Отечественная война 1812 года. Неизвестные и малоизвестные факты

В сущности, после обсуждения, проходившего в условиях почти секретных, из запланированных реформ удалось воплотить в жизнь лишь идею создания Государственного Совета (1 января 1810 года). Совет был создан как законосовещательный орган, то есть основные функции (рассмотрение и принятие законов) еще не созванной Думы были уже переданы Государственному Совету.

Следующим значимым нововведением, которое все-таки успел провести Сперанский, стала министерская реформа. 25 июня 1811 года был обнародован манифест «Общее учреждение министерств» – весьма объемный законодательный акт (401 параграф). Документ определял штаты, порядок назначения и увольнения, делопроизводства, получения чинов, четко прописывал ответственность и пределы власти министров, их взаимоотношения с различными государственными структурами.

Но к 1812 году положение Сперанского стало шатким. Как бы в противовес французскому влиянию стали раздаваться голоса, призывающие к борьбе с иноземными заимствованиями. Рупором этих мощных общественных настроений стал граф Ф. В. Ростопчин, считавший, что окружающие царя люди, по его словам, «набиты конституционным французским и польским духом», а реформы Сперанского «несообразны с настоящим делом». В результате дворцовых интриг весной 1812 года, когда всем стало ясно, что война с Францией неизбежна, Александр I сделал свой выбор – пожертвовал непопулярной фигурой в пользу дворянской оппозиции, в пользу консервативных сил. Сперанский был арестован и отправлен в ссылку.

И все-таки обстоятельства падения великого русского реформатора до сих пор остаются неясными. Конечно, обвинения в преклонении перед всем французским, обвинения в государственной измене и даже в заговоре в пользу Наполеона сыграли свою роль. Но причина была глубже, и таилась она в неготовности власти провести реформы и неготовности царского окружения принять их.

Реформы в гражданской сфере начала царствования Александра I первоначально почти не затронули армию. Объективный разбор состояния и развития русского военного искусства в наполеоновскую эпоху заставляет любого исследователя заняться сравнительным анализом российской и французской армий. Армия Наполеона в начале XIX столетия для русских стала главным противником. Если до 1805 года французское влияние было минимальным (вряд ли можно говорить о влиянии французов-эмигрантов в рядах армии), то после поражения при Аустерлице, а затем при Фридланде, для многих военачальников стало очевидным отставание в военной сфере.

В русской истории можно найти много примеров, когда российские власти успешно заимствовали у своих противников очень многое и в результате выходили победителями из военных столкновений. Так, первый российский император Петр I в борьбе со Швецией в Северной войне на шведский манер одел, обучил и организовал свою еще молодую армию и в результате добился победы.

Обычно историки русской армии XIX столетия выделяют три господствующих направления, оказавших влияние в военной сфере в тот период: 1) развитие национальных традиций, связанных в первую очередь с полководческим искусством знаменитого А. В. Суворова и административной деятельностью Г. А. Потемкина; 2) прусские тенденции, навязанные императором Павлом I; 3) французское влияние, оказанное на тактику и военное строительство наполеоновскими войнами. До 1805 года в русской армии довлели прусские образцы, введенные императором Павлом I, почитателем Фридриха Великого. Поражения от французов 1805-го и 1807 годов заставили взяться за военные реформы и обратить пристальное внимание на тактику и военную организацию Наполеона. Уже в 1806 году была введена, хотя и чисто схематически, дивизионная система организации. Главное же, что все обучение и боевая подготовка войск постепенно стали строиться по французским канонам. Это очень точно подметил посол Наполеона в Санкт-Петербурге А. де Коленкур в своих докладах в Париж: «Музыка на французский лад, марши французские; ученье французское». Александр I начал реформы с того, чем традиционно всегда все мужские представители династии Романовых занимались с особой любовью – с униформы. Будущий герой 1812 года генерал H. Н. Раевский писал из Петербурга в конце 1807 года: «Мы здесь все перефранцузили, не телом, а одеждой – что ни день, то что-нибудь новое». Действительно, наполеоновская униформа в то время диктовала военную моду в Европе, и переобмундирование русских войск лишь знаменовало новые подходы к военному делу.

