Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества

Точных данных о людских потерях шведского флота не имеется. Но уже сам факт, что на плененном линейном корабле «Принц Густав» было убито 150 членов его команды, не считая раненых, свидетельствует о жестокости морского сражения в Финском заливе.

Командующий Балтийской эскадрой адмирал С. К. Грейг не был удовлетворен результатами Гогландского морского сражения. Огорченный пленением линейного корабля «Владислав» (случай крайне редкий в истории Военно-морского флота Российской империи), он велел отдать под суд командиров кораблей, бывших недалеко от терпящего бедствие судна и не оказавших ему в баталии на море необходимой помощи. Военный морской суд был строг на наказание. Командиры линейных кораблей, которые в сражении не оказали помощи «Владиславу», – Коковцев, Вальронд и Баранов – были разжалованы из старших офицеров в рядовые матросы. Командующий арьергардом русской эскадры контр-адмирал В. П. Фондезин был отстранен от дальнейшего командования над корабельными отрядами и переведен в береговую службу. На строгости такого наказания настаивал сам С. К. Грейг[88 - Cross A. By the Banks of the Neva Chapters from the Lives and Careers of the British in Eighteenth-Century Russia. Cambridge, 2007. P. 193.].

Морское сражение завершилось в 22 часа. Русская эскадра поспешила к Свеаборгу, морской крепости на подступах к столице Финляндии городу Гельсингфорсу (ныне Хельсинки) и заблокировала королевский флот в Свеаборгской гавани. Там шведы вскоре потеряли еще один корабль. Готландское морское сражение стало крупным боевым успехом русского флота. Победа в нем разрушила шведский план молниеносной войны против России. Откровенно напуганный активными действиями Балтийского флота противника, король Густав III приостановил продвижение в Финляндию своей 50-тысячной армии, которая лишилась поддержки флотских сил со стороны Финского залива.

Победа в морском сражении в самом начале войны имела стратегическое значение. Шведской армии, наступавшей в направлении на Санкт-Петербург, противостояло всего 10 тыс. русских войск. Будь король Густав III посмелее в реализации собственного плана на захват российской столицы, дело могло бы принять иной оборот.

Военный совет при императрице Екатерине Великой, оценивая итоги морского сражения в Финском заливе у острова Гогланд, не посчитал его убедительной победой русского Балтийского флота. Члены совета исходили из расчета боевых потерь и захваченных трофеев. А они у противоборствующих флотов оказались равными: сражение закончилось пленением одного шведского и одного русского линейных кораблей. Это означало, что флотоводец С. К. Грейг на море воевал плохо, поскольку не смог разбить вражескую эскадру, а только сумел обратить ее в отступление под защиту крепостных батарей Свеаборга. Императрица Екатерина II не согласилась с мнением совета. Она направила адмиралу благодарственное письмо и пожаловала ему высшую награду Российской империи – орден Святого апостола Андрея Первозванного[89 - Энциклопедия военных и морских наук / Под ред. Г. А. Леера. СПб., 1888. Т. II. С. 581.]. Однако флотоводец отказался его надеть на адмиральский мундир до тех пор, пока не будет полностью уничтожен неприятельский флот. Только после этого Адмиралтейств-коллегия прислала Самуилу Карловичу «похвальный лист». Она наконец-то отдала долг заслугам боевого адмирала.

Блокада флота Швеции в Свеаборгской гавани затягивалась. Равно как затягивалось и наступление королевской армии из Финляндии на Санкт-Петербург. Русская эскадра вела себя под Свеаборгом активно, благодаря чему был уничтожен еще один неприятельский линейный корабль «Густав-Адольф». Он был взят с боя и сожжен. Адмирал С. К. Грейг считал, что можно провести штурм крепости Свеаборг и уничтожить стоявший в его гавани вражеский флот. Однако военный совет, рассмотрев предложенный адмиралом план атаки шведской крепости, отклонил его. Тогда флотоводец вновь представил совету свой план, выразив при этом желание лично претворить его в победное дело. На сей раз столичное высшее военное командование согласилось, но поздно. В октябре 1788 г. адмирал тяжело заболел, простудившись на корабле от постоянных бурных осенних невзгод. Болезнь прогрессировала. По приказанию императрицы флагманский корабль Грейга «Ростислав» был переведен от Свеаборга в Ревель «для лучшего спокойствия больного». В Ревель был послан личный врач государыни Дж. Рочерсон. Но ничего помочь уже не могло. 15 октября 1788 г. адмирал Самуил Карлович Грейг умер на борту флагманского линейного корабля «Ростислав», стоявшего в Ревельской гавани. Получив известие о его кончине, императрица Екатерина Великая произнесла: «Великая потеря, государственная потеря…»

