Православие и корейцы

Этим, собственно, и закончилась история Мунь-сан-пхосского стана и его предводителя Иосифа Хана, история не мало повредившая миссионерскому делу в Корее вообще и предстоятелю Миссии в частности.[63 - Впоследствии Иосиф Хан, как стало известно, снова поступил к американским миссионерам, снова разошелся с ними и снова стал язычником, пока, наконец, внезапная смерть в 1920 г. не прекратила его существования.]

Служебные перемены в Миссии в 1900 – 1904 гг.

За первый период существования Миссии в 1900 – 1904 гг. произошли в ней следующие перемены среди служащего персонала.

1) 20 мая 1901 г. скоропостижно скончался псаломщик Иона Левченко, горячо оплаканный всей русской колонией, как человек недюжинного ума и способностей и, еще более того, прекрасных душевных качеств; погребен на местном европейском кладбище вблизи Сеула.

2) На место покойного псаломщика в том же году назначен был русско-подданный кореец Моисей Лянь[64 - Уроженец приморской области, Никольско-Уссурийского уезда, Янчихэнской волости и села; родился в 1882 г.; учился в местной церковно-приходской школе и учительской Семинарии в г. Казани, курс последней окончил в 1901 г.], прослуживший в Миссии что-то около года; уволен от должности за неспособностью нести свои обязанности.

3) В том же году иеродиакон Николай (Алексеев) посвящен был в сан иеромонаха с оставлением его при исполняемых им обязанностях.

4) В 1902 г. на вакантную должность псаломщика прибыл иеродиакон Варфоломей (Селезнев)[65 - В миру Василий; сын псаломщика Смоленской епархии; род. в 1872 г.; учился в местном духовном училище и духовной семинарии, курс последней окончил по второму разряду в 1894 г.; в том же году определен на должность псаломщика в одну из церквей названной епархии; с 1900–1902 гг. был слушателем миссионерских курсов в Казани; в 1902 г. принял монашество и посвящен в сан иеродиакона с командировкой в Корею.] и вместе с ним три монастырских послушника[66 - Из Воронежского Митрофаньева монастыря, приняты по рекомендации известного богослова – канониста иеромонаха Михаила (Семенова), перешедшего впоследствии (в 1906–1907 гг.) в старообрядчество.]: Федор, Дмитрий и Иаков, выписанные специально для пения в церкви.

5) В 1903 г. о. Николай и три вышеозначенных послушника выбыли из состава Миссии, поступив на службу в Пекинскую Миссию, куда набирался значительный комплект служащих для усиления возрождаемой там миссионерской деятельности и восстановления разрушенной боксерами Миссии.

Таким образом, к половине 1903 г. в Миссии оставалось всего только два человека: о. Хрисанф и о. Варфоломей. Нет сомнения, что такая частая смена служащих не могла не отразиться на общем ходе миссионерского дела, чего не мог не видеть о. Хрисанф. Но в силу необходимости приходилось мириться с таким положением вещей, так как другого выхода не было, да и не могло быть, ибо служащие не связывали себя обязательством долгосрочного пребывания в Корее, следовательно, всегда, каждую минуту, могли перейти на другое, лучшее, более удобное для них место. Прискорбный факт, но с ним приходилось считаться, тем более что «недуг» этот был свойствен и другим нашим заграничным миссиям, не отличающимся достатком содержания и прочностью положения, а главное не дающим уверенности иметь заслуженный «кусок хлеба» и отраду успокоения во время болезней и на старости лет[67 - Наши духовные миссии, как известно, не имеют обеспечения для своих служащих на случай старости или болезней. Миссионеры предоставлены самим себе, своему собственному промышлению в буквальном смысле слова.].

Временное закрытие Миссии в 1904 – 1905 гг.