Сам Александр I, мечтавший в юности о полководческой славе, очень быстро понял после Аустерлица и Фридланда, что пальма первенства в личном соперничестве на поле брани всегда будет за Наполеоном. Оставив за собой дипломатическое поприще, он искал профессионального военного, кто бы мог осуществить реформы в армии, чтобы она успешно могла противостоять наполеоновским войскам. Таким человеком стал М. Б. Барклай де Толли, с 1810 года занимавший пост военного министра.

Именно Барклаю за короткий срок удалось реорганизовать армию – была введена постоянная корпусная система: созданы восемь номерных (1-й – 8-й) пехотных корпусов (по две пехотные дивизии в каждом), которые вошли в 1-ю и 2-ю Западные армии.

В 1810 году были увеличены штаты полков армейской пехоты, которые получили 3-батальонный состав. Тогда же было осуществлено усовершенствование дивизионной системы. До 1810 года в состав дивизий входили части всех родов войск, а соотношение различных видов пехоты, кавалерии и артиллерии носило произвольный характер (2–4 кавалерийских, 4–5 гренадерских или мушкетерских полков, 1–2 егерских полка и артиллерийская бригада), что затрудняло управление войсками. К 1812 году удалось сформировать 25 пехотных дивизий примерно однотипного состава (в каждой, как правило, 4 пехотных и два егерских полка, а также артиллерийская бригада) и две гренадерские дивизии (в каждой по 6 гренадерских полков и артиллерийская бригада). Кавалерийские полки были сведены в дивизии, при этом были созданы две кирасирские дивизии. Позднее на основе этих дивизий в 1-й и 2-й Западных армиях образованы резервные кавалерийские корпуса в противовес аналогичным корпусам кавалерийского резерва у Наполеона.

По инициативе и под руководством Барклая была осуществлена реформа высшего и полевого управления российской армии. 27 января 1812 года император Александр I утвердил «Учреждение для управления Большой действующей армии», определившее состав и функции управления войсками и ставшее первым русским положением о полевом управлении войск.

Он утвердил также «Учреждение Военного министерства», установившее новую структуру и функции Военного министерства. В процессе преобразования системы управления войсками смогли провести реорганизацию штабной службы – Свиты Его Императорского Величества по квартирмейстерской части, выполнявшей тогда функцию Генерального штаба. Начальник этой службы князь П. М. Волконский сразу после Тильзитского мира в 1807 году был отправлен во Францию, где изучал организацию штабов наполеоновской армии и по возвращению в Россию реформировал деятельность штабов по образцу французских. Благодаря этому в 1812 году на высших штабных должностях оказались талантливые офицеры: А. П. Ермолов, К. Ф. Толь, И. И. Дибич и другие.

Большое внимание по опыту Франции уделялось подготовке резервов для полевых войск. На основе рекрутских депо были сформированы 10 пехотных, 4 кавалерийские дивизии и 7 запасных артиллерийских рот, а из запасных подразделений (батальонов и эскадронов) были созданы 1-й и 2-й резервные корпуса. В ходе кампании 1812 года значительная часть этих формирований поступила на пополнение действующих армий.

В 1811 году были утверждены новые уставные положения, учитывающие накопленный боевой опыт («Воинский устав о пехотной службе», «О егерском учении», «О строевой кавалерийской службе») и вводившие новые тактические формы. Многие идеи были прямо заимствованы из французских уставов, и новые наставления рождались прямо в войсках. Например, в 1810 году с французского на русский язык перевели «Наставление в день сражения императора Наполеона». Оно ходило в рукописном виде среди офицерского корпуса и уже по горячим следам в том же году молодой генерал-майор М. С. Воронцов издал «Наставления господам офицерам Нарвского пехотного полка», а в конце июня – начале июля 1812 года было составлено, отпечатано и разослано в полки «Наставление господам пехотным офицерам в день сражения», сыгравшее важную роль во время военных действий. Следует также указать на массовое увлечение молодых офицеров перед войной 1812 года военно-теоретическими проблемами, в частности, многие тогда активно изучали труды французского военного теоретика Г. Жомини, а офицером А. И. Хатовым был подготовлен в 1807–1810 годах учебник «Общий опыт тактики», обобщивший европейский, в первую очередь французский военный опыт.

Надо сказать, что к началу 1812 году военные реформы Барклая не были завершены, и, тем не менее, они сыграли большую роль в повышении боеспособности войск во время боевых действий в 1812–1814 годах.