Адмирал С. К. Грейг был торжественно похоронен в Домской церкви на Вышгороде Ревеля. На его похороны императрица Екатерина II лично повелела выдать 8,5 тыс. рублей. По ее распоряжению над могилой флотоводца был воздвигнут строгий памятник из привезенного с земли далекой Италии белого каррарского мрамора. Авторами памятника стали прославленные Дж. Кваренги и И. П. Мартос. Надпись к надгробию сочинила сама государыня, любившая создавать торжественные тексты к памятникам своих сподвижников. В 1790 г. по распоряжению императрицы была выбита бронзовая медаль, предназначенная для массового выпуска. На ее лицевой стороне отчеканен портрет адмирала С. К. Грейга, а на оборотной изображены символически все его военные и технические заслуги и Слава, возлагающая цепь ордена Святого апостола Андрея Первозванного к гербу Грейгов. История сохранила для потомков несколько портретов Самуила Карловича Грейга. Самый известный из них принадлежит кисти художника Левицкого.

Другим, к сожалению, почти забытым нашей историей иностранцем, отдавшим свою жизнь за наше Отечество, был кузен императрицы Екатерины Великой принц Виктор Амадей Ангальт-Бернбург-Шаумбург-Хоймский.

Принц Виктор Амадей Ангальт-Бернбург-Шаумбург-Хоймский (нем. Victor Amadeuss von Anhalt-Bernburg-Schaumburg-Hoym) оказался одним из многих «знатных иностранцев», занесенных ветром судьбы в Россию, которых поразительный блеск екатерининского правления, щедрость всероссийской самодержавной государыни и ореол славы русской армии и флота привлекали на новую для себя ратную и государственную службу. Принц де Линь, имперский посол при русском дворе, писал: «Вижу родственника Екатерины (принца Ангальт-Бернбургского), который может показаться последним офицером в ее армии; такой он скромный, великая простота! Он вовсе не хочет пользоваться своим положением! У него много дарований, он всесторонне развит; он влюблен в свою профессию и ружейные выстрелы; часто попадает из-за своей горячности в сложное положение, любит выдвигать других и покровительствует им, что отличает только его, пытлив умом и чист сердцем, имеет тонкий вкус; любезный, отзывчивый; ничто не может ускользнуть от его внимания; быстрый в ответах; все прекрасно обнимает своим умом, твердый в своих правилах; снисходителен ко мне, но суров к себе и другим; чрезвычайно образованный и, словом, наполненный истинным гением военного человека»[90 - Ганкевич В. Ю. Генерал-поручик В1ктор Амадей Ангальт-Бернбург-Шаумбург-Хойм: (призабута б1ограф1я генерала катерининсько'1 доби) // Ученые записки Таврического национального университета им. В. И. Вернадского. Серия «Исторические науки». 2011. Т. 24 (63). № 1. С. 32.].

Родился во втором (морганатическом) браке правящего князя Виктора I Амадея Адольфа, князя Ангальт-Бернбург-Шаумбург-Хойма с графиней Гедвигой Софией фон Доннесмарк. Приходился двоюродным братом императрице Екатерине II (урожденной принцессе Софии Фредерике Августе Ангальт-Цербстской). Получил прекрасное домашнее образование. Современники отмечали начитанность и прекрасный вкус принца в отборе произведений искусства. В восемь лет был отдан в Берлинский кадетский корпус. В 1757–1762 гг., в период Семилетней войны (1756–1763), служил младшим офицером в полку принца Ангальт-Дессау прусской армии. Зарекомендовал себя в качестве скромного, честного и компетентного офицера. Вышел в отставку в 1771 г. в чине подполковника и должности командира батальона. В 1772 г. поступил на русскую службу в чине полковника[91 - Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. СПб., 1911–1915. Т. 8. С. 464–466.].

Отличался требовательностью, собранностью, был беспощаден к лентяям, вникал в нужды своих подчиненных и был любим нижними чинами. Прекрасный тактик, мастер маневренной войны. В отличие от многих других «знатных иностранцев», роившихся при дворе императрицы Екатерины II Великой, он получил их на войне, не раз рискуя собственной жизнью на поле брани. Принцу Виктору Амадею Ангальт-Бернбург Шаумбургскому в известной степени повезло. Он поспел к окончанию русско-турецкой войны 1768–1774 гг. и принял в ее победном завершении самое активное участие.