В начале 1904 г., когда натянутость отношений между Японией и Россией достигла крайних пределов, когда ожидали с часу на час с той и другой стороны разрыва дипломатических отношений и единовременно с ним открытия военных действий, наши миссионеры по-прежнему продолжали вести свое скромное дело христианского благовестничества, не подозревая, что скоро придется им распроститься с гостеприимной страной, паствой и Миссией. Они не могли себе представить, что маленькая нейтральная Корея, бывшая, правда, объектом политических распрей и интриг среди враждовавших стран, сделалась бы ареной борьбы враждующих лагерей. Им думалось, что все политические шероховатости, создавшиеся на Дальнем Востоке за последние три-четыре года, пройдут сами собой, сгладятся, так сказать, благодаря дипломатической мудрости. Однако в этом они горько ошиблись. События развертывались с поразительной быстротой, предупредить их, казалось, не было никакой возможности.

Наступило, наконец, роковое 27 января 1904 г. Японская эскадра, как известно, без предупреждения противной стороны вдруг ударила из пушек по нашим военным судам, сиротливо стоявшим на рейде в Чемульпо[68 - Чемульпо – портовый город Кореи, находится на западной стороне полуострова при берегах Желтого моря, в 5 верстах от Сеула.] в количестве двух вымпелов[69 - Крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец». Оба корабля бились с превышающим их по численности врагом геройски до самопожертвования, пока, наконец, не взорвали сами себя на глазах неприятеля, в присутствии иностранных военных судов, стоявших безмолвно на рейде.] и почти одновременно с сим другая большая эскадра напала на нашу эскадру, стоявшую в Порт-Артуре под командой адмирала Старка. Это было сигналом начала военных действий.

Русские, проживающие в Сеуле, заслышав пушечную пальбу со стороны Чемульпо, о чем они были уже заранее предупреждены со стороны своих секретных агентов, сразу поняли, в чем дело и все, как один, собравшись наскоро, пришли в храм Миссии, и здесь под грохот пушек и звон колоколов принесли первую свою молитву о даровании победы русскому оружию. Очевидцы рассказывают, что многие из них, стоя на коленях, плакали навзрыд, иные, воздерживаясь от слез, глубоко вздыхали и пламенно молились.

Японцы, дав сражение на море, не замедлили высадить свои войска в Корее, являвшейся для них удобной базой. Здесь они заняли все стратегические пункты и в самой стране объявили военное положение. Народ корейский безмолвствовал, правительство преступно молчало, по крайней мере, не выражало никакого протеста против нашествия непрошеных «гостей». Страна сразу оказалась в тисках военных распоряжений и приказов японцев, требовавших беспрекословного подчинения себе всего населения.

Чувствуя себя как дома, японцы не замедлили отдать приказание о выселении всех русских из пределов Кореи в течение нескольких дней. Русские, видя серьезность положения, принуждены были покориться грубой физической силе, тем более, что рассчитывать на какую бы то ни было защиту со стороны корейцев и их оккупантов не приходилось. Начались спешные сборы и лихорадочные приготовления к отъезду.

Духовная Миссия была охвачена паникой. Наши отцы миссионеры не знали, что делать, что предпринять с имуществом: оставить – боялись, вывезти – не представлялось возможным, так как разрешалось взять с собой только самое необходимое. Наконец, решили оставить все, кроме ризницы и своих личных вещей. Второпях вещи оставляли, где попало и как попало. Через 6 дней после открытия военных действий, а именно 2 февраля, все уже были готовы к отъезду. К этому времени здания Миссии были заперты, двери и окна наглухо заколочены, и все остающееся имущество сдано под охрану местной Французской Дипломатической Миссии. Караульным сторожем был приставлен русско-подданный кореец, некий Н. Ким, которому вменялось в обязанности смотреть за оставшимся достоянием и по мере надобности доносить во Французскую Дипломатическую Миссию обо всем, что может случиться на территории Миссии. С отсутствием жильцов жизнь Миссии замерла, двор опустел, в самом доме Миссии царила могильная тишина.