Интересно на этот счет мнение современника, русского полковника И. Радожицкого, и сделавшего неожиданный вывод о Наполеоне: «Между тем полководцы, министры и законодатели перенимали у него систему войны, политики и даже форму правления. Он был враг всех наций Европы… но он был гений войны и политики; гению подражали, а врага ненавидели».

Глава вторая

Начало войны в России. Вступление французов в Москву

В ночь на 12 (24 по новому стилю) июня 1812 года 500-тысячная армия во главе с императором и главнокомандующим Наполеоном Бонапарте, перешла границу, начав войну с Российской империей.

Надо сказать, что с воцарением Романовых в 1614 году, т. е. без малого двести лет, Россия не вела войн на своей территории. И вдруг, в одночасье, полмиллионная армия с бесчисленными обозами, стадами скота и табунами лошадей гигантской, мощной и яростной лавиной обрушилась на мирные российские просторы! Трудно представить себе ужас населения. Мимолетные слухи, обрывки фраз о том, что Наполеон якобы сын Екатерины 11, истинный наследник и пришел, чтобы взять законный трон, а крестьянам дать волю, не делали погоды. И хотя известно, что в 1812 году происходили крестьянские волнения против помещиков, местами даже очень серьезные, и сам Наполеон колебался, вдруг приказывал искать сведения о Пугачеве – все это не могло изменить главной составляющей – ощущения обрушившегося бедствия на Россию и каждого отдельного ее жителя. Именно это и определило все дальнейшие действия и поступки каждого – от Александра, российского императора, до землепашца в заброшенной деревеньке. Каждый в меру своего развития и понимания осознал, что родной стране грозит подчинение иноземцу, полная потеря самостоятельности, враг уже пришел в твой дом, и ты должен всеми силами бороться с ним и победить. Или умереть. Отсюда – невиданный героизм и партизанская народная война. Отсюда и пожары.

Пожар Москвы – апогей, невозможная жертва и трагедия. Но ведь до этого был Смоленск, были деревни, по которым шли завоеватели, и земля горела у них под ногами. А столица… Москва была второй столицей, так ее и воспринимали. Сдача столицы врагу – событие чрезвычайное. Оно изживается в истории долго, мучительно и вряд ли до конца. В 60-е годы уже нашего времени во Франции очень модной была песня о том, как «мсье» встает, когда входит дама, но без боя сдает Париж, когда приходят фашисты. «Жизнь! Тебя назвать бы дрянью, тебя зовут «мадам». Так переживается унижение и национальный позор.

Русским оставить пепелище оказалось легче, чем живой прекрасный город. Даже не легче – возможней. Пепелище оставить было можно, а живой город – нельзя.

Потому что столица олицетворяет страну, является тем лицом с не общим выраженьем, по которому ее узнают. Все лучшее, достойное величия, гордости и красоты сосредотачивается здесь. Здесь все это пестуется, взращивается, преумножается и процветает. Вся страна, весь народ трудится, создавая то, что станет лучше их самих, чтобы потом тянуться к этому и дорастать до него.

Как можно это отдать врагу? Только в виде пепла. Только тогда все останется неотданным. И значит – ничего не сдали. Такой вот менталитет. Этого-то не знал, не понял, даже не мог представить себе Наполеон. И проиграл.

Можно напомнить, что спустя 129 лет, в октябре 1941 года, когда враг стоял в часе езды от центра Москвы, все важнейшие транспортные магистрали, все крупнейшие культурные, государственные и промышленные предприятия столицы были заминированы.

Они должны были взлететь на воздух по приказу главнокомандующего, когда немцы войдут в Москву…

Инициатива военных действий против России принадлежала Наполеону – он слишком долго находился в убеждении, что русские первыми перейдут границу.

В результате 10 (22) июня 1812 года посол французской империи генерал Ж. А. Лористон вручил в С.-Петербурге председателю Государственного совета и Комитета министров графу Н. И. Салтыкову ноту с объявлением войны.

Формальным поводом для ее объявления стал демарш русского посла в Париже князя А. Б. Куракина о выдаче паспортов для отъезда на родину.

После личной рекогносцировки Наполеоном местности 12 (24) июня войска Великой армии, соорудив три моста, начали переправу через Неман у деревни Понемунь – война началась!

Ш. М. Талейран позднее справедливо назвал этот день «началом конца». Однако таких провидцев, как он, было немного. Французы, прежде всего солдаты и, конечно, генералитет, считали Наполеона непобедимым и абсолютно верили в его победу.