Принц служил в отряде генерал-поручика барона Карла фон Унгерн-Штренберга. Уже весной 1773 г. за разгром турецкого отряда под Силистрией получил похвальную грамоту. В 1774 г. принял участие в боях под Силистрией и Варной. При неудачном штурме Варны командовал штурмовой колонной в составе егерского и гренадерского батальонов. Проявил невероятную храбрость в ходе боя. Прикрыл отход основных сил отряда, командуя арьергардом[92 - Беспалов А. В. Чужеземный принц на службе России // Военноисторический журнал «Рейтар». 2017. № 1. С. 32–40.]. За отличия при Силистрии и Варне награжден орденом Святого Георгия IV степени № 278 «За храбрые и мужественные подвиги, оказанные при атаке неприятельских сил 12 июня 773 года близ Силистрии и при поиске того же года на Варну».

Активно участвовал в выработке положений Куйчук-Кайнарджирского договора 1774 г. с Османской империей. Проявил себя как хороший дипломат. 10 июля 1775 г. произведен в чин генерал-майора с переводом в лейб-кирасирский полк. 18 июля 1778 г. принц был повышен в чине до генерал-поручика, но «остался за штатом без определения в команду». В таком положении принц провел долгие 10 лет. Императрица родственника не жаловала и не помогала его продвижению по карьерной лестнице.

В начале второй русско-турецкой войны (1787–1791) принц Анхальт состоял при «главной квартире» Екатеринославской армии фельдмаршала князя Г. А. Потемкина-Таврического. 6 декабря 1788 г. русские полки по сигнальному выстрелу пошли на штурм турецкой крепости Очаков. По диспозиции приступа вражеской крепости принц Ангальт-Бернбург-Шаумбургский получил назначение быть частным начальником 1-й и 2-й штурмовых колонн[93 - Ганкевич В. Ю. Указ. соч. С. 8–9.], т. е. главнокомандующим ему поручалось возглавить атаку приморской части очаковских укреплений. Как предписывала потемкинская диспозиция, 1-я штурмовая колонна под командованием генерал-майора графа Петра Алексеевича фон Палена должна была по берегу Черного моря двинуться к Гассан-Пашинскому замку. Атаковать его предстояло с тыла, со стороны взморья. К тому времени турецкая гребная флотилия, стоявшая под защитой крепостных стен, была уничтожена русской Днепровской. Замок считался стержнем всей обороны очаковского гарнизона, и подступиться к нему было непросто.

Принц Ангальт-Бернбург-Шаумбургский не посчитал за труд перед генеральным штурмом провести рекогносцировку того участка вражеской крепости, который предстояло брать приступом его колоннам. Поэтому он визуально смог оценить и рельеф местности, и силу крепостных сооружений, и подходы к ним со стороны осадного лагеря русских войск. Все это в день 6 декабря оказало частному воинскому начальнику самую добрую службу.

Сам генерал-майор Виктор Амадей Ангальт-Бернбург-Шаумбургский в день сражения за Очаков находился при 2-й штурмовой колонне. Ее искусные атакующие действия во многом решали успех предстоящего дела. Этой колонне предстояло проникнуть во вражеский ретраншемент и своими активными действиями отвлечь внимание турок от продвигавшейся вдоль морского берега паленской колонны. Однако в полной мере такой замысел командования Екатеринославской армии не удался. Все дело было в том, что неприятель вел себя уже в самом начале приступа очень осмотрительно и бдительно. Султанские военачальники старались уловить направление движения идущих на штурм русских колонн, чтобы удачно противодействовать им[94 - Ганкевич В. Ю. Указ. соч. С. 9.].

Турки, державшие оборону в ретраншементе близ берега Черного моря, уже с началом штурма поняли, какую опасность несет в себе продвижение к Очаковскому замку колонны генерал-майора Палена. В случае беспрепятственного атакующего движения она оказывалась у них в ближнем тылу. В таком случае бороться с ней османскому гарнизону пришлось бы с большими трудностями.

Большая толпа султанских воинов, среди которых особенно много оказалось янычар, решительно вышла из ретраншемента и двинулась наперерез наступавшей вдоль берега моря колонне противника. Такой ситуацией незамедлительно воспользовался принц. Предводимая лично им 2-я штурмовая колонна энергично атаковала неприятельский ретраншемент, из которого к берегу моря вышла немалая часть его защитников[95 - Беспалов А. В. Чужеземный принц на службе России // Военноисторический журнал «Рейтар». 2017. № 1. С. 38.].

