски. Все на месте.

Сумерки уже стали густыми как черничное варенье.

Глядя на тёмные окна особняка, Гэл отметила про себя: «Все хорошо. Муж и дети уже спят, а она просто поздно вернулась домой. С утра надо успеть пожарить оладьи, пока Лис не ушёл в колледж».

Она бодро зашагала через сад.

– С возвращением миссис Роуз, – проскрипел электронный страж, распахивая перед ней тяжелую дверь.

– Включи свет, отопление и сделай мне чай с лимоном и ложкой сахара.

– Не могу, миссис Роуз, – дверь гулко захлопнулась за спиной, оставив Гэл в полной темноте, – Питание отключено. Я… я… я…

Все стихло.

– Закоротило, что б тебя! Завтра утром посмотрю, при дневном свете.

Муж всегда быстро решал проблемы энергообеспечения особняка. Теперь придётся разбираться самой.

И Гэл, уже третий раз за день, поймала себя на мысли: «Нужно позвонить Арману…»

Тьма была густой и холодной, как желе. Тишина обжигала уши. А ещё этот запах!

Их дом всегда имел множество ароматов, по которым Гэл могла бы с закрытыми глазами пройти в любую комнату: молотый кофе, корица и мускатный орех – столовая; розы, анемоны и хороший одеколон – их с Арманом спальня; канифоль и гиацинты – комната старшего сына Лиса, он виолончелист; а кедром и флёрдоранжем тянуло из зимнего сада… резная лестница пахла старым лаком, едва уловимый запах солей, разбавителя, марганца, и розового масла тянулся из алхимической лаборатории мужа. Все вместе ароматы создавали неподражаемый аккорд – запах родного угла.

Но сейчас все запахи отступили, кроме одного, резкого и незнакомого.

Гэл потянула носом, и ей захотелось ощетиниться, оскалиться, а ещё лучше убраться подальше. Острый, отдающий желчью и драконьей кровью, залепляющий ноздри и рот запах живого, возможно, даже раненного существа. Так пахнут змеи, меняющие кожу. Ящеры. Рептилии? Не то.

Запах какой-то непонятной твари, горгулья её задери!

Гэл с ужасом поняла, что не сможет покинуть дом. Электронный дворецкий прежде чем отрубиться заблокировал все выходы. Она шлепнула рукой по карману, где обычно лежал пистолет, но нащупала только прямоугольник мобильного. Боги Олимпа, и почему она пришла домой безоружной?!

Феечка беспокойно завозилась в переноске на плече. Это придало Гэл решимости.

– Не бойся, малышка! – прошептала она, – Спрошу Армана, как включить электричество. Может, просто какое-то реле переключить. Откроем дверь и вернёмся в отель. А на завтра вызовем вивисекторов… и клининг.

Знакомые пять цифр набрались вслепую. Гэл, глубоко вздохнув, поднесла телефон к уху, боясь услышать автоответчик. О, пошли длинные гудки.

И сразу же на втором этаже раздалась первые такты «Оды к радости» Бетховена.

Арман был дома.

Гэл радостно побежала вверх по знакомой лестнице, освещая ступени телефонным фонариком. Она сразу забыла о разводе, утраченных акциях и своей болезни, словно о дурном сне. Сейчас она увидит мужа, по которому очень соскучилась! Он, конечно, всё простил, раз ждёт её дома! И жизнь наладится.

После первого пролёта Гэл споткнулась и чуть было не растянулась прямо на ступеньках, едва удержав рюкзак. Каблук поехал в слегка фосфоресцирующей луже на паркете. А, вот и ещё одна… ещё. Гэл тряхнула головой и пошла на звук звонка, уже внимательней глядя под ноги. Лужи были странные. Будто мёд растерли по полу грязной шваброй – в одном направлении.

– Это следы, – догадалась Гэл, похолодев, – и ведут они в спальню. Или в лабораторию за ней. Но Арман-то должен быть в курсе, он всё и объяснит!

Телефон надрывался в полном одиночестве. Он вибрировал и крутился на тумбочке бывшего мужа, слабо освещая откинутое с одного конца покрывало. На заставке экрана стояла их с детьми общая фотка – как раньше… как всегда. Мужа в комнате не было.