В России абсолютно верили, что Наполеон будет изгнан и повержен. На чем основывались эти убеждения? Какие стратегия и тактика лежали в основе тех действий, что должны были привести к их победе?

Превентивная война?

Виктор Безотосный

Когда говорят о начале кампании 1812 года, часто возникает вопрос о превентивном характере войны Наполеона против России. Мол, французский император очень не хотел этой войны, но вынужден был первым перейти границу в силу существования реальной русской угрозы. Сохранилось достаточно много высказываний самого французского полководца на этот счет. Например, в мае 1812 года Наполеон в письме к русскому послу во Франции князю А. Б. Куракину, помимо многих обвинений и угроз в адрес Александра I и России, поместил следующую фразу: «мне нужен покой, я не хочу войны; благо моих народов требует моих забот, поэтому я жажду спокойствия». Ранее он также прямо говорил Куракину: «Я не хочу воевать с вами, но вы сами вызываете меня». Графиня С. Шуазель-Гуфье в своих воспоминаниях «процитировала» следующие слова Наполеона, сказанные якобы им в Вильно в начале кампании 1812 года: «Я с сожалением начал эту войну, благодаря которой прольется много крови; император Александр, не соблюдавший условий Тильзитского трактата, принудил меня начать войну».

При желании таких высказываний можно найти еще больше. Попробуем разобраться в этом моменте подробнее. Необходимо заметить, что разведки сторон очень внимательно следили за передвижениями и концентрацией войск своего будущего противника. Например, сотрудник русской военной разведки П. X. Граббе, видевший все своими глазами, упоминая о концентрации сил Наполеона («Все дороги Германии покрылись войсками со всех концов Европы к границам России направленными»), сделал заключение в своих воспоминаниях: «Не было нужды в тайне. Напротив, лучшим средством принудить Россию без борьбы покориться всем уничижительным условиям поработительного союза с Наполеоном, казалось показать ей это неслыханное ополчение против нее всей Европы». При тогдашнем несовершенстве средств связи при передаче разведданных, сведения поступали с некоторым опозданием, но тем не менее и Наполеон, и русское командование приблизительно представляли себе общую ситуацию с войсками противника на тот или иной момент. Три русские армии к началу войны на западной границе имели в своих рядах 200–220 тысяч человек. У Наполеона только в первом эшелоне было сосредоточено 450 тысяч, а во втором – более 150 тысяч человек. Какой военный специалист поверит, что такие силы были собраны французским полководцем для обороны? Такая мощнейшая (беспрецедентная по тем временам) группировка сил не могла быть собрана за несколько дней, ее создание требовало колоссальных организационных и финансовых издержек, и она явно предназначалась для ведения активных наступательных действий.

Российские верхи отлично знали об этом, так как разведка работала неплохо. Поэтому вполне понятно, что Александр I в манифесте о рекрутском наборе 23 марта 1812 года заявлял, готовясь к военным действиям: «Настоящее состояние дел в Европе требует решительных и твердых мер, неусыпного бодрствования и сильного ополчения, которое могло бы верным и надежным образом оградить Великую империю НАШУ от всех могущих против нее быть неприязненных покушений».

Так была ли для французского императора война превентивной? Конечно же, всегда можно по-разному ответить на этот вопрос, взяв за точки отсчета различные исходные моменты. Выскажу лишь личное мнение. Учитывая численное соотношение сил сторон, вряд ли русские войска в июне 1812 года представляли угрозу Европе. Скорее наоборот, Великая армия Наполеона нацелилась на Россию. К тому же, никто силой не заставлял французского императора отдавать приказ о переходе границ. Логика принятия решения в данном случае оказалась проста – все пружины колоссального военного маховика (Великой армии) были взведены и приведены в действие.

В такой ситуации невозможно запрограммированной на войну «машине» дать команду «отбой». Не наказывать Россию за отказ проводить профранцузскую политику – значит проявить не только непростительную слабость на глазах всей Европы, но и распрощаться с надеждой в будущем победить своего главного соперника – Англию. Да и как по-иному можно оправдать все поистине грандиозные предвоенные усилия по организации и концентрации огромных людских и материальных средств? А просто финансовые затраты?