Успех стремительной атаки полевого очаковского укрепления оказался полным. После короткого по времени, но жестокого рукопашного боя атакующие заняли весь ретраншемент, но понесли при этом большие потери в людях. В это время на морском берегу колонна генерал-майора Палена еще продолжала вести ближний бой.

Не теряя времени даром, штурмовая колонна принца Виктора Амадея двинулась к Стамбульским воротам Очаковской крепости, хорошо укрепленным и защищаемым янычарской пехотой. Султанская гвардия билась насмерть, уже зная, что им не отстоять город-крепость – настолько скоротечен оказался генеральный штурм Очакова, который стойко держался все время длительной осады. Схватка у Стамбульских ворот оказалась едва ли не самой яростной в ходе победного штурма Очаковской крепости. Турки защищались отчаянно, с участью обреченных, не сдаваясь и отказываясь от пощады. Однако это не смогло остановить атакующий порыв бойцов 2-й штурмовой колонны. Они ворвались в саму крепость по трупам своих и врагов, наполнившим крепостной ров во всю его трехсаженную глубину.

В ходе всего кровопролитного приступа генерал-майор принц Виктор Амадей Ангальт-Бернбург-Шаумбургский находился в рядах атакующих[96 - Ангальт-Бернбург-Шаумбургский, Виктор Амадей // Русский биографический словарь. СПб., М., 1896–1918. Т. 2. С. 108–110.]. Он отдавал приказания, направлял движение колонны, личной храбростью воодушевлял солдат и офицеров. Это был самый победный день в его генеральском послужном списке.

Знаки ордена Святого Георгия II степени – большой шейный крест и звезду – принц получает за штурм Очакова 6 декабря 1788 г. Как было указано в рескрипте императрицы: «В воздаяние усердия к службе и отличнаго мужества, с которым он, предводительствую вверенной ему колонною для атаки города и крепости Очакова, был из первых в взятии онаго приступом от войск Российских подвизавшихся»[97 - Степанов В. С., Григорович П. И. Указ. соч. С. 129.]. В кампании 1789 г. принц Ангальт-Бернбургский отличился в сражениях при Каушанах, штурме Аккермана и Бендер. За эти победы был пожалован орденами Александра Невского и Андрея Первозванного. В конце 1789 г. был отозван на шведский театр военных действий.

Боевая репутация генерал-поручика принца Виктора Амадея Ангальт-Вернбург-Шаумбургского в окружении императрицы Екатерины II оказалась действительно велика. Им даже предполагалось заменить главнокомандующего действующей армией графа В. П. Мусина-Пушкина в только что начавшейся русско-шведской войне 1788–1790 гг. Назначая престарелого генерала на эту высокую должность, государыня называла его «нерешимым мешком». Лично храбрый полководец, лучшие годы которого были уже позади, нелестный отзыв о себе императрицы оправдывал своими действиями против шведских войск.

19 октября 1789 г. Екатерина II писала Григорию Потемкину: «Я сожалею, что князь Бернбургский из младших генерал-поручиков; не знаю сама, почему мое доверие в этом случае склонилось бы скорее к нему, чем к другому». Дело заключалось в том, что по правилам нельзя было обойти действующих генерал-аншефов, и по старшинству в этом списке генерал-поручик принц Ангальт-Бернбургский был где-то 12-м или 13-м. В ответ светлейший князь написал Екатерине II: «я назвал Салтыкова ради того, что он старше. Впрочем, воля Ваша, упираться, казалось бы, ему теперь неудобно <…> Но если не он, то прикажите Меллера. И к нему генерал-поручиков Игельстрома и Ангальта»[98 - Ганкевич В. Ю. Принц Виктор Амадей Ангальт-Бернбург-Шаймбург-Хоймский, соратник и учитель российских полководцев – героев Отечественной войны 1812 года // Российская империя в исторической ретроспективе: Вып. VIII. Белгород, 2013. С. 35.]. Так и было сделано.