Гэл прервала звонок, когда за баритоном уже вступил хор, безрезультатно посветила по углам и пристроила рюкзак с заснувшей феечкой на подоконник. Вслушалась в наступившую тишину. О! Из алхимической, смежной со спальней, доносилось слабое бульканье возгонки, заглянула туда. Ни мужа, ни Твари… никого, лишь поблёскивают пузыри на радужной жидкости в колбе над спиртовкой. Значит, идёт какой-то опыт!

– Арман! – позвала она громким шёпотом, – это я! Арма-а-ан!

Ответа не последовало. Наверное, его срочно вызвали в Контору. Или он ушёл в библиотеку в западном крыле дома. Там и оружейная, и тренировочный зал, и бассейн. А может быть снова отмечает начало холостой жизни рюмкой виски в «Янтарном грифоне»?!

Вернётся, хотя бы за телефоном.

Усталость тяжело навалилась на плечи, захотелось вытянуться в своей постели и заснуть.

Гэл вернулась к двери в спальню, заперла её. На тот случай, если Тварь – результат Армановых опытов или его домашний питомец – надумает заглянуть, и побрела в кровать.

Балдахин, расшитый урановыми бусинами внутри и снаружи, словно светлячками, тенью возвышался над ложем. Он одновременно удовлетворял запросы обоих супругов: Арман любил барокко, а Гэл мечтала спать в лесу, где в кронах деревьев соперничают светлячки и первые звёзды.

– Почему телефон здесь, а хозяина нет, и чем пахло на лестнице?! Куда делась Тварь, и была ли она? Об этом я подумаю завтра! Одно очевидно: это я была дурой, затеяв развод! – вслух выругалась она, нашаривая ночную сорочку под своей половиной одеяла. Рубашка была на месте. Гэл едва успела донести голову до подушки, как провалилась в чёрную яму сна.

А там были горячие капли на руке, дождь не дождь, а что-то странное. Сотрёшь, но все равно жжется. В полудреме кажется, будто над спиртовкой лопнула колба и варево из неё разбрызгалось по всему дому. Белые розы уже стали красными?!

Перевернулась на другой бок. Половина кровати пуста: можно лечь морской звездой на дно ночи. Расплыться в околоплодных водах бессознательного, с облегчением утратив привычные черты личности… Спать.

Что это?! Шур, шур, шурк! Шуррр, шуррр, шурк!

Будто кто-то скребёт коготком по брезенту, изнутри пытаясь поддеть петельку, проткнуть дырочку. Сначала крохотную, вот так! Потом вставить второй коготок! Расширить, расшатать отверстие побольше… капелька за капелькой, вытекает едкая жижа, постепенно расходится опалённая ей ткань, пропуская внутрь ночной воздух.

О, какое наслаждение – дышать им! Из полуоткрытого окна тянет первоцветами.

Распустились гиацинты и желтые нарциссы на клумбе у пруда с карпами кои. Чудесная ночь для весеннего праздника. А крокусы, наверное, уже отцвели!

Шур, шур, шурк! Шуррр, шуррр, шурк! Надо поднажать! Ну – ка! Ещё чуть-чуть!

Наверху, под пологом балдахина, сначала что-то потихоньку шуршало и скреблось, потом все громче заскрипели стропила шатра, и с треском раскрываемой гигантской молнии лопнул подвешенный к ним кокон. Пара фосфоресцирующих капель из него попала Гэл на руку и щёку. Она подскочила, зашипев от боли и неожиданности. И увидела над собой слабо светящуюся щель, из которой сочились на кровать капли мерцающего мёда. И запах!

Гэл зажала рот рукой.

– Сейчас вырвет без всякой бабочки, – подумала она, глядя на зловонную лужу поверх одеяла, – надо бежать!

Но сдвинуться с места было невозможно, словно лёд сковал всё тело. А глаза, помимо воли, все смотрели и смотрели на… на чудовищно треснувший плод.

Края щели тем временем стали расширятся, их раздирали изнутри. Потом появилась длинная рука, покрытая сияющей слизью. За ней – вторая. Руки с усилием раздвинули дыру настолько, что из неё разом выскользнула половина туловища Твари и повисла вниз головой, прямо напротив.

Не сразу сообразив, что хриплый непрерывный крик выходит из её раскрытого рта, Гэл рванулась прочь. Но Тварь ловко поймала её за руку твёрдыми хитиновыми пальцами с чёрными когтями. Дёрнула назад. И довольно зашипела.