Наполеону необходимо было начинать войну в любом случае. И он ее начал первым! В этом контексте слово «первый» – ключевое! Поэтому французский император перед началом кампании в 1812 года даже не удосужился подыскать и грамотно преподнести общественному мнению мало-мальский правдоподобный «casus belli». Явно неубедительно звучало объяснение причин войны и в воззвании Наполеона к войскам накануне перехода через Неман: «Россия поклялась на вечный союз с Францией и войну с Англией. Ныне нарушает она клятвы свои»; «Россия увлекается роком, да свершится судьба ее!»; «мир, который мы заключим, будет прочен и положит конец пятидесятилетнему неуместному влиянию России на дела Европы». Это была слабая риторическая попытка самооправдания и апелляция к року и судьбе, специально для европейцев приправленная соусом под названием «исконная русская агрессивность». Но в 1812 году не существовало никакой «русской угрозы», наоборот – была реальная «западная угроза» России, что и подтвердили дальнейшие события. С таковым фактом должен объективно согласиться любой, самый дотошный наблюдатель.

Это был, с политической точки зрения, первый вынужденный просчет французского императора в кампании 1812 года. Причем он заранее попытался нивелировать эту ситуацию. Еще в мае 1812 года в Вильно к Александру I был направлен с военно-дипломатической миссией генерал-адъютант Наполеона Л. Нарбонн с заявлениями о миролюбии французского императора, о его нежелании воевать, а наоборот, поддерживать с Россией дружеские отношения. Конечно, это было лишь политической игрой. Российский император оказался не меньшим знатоком и любителем такого рода постановок. Он ответил подобным же театральным жестом уже после начала военных действий, послав с подобной миссией своего генерал-адъютанта А. Д. Балашова в расположение Великой армии, занявшей Вильно. Там французский император и принял русского генерала. В письме к Наполеону Александр I ни много ни мало предложил своему противнику вывести войска из России, и тогда можно будет приступить к переговорам («достижение договоренности…будет возможно»). Конечно, предугадать ответную реакцию было нетрудно.

Излишне говорить о специальной политической направленности этих военно-дипломатических миссий сторон. Сегодня ретроспективно можно лишь утверждать, что дипломатический «театр» Александра I оказался более успешным, поскольку роли, сыгранные русскими, были убедительнее. Это был красивый демонстративный жест в адрес Европы, снимавший с российского императора ответственность за развязывание войны. Конечно же сам Александр I в успех поездки Балашова не верил ни минуту. Отправляя своего генерал-адъютанта к Наполеону, прямо заявил ему об этом: «Хотя, впрочем, между нами сказать, я и не ожидаю от сей присылки прекращения войны, но пусть же будет известно Европе и послужит новым доказательством, что начинаем ее не мы». Наполеон, разумеется, отклонив русское предложение, ответил: «Даже Бог не может сделать, чтобы не было того, что произошло». С практической точки зрения обе миссии, правда, были использованы для сбора разведывательных сведений о своем противнике.

Александра I многие историки любят выставлять как мягкого, податливого и безвольного человека, на которого оказывали влияние самые различные силы и личности, особенно иностранцы: то либералы и гуманисты, то консерваторы и реакционеры, то англоманы, то франкофилы, то мистики. Не перечислить всех тех поименно, кто в исторической литературе завладевал его волей, навязывал какие-либо идеи и принимал за него решения. Реальный пример – кто только не числился, по мнению историков, автором «настоящего» плана военных действий в 1812 года. В зависимости от ситуации и исторических реалий, его рисуют то либералом, то консерватором, то мистиком, то холодным прагматиком. Возникает даже вопрос – как такой безвольный и слабый император, да еще легко поддающийся посторонним влияниям, смог достичь столь поразительных результатов и стать победителем Наполеона, одного из величайших полководцев в истории?

Безусловно, исторической личности иногда благоприятствовало везение, ну, предположим, один раз, второй, но не все же время слепая удача приходила на выручку и играла на руку нашему герою. Везение же не бесконечно. А история – это не игра в рулетку, там, по результатам, в итоге всегда выигрывает заведение. Судьба не могла каждый раз подавать ему помощь, да еще в такой титанической и долговременной борьбе с безусловно талантливым противником. Наверно, что-то зависело и от Александра I, и от его способностей и опыта, а не от случайных порывов. Внимательно изучая факты, лишний раз убеждаешься, что российский монарх умел упорно добиваться поставленных целей. На самом деле император был сознательным и активным борцом, умело пользовавшимся в разное время, в зависимости от складывавшейся ситуации, различными театральными масками, в том числе и маской смирения и безвольности. Скрытность и умение артистически играть выбранную роль всегда вводили в заблуждение современников. Когда было крайне необходимо, он проявлял твердость, отлично и бескомпромиссно умел доводить дело до конца. Об этом наглядно свидетельствуют хотя бы кампания 1812 года и последующие события. Всегда слушал всех, а поступал так, как ему было нужно. Неслучайно один из лучших биографов Александра I, великий князь Николай Михайлович дал ему следующую характеристику: «Умом Александр мог всегда похвастаться, и умом тонким и чутким. Кроме того, он имел дар особого чутья познавать скоро людей, играть на их слабостях и всегда подчинять своим требованиям».