Боевые действия в Финляндии для россиян начались неудачно. Как писал известный историк Михаил Бородкин: «Во время войны 1788–1790 гг. часть крестьян Выборгской губернии оказывали всякое содействие войскам Густава, давая им нужные советы и доставляя продовольствие. Шведы благодаря преданным крестьянам и пасторам были хорошо осведомлены обо всем происходившем в наших лагерях. Они воспользовались нашей оплошностью. Посадив на сани два батальона пехоты (около 4 тысяч), ударили на наш отряд, стоявший в Пардакоски, и захватили у него два орудия и казну… Русским пришлось отступить. Уходя, они остановились в Савитайполе. Внезапным нападением на Пардакоски шведы расстроили наш план наступления на Ловизну. 18 апреля шведы овладели постом у Валкиала (на реке Кюмени)»[99 - Бородкин М. М. История Финляндии. Время Екатерины II и Павла I. СПб., 1912. С. 305.].

Из Санкт-Петербурга поступил приказ вернуть Керникоски и Пардакоски. Контратака русских была назначена на 18 апреля в 23 часа 30 минут. Движение на войско Густава III был запланировано с трех сторон. Сначала атака россиян была удачной, шведы начали отступление. Генерал-поручик принц Ангальт-Бернбургский попытался овладеть Керникоски. Он дал приказ быстрым маршем захватить Керникоскский мост. Затем русские захватили вражескую батарею. Шведы начали оставлять окопы, но вскоре получили подмогу, стали теснить россиян и перешли в контратаку. Генерал-поручик принц Ангальт-Бернбургский, не дождавшись помощи, был вынужден отступать. Как писал Михаил Бородкин, «шведы обо всем были предупреждены и каждую колонну были готовы встретить»[100 - Бородкин М. М. Указ. соч. С. 306–307.].

В том трагическом бою генерал-поручик было смертельно ранен пушечным ядром в правую ногу выше колена. Раненого взяли на плаще гренадеры и понесли к Савитайполю. Дорогой «в эти короткие минуты, повернувшись к своему адъютанту (Барклаю де Толли), который лил слезы, принц Ангальт подарил ему шпагу, говоря: «Этой одной собственностью могу теперь распоряжаться; дарю Вам ее, она всегда будет с честью в руках Ваших»[101 - Ганкевич В. Ю. Принц Виктор Амадей Ангальт-Бернбург-Шаймбург-Хоймский, соратник и учитель российских полководцев – героев Отечественной войны 1812 года // Российская империя в исторической ретроспективе: Вып. VIII. Белгород, 2013. С. 37.]. Потери русских в этом бою составили: убитыми 6 офицеров и 195 солдат, ранеными 16 офицеров и 285 солдат. Потери шведов: 41 убит и 173 ранены. 21 апреля императрица узнала о поражении под Пардакоски и ранениях принца Ангальта и бригадира Байкова. Спасать раненых срочно отправили врача Келлена.

Известна также фамилия врача, который провел ампутацию ноги раненого генерала, – Сланецкий. Генерал Ангальт согласился на ампутацию, сказав, что понимает тщетность попыток спасти ему жизнь, но его родные должны знать, что принц боролся за нее до конца. Спасти раненого не удалось. Скончался также и бригадир Байков. А 22 апреля императрица узнала об их смерти. Очевидно, она находилась в психическом напряжении и держала все эмоции в себе. Но следующего дня Екатерина II все же дала волю своим чувствам и… заплакала. Смерть принца Ангальт-Бернбургского вызвала сожаление у его современников. Через всю жизнь пронес память о своем командире Барклай де Толли. Известно, что он всегда вешал над кроватью миниатюрный портрет и шпагу генерала.

После смерти генерала князь Потемкин писал императрице: «Вы, матушка Всемилостивейшая Государыня, милостивы были обещанием деревень покойному Принцу Ангальту. Жена его осталась в бедности. Ежели бы ей какой-нибудь пенсион». И действительно императрица установила ежегодный пенсион в размере 3000 рублей для вдовы и матери погибшего.

Однако если С.К. Грейг и принц фон Анхальт-Бернбургский навсегда связали свою судьбу с Россией, то французский граф Роже де Дама оказался в России в силу стечения обстоятельств. Представитель древнего и знатного рода, принимавшего участие в крестовых походах, был с рождения обречен надеть военный мундир. Его военная карьера была блестящей и началась в прославленном полку Французской королевской гвардии. Из-за дуэли с высокопоставленным придворным граф в 1787 г. был вынужден покинуть Францию и уехать в Берлин[102 - Военный энциклопедический лексикон. 2-е изд. Т. 4. СПб., 1853. С. 583–584.].