Ликвидировав все, что было возможно, миссионеры отправились в путь-дорогу. Одновременно с ними выехал из Сеула также Посланник А. И. Павлов с чинами Дипломатической Миссии[70 - Здание Дипломатической Миссии, так же как Духовной, переданы были под охрану местного французского дипломатического представителя.]. Отбывшие отправились через Чемульпо в Шанхай, так как других путей отхода из-за закрытия границ уже не было.

Чемульпо в это время представлял собой город плача, стона и рыданий: обе стороны понесли большие потери: было не мало убитых и раненных, изнемогавших от увечий. Легко раненных русских переносили на иностранные военные суда, стоявшие на рейде в количестве четырех кораблей: английского[71 - «Тальбот»], французского[72 - «Паскаль»], итальянского[73 - «Эльба»] и американского[74 - «Виксбург»] (последний не принимал участия в оказании помощи русским под тем предлогом, что командир судна якобы не получил на этот счет указаний от своего правительства). Тяжело раненных распределяли по местным миссионерским лазаретам, убитых хоронили с военными почестями на местном городском кладбище.

Русская колония, собравшись в Чемульпо, размещена была вместе с командным составом «Варяга» и «Корейца» на вышеозначенных трех иностранных судах и вскоре доставлена в Шанхай.

В Шанхае ризница Миссии, запакованная в ящики, сдана была под присмотр старшего агента морского пароходства Китайской Восточной железной дороги, ему сданы были и другие вещи. Сам о. Хрисанф оставил Шанхай и окружным путем направился в Петербург, где он скоро получил другое назначение[75 - По прибытии в Россию о. Хрисанф в том же 1904 г. посвящен был в сан епископа Чебоксарского, викария Казанской епархии; в 1905 г. по болезни перемещен на кафедру епископа Елисаветградского, Херсонской епархии; в 1906 г. 22 октября скончался от скоротечной чахотки в Одессе, где и погребен в местном Успенском монастыре в ряду других предшествовавших ему настоятелей монастыря. Мир праху и покой душе его!]. Что же касается о. Варфоломея, то последний, по собственному желанию, пробрался в Маньчжурию в пекло военных действий и там, в одном из полевых госпиталей нес безвозмездно обязанности простого санитара. Этим и закончился первый четырехлетний период существования Миссии в Корее.

Третий состав Миссии во главе с архимандритом Павлом (Ивановским)

После русско-японской войны в 1906 г., когда страсти между враждовавшими сторонами более или менее улеглись, Миссия снова была открыта. На этот раз состав ее оказался более многочисленным, чем предыдущий. Так, во главе учреждения был поставлен архимандрит Павел[76 - О. Павел – сын протоиерея Тульской епархии; род. в 1874 г.; учился в местном духовном училище и духовной семинарии, курс последней окончил в 1894 г; состоял учителем в одной из местных земских школ в течение двух лет; в 1896 г. принял монашество и посвящен в сан иеромонаха; в том же году назначен миссионером в один из станов Забайкальской епархии; в 1900 г. поступил в число студентов Восточного Института во Владивостоке на корейское отделение; в 1904 г. окончил курс наук в вышеназванном Институте; в том же 1904 г. получил назначение в Корею в качестве начальника Миссии с возведением в сан архимандрита; в 1904–1905 гг. в течение временного перерыва миссионерских работ в Корее исполнял пастырские обязанности при управлении Красного Креста в Манчжурии при штабе главнокомандующего армиями на ст. Гунчжулин, за что и пожалован орденом Св. Анны 3-й степени; в 1906 г. прибыл в Корею к месту своего назначения как начальник и представитель учреждения.], помощником ему – иеромонах Владимир[77 - О. Владимир – сын священника Рязанской епархии; род. в 1868 г., учился в местной учительской семинарии, курс которой окончил в 1887 г., состоял учителем в местных земских школах в течение 9 лет; с 1896 по 1898 г. был слушателем на миссионерских курсах при Казанской Духовной академии по монгольскому отделу; в 1898 г. назначен в Пекинскую Духовную Миссию в качестве ее члена с посвящением в