Шаблонное и наивное противопоставление «доброго» Александра I кому-либо и подчинение его каким-то злым или прогрессивным силам не выдерживают критики. Чаще всего он успешно использовал эти силы в своих целях, в то же время старался отвести от себя всякую ответственность перед современниками и потомством. Ярчайшие примеры на персональном уровне – «молодые друзья» М. М. Сперанский, Н. П. Румянцев, А. С. Шишков, Ф. В. Ростопчин, М. Б. Барклай де Толли, М. И. Кутузов, А. А. Аракчеев (выставлял на передний план перед обществом других лиц, а сам оставался в тени). Можно привести и множество других примеров. Ближайшие сотрудники были для него лишь орудиями для выполнения поставленных государством задач. Что-что, а он очень даже прислушивался к общественному мнению и дорожил им, особенно в Европе. Ему не безразлично было, что о нем думают и что говорят в общественных кругах. Ориентир в этом направлении у него работал очень четко.

Без всякого сомнения, российский император являлся наряду с Наполеоном главным действующим лицом в эпоху войны 1812 года. Александр I на политической сцене Европы проявил себя как отменный лицедей, и в этом качестве он мог успешно поспорить с самим Наполеоном (таким же талантливым «актером на троне»). Российский император любил театрально обставлять многие события. Например, начало военных действий в 1812 году. Значительное число мемуаристов оставили воспоминания, как он, застигнутый врасплох на балу в Закрете неожиданным известием о переходе французами реки Неман, вел себя спокойно и с достоинством.

Сегодня в нашей историографии уже хорошо известно, что русская разведка заблаговременно узнала о точной дате начала войны и примерно указала возможные пункты форсирования Немана. Если об этом были осведомлены многие русские генералы (эти сведения фигурировали в предвоенной переписке), то уж Александр I, выполнявший тогда роль фактического главнокомандующего, не мог этого не знать. Но сам факт неожиданного и вероломного нападения необходимо было зафиксировать в общественном сознании. Можно предположить, что для этой цели как нельзя лучше подходил организованный по подписке генерал-адъютантами императора (безусловно, с его согласия или по его подсказке) бал в имении генерала Л. Л. Беннигсена в Закрете, близ Вильно. Жизнь услужливо предоставляла правдоподобные декорации для подобного спектакля.

Этот хорошо срежиссированный театральный акт (а их было много в жизни российского императора), затем отраженный в мемуарах, сыграл очень важную роль в дальнейших событиях. На такую театрализованную уловку Александра I попался даже хорошо информированный в русских делах сардинский посланник в Российской империи Ж. де Местр. В июне 1812 года он писал своему королю Виктору Эммануилу I: «Война началась к концу июня…а император (можете ли вы поверить сему, Ваше Величество?) еще ждал формального объявления войны по всем правилам старинных обычаев. Никто в этом отношении не хочет ни исправляться, ни научиться». А вот как, например, описала в своих воспоминаниях бал в Закрете графиня С. Шуазель-Гуфье: «Кто бы подумал при виде любезности и оживления, проявленных Александром, что он как раз во время бала получил весть, что французы перешли Неман, и что их аванпосты находятся всего в десяти милях от Вильны!.. шесть месяцев спустя Александр говорил мне, как он страдал от необходимости проявлять веселость, от которой он был так далек. Как он умел владеть собой!» Этот театрализованный акт российского императора был рассчитан на усиление среди русского и европейского общественного мнения тезиса о том, что Россия стала жертвой, а Наполеон – агрессором. И в 1812 году, и позже общественное мнение России и Европы оказалось на стороне Александра I. В плену его театрального таланта очутились и будущие историки. Все-таки он являлся бесподобным политическим актером своего времени.

Начало военных действий

Виктор Безотосный