Там он получил рекомендательные письма к принцу де Люню и в составе его свиты приехал в Россию. В чине полковника граф в качестве адъютанта князя Г. А. Потемкина-Таврического принял участие в осаде и штурме Очакова 6 декабря 1788 г., за что и был пожалован золотой шпагой «За храбрость». В 1789 г. на короткое время вернулся во Францию, став очевидцем событий 14 июля. Семья де Дама принадлежала к числу ярых приверженцев династии Бурбонов. Граф Роже не был исключением. В 1789 г. он вернулся в Россию, где был назначен на должность командира Лифляндского егерского корпуса. В декабре 1790 г. его егеря овладели прибрежными батареями крепости Измаил, участвуя в штурме под командованием генерал-аншефа графа А. В. Суворова-Рымникского. «Во уважение на усердную службу и отличную храбрость, оказанную при взятии приступом города и крепости Измаила с истреблением бывшей там турецкой армии» был удостоен ордена Святого Георгия III степени (№ 84) с производством в чин бригадира[103 - Степанов В. С., Григорович П. И. Указ. соч. С. 136.].

Однако в России после смерти Потемкина не остался. Дальнейшая его судьба была связана с корпусом роялистов принца Конде и армией Королевства обеих Сицилий. Надо сказать, что в неудачной для неаполитанцев кампании 1798 г. против французских республиканцев именно дивизия генерала де Дама добилась весомых успехов. Граф оставил после себя интересные воспоминания, в том числе и о пребывании в России[104 - Беспалов А. В., Петров А. А. Армия королевства Неаполя и Сицилии 1789–1798 // Император. 2009. № 12. С. 2–12.].

Таким образом, мы можем сделать вывод о том, что иностранные офицеры внесли не только весомый вклад в реорганизацию русской армии и флота в XVIII в., но и проявляли героизм, проливая кровь за наше Отечество.

Образ противника в восприятии российских военачальников во второй половине XVIII в.

Виктор Иванович Дуров

канд. ист. наук, старший преподаватель Воронежского государственного медицинского университета имени Н. Н. Бурденко

Аннотация. В статье автор исследует восприятие российскими полководцами своих противников в рамках военных конфликтов второй половины XVIII в. Для анализа были выбраны П. А. Румянцев, А. В. Суворов, Ф. Ф. Ушаков и М. И. Кутузов. В ходе исследования установлено, что главными факторами, повлиявшими на формирование образа противника, являлись культурная близость, принадлежность к дворянскому сословию, лояльность монархическим устоям и уровень религиозности.

Ключевые слова: образ Другого, интеллектуальная история, военное искусство, история России, разделы Польши, русско-турецкие войны, II антифранцузская коалиция.

В современной историографии все больше исследователей обращается к проблемам взаимодействия культур, восприятия народов друг другом, формирования образа Другого. Изучением образов занимается специальная дисциплина – имагология. В ее арсенале методология, имеющая междисциплинарный характер. Исследования строятся на бинарной оппозиции «свой – чужой» (мы – они/ другие). Наиболее остро она проявляется во время военных конфликтов. К сожалению, отечественные военные историки редко используют потенциал имагологии. Конечно, на то есть объективные и субъективные причины. Однако, как нам представляется, привлечение междисциплинарного подхода позволяет расширить наши знания о менталитете и установках, действовавших в определенных исторических периодах отдельных людей.

XVIII в. заслуженно считается «золотым веком» российского военного искусства. Большая роль в этом принадлежит полководческому гению Петра I, П. А. Румянцева, А. В. Суворова и Ф. Ф. Ушакова. Их биографии и полководческий путь хорошо исследованы. Но в настоящей статье мы обратимся к анализу образа противника в восприятии российских полководцев и флотоводцев. Объектами исследования послужили П. А. Румянцев, А. В. Суворов, Ф. Ф. Ушаков и М. И. Кутузов. Заметим, что, несмотря на упоминания в их биографиях и специальных исследованиях по истории военного искусства народов и этносов, против которых они вели боевые действия, специальных работ о представлениях военачальниками своих противников нам неизвестны.

Актуальность данного исследования обусловлена следующими соображениями. Во-первых, одним из принципов военного искусства является объективная оценка врага и знание его приемов[105 - Советская военная энциклопедия в 8 т. М., 1978. Т. 6. С. 542.]. Во-вторых, не вызывает сомнений, что названные выше российские военачальники были представителями своей эпохи, со своими личными пристрастиями и отношением к действительности. За время военной службы они встречались со многими противниками: турками, французами, пруссаками, крымскими татарами, ногайцами и другими. География их активности обширна: от р. По на западе до Урала на востоке, от Средиземного моря на юге до Финляндии на севере.

Хронологические рамки исследования очерчены началом Семилетней войны 1756–1763 гг. и участием Российской империи во II антифранцузской коалиции в 1798–1800 гг. Именно в Семилетней войне проявились решимость и инициатива П. А. Румянцева, а А. В. Суворов получил боевое крещение. Громко заявляет о себе А. В. Суворов в ходе польской кампании 1768–1772 гг. и русско-турецкой войны 1768–1774 гг. Последняя знаменует собой вершину полководческого искусства П. А. Румянцева в битвах у Рябой могилы, р. Ларга и р. Кагул (1770). Здесь же первый боевой опыт получает М. И. Кутузов, зарекомендовав себя храбрым и энергичным офицером. Наибольшую известность А. В. Суворову и Ф. Ф. Ушакову принесла русско-турецкая война 1787–1791 гг., когда Турция пыталась вернуть себе Крым и установить влияние в Грузии. Победы под Фокшанами, на р. Рымник (1789), под Измаилом, Керченское морское сражение, сражения у о. Тендра (1790) и у мыса Калиакрия (1791) золотыми буквами вписаны в военную историю России. М. И. Кутузов отличился при штурме Измаила, затем участвовал в польской кампании 1792 г., после чего был направлен чрезвычайным послом (17921794) в Константинополь. Из столицы Османской империи он продолжал следить за делами в Польше, которые имели существенное значение во внешнеполитическом курсе России. Для предупреждения возможного вторжения османов на польско-турецкую границу в апреле 1794 г. был направлен П. А. Румянцев. В польской кампании 1794–1795 гг. решающую роль сыграл А. В. Суворов. Вершиной полководческой карьеры А. В. Суворова и Ф. Ф. Ушакова стало их участие в кампаниях II антифранцузской коалиции (битвы на р. Адда, Треббия, альпийский поход, штурм Корфу и освобождение от французов Ионических островов и Южной Италии). Здесь прерывается боевая деятельность А. В. Суворова и Ф. Ф. Ушакова. Хотя полководческий путь М. И. Кутузова продолжился, но он связан с несколько иной внешнеполитической обстановкой и поэтому оставлен за рамками исследования.

В данной статье мы проанализируем отношение российских военачальников к туркам, французам, пруссакам и полякам. На такой выбор повлияли следующие критерии: масштабы военных действий, командный статус военачальников, внешний (по отношению к Российской империи) характер событий. Основную группу источников составили публикации частной переписки, донесений, реляций, рапортов российских военачальников, изданные в 1949–1959 гг. в сериях «Русские полководцы» и «Русские флотоводцы»[106 - Кутузов М. И. Документы. I. М., 1950; Румянцев П. А. Документы. I. М., 1953; Его же. Документы. II. М., 1953; Его же. Документы. III. М., 1959; Суворов А. В. Документы. Т. I. М., 1949; Его же. Документы. Т. II. М., 1951; Его же. Документы. Т. III. 1791–1798. М., 1952; Его же. Документы. Т. IV. 1799–1800. М., 1953; Ушаков Ф. Ф. Документы. Т. I. М., 1951; Его же. Документы. Т. II. М., 1952; Его же. Документы. Т. III. М., 1956.]. Для нас представляют интерес оценки российскими военачальниками организации, боевой подготовки противников, полководческих качеств их лидеров.

В конструировании образа Другого в современном обществе ведущую роль играют СМИ, художественная литература, публицистика и т. д. В XVIII в. такое конструирование было ограничено уровнем технического прогресса и, как следствие, масштабами охвата населения. Простые крестьяне не имели контактов с иностранцами, мало о них знали. Думается, что основным критерием для них служила религиозная принадлежность. Для интересующей нас эпохи представления народов друг о друге складывались под влиянием следующих факторов: во-первых, уровня хозяйственного, общественно-политического и культурного взаимодействия между ними; во-вторых, отражения в общественном создании этого взаимодействия; в-третьих, структуры общественного сознания (сословное или национальное)[107 - Носов Б. Представление о Польше в правящих кругах России в 60-е гг. XVIII в. накануне первого раздела Речи Посполитой // Поляки и русские в глазах друг друга. М., 2000. С. 72.]. И наконец, в формировании массовых представлений более активное влияние начинают оказывать географические факторы (например, возможность путешествий)[108 - Лескинен М. Польский характер в российской этнографии XIX века // Сайт Интелрос: интеллектуальная Россия. URL: http://www.intelros. ru/readroom/otechestvennye-zapiski/o4-2014/24220-polskiy- harakter-v-rossiyskoy-etnografii-xix-veka.html (дата обращения: 12.09.2020).].

Дворянское сословие могло иметь сформированный образ Другого благодаря близости к источникам знаний и возможности путешествовать. Главным маркером для представителей XVIII в. продолжала играть религия, но современные исследователи пришли к выводу, что инаковость в вероисповедании не являлась причиной неприятия[109 - Лучицкая С. И. Образ Другого: проблематика исследования // Восток-Запад: проблемы взаимодействия и трансляции культур: сб. науч. тр. Саратов, 2001. С. 188–189.].

Анализ писем, реляций и рапортов российских военачальников в ходе участия в русско-турецких войнах показывает, что они не оценивали высоко турецкое военное искусство в общем и турецких военачальников в частности. Схожее мнение они высказывали о боевой подготовке и боевых порядках турок. Так, в рапортах сообщается о «неприятельских толпах», или «кучах», применительно к построению конницы[110 - Румянцев П. А. Документы. II. С. 326, 330, 336; Кутузов М. И. Указ соч. С. 145, 150.]. Хотя в плане кампании на 1770 г. П. А. Румянцев отмечал превосходство российской пехоты над турецкой, в то же время указывал на «многолюдство» турецкой конницы против русской кавалерии. Поэтому он не видел целесообразности в ее применении против преобладающего противника[111 - Румянцев П. А. Документы. II. С. 164–165.].

В источниках массово встречаются сообщения о беспорядочном отступлении турок после встречи с русскими. Схожая ситуация была на флоте, где противник часто избегал сражений или плена благодаря легкости своих судов[112 - Например, см.: Ушаков Ф. Ф. Документы. Т. I. С. 219.]. С целью остановить бегство некоторые турецкие военачальники открывали огонь по своим, но, не имея успеха, вскоре сами следовали за войском[113 - Кутузов М. И. Указ. соч. С. 145.]. Так, описывая сражение на реке Рымник, А. В. Суворов сообщал о попытке великого визиря Юсуф-паши удержать бегущих увещанием к Корану и открытием огня «до 10 раз из пушек» по своим. Эти меры, однако, были безрезультатны. В рапорте П. А. Румянцева об итогах сражения при Кагуле читаем: визирь «Магометом[114 - Здесь и далее сохранена орфография авторов документов.] великим пророком своим и салтанским именем силился восстановить опрокинутых». Но те отвечали, что «нет сил наших бить с места россиян, которые огнем, как молниею, разят»[115 - Румянцев П. А. Документы. II. С. 357.]. О более слабой боевой подготовке турок в сравнении с русским солдатом находим и другие подтверждения. А. В. Суворов писал, что «там, где прошли варвары, пройдут и наши» или неприятель «уступил мужеству» наших войск. Схожая ситуация отмечалась Ф. Ф. Ушаковым после сражения у о. Фидониси (1788): «весьма выгодно практикованным подраться регулярным образом против неискуства»[116 - Ушаков Ф. Ф. Документы. Т. I. С. 64.]. В 1790 г. в одном из писем Ф. Ф. Ушаков прямо заявлял, что «сильного противника против себя не видел». Турецкий флот избегал сражения и укрывался в укрепленных бухтах[117 - Там же. С. 177.].

Однако есть сообщения и о жестоких сражениях. Например, повествуя о битве при Кинбурне в 1788 г., А. В. Суворов писал о «великой храбрости» турок при обороне своих позиций, затем они «как тигры бросались на нас и наших коней <…> многих переранили». При Рымнике русский полководец хвалил действия янычар и «арапов», сообщал об опасностях от брошенных повозок с боеприпасами, у которых бегущие турки успевали поджечь фитили[118 - Суворов А. В. Документы. Т. II. C. 313, 478–480; А. В. Суворов: Письма. М., 1987. С. 124–127.]. Уважительно Ф. Ф. Ушаков отмечал действия турецкого капудан-паши Дж. Г. Хасана-паши у о. Фидониси, который «бросился с чрезвычайной скоростью», атаковал, «как лев», русский авангард и «дрался <…> с чрезвычайным жаром»[119 - Ушаков Ф. Ф. Документы. Т. I. С. 64–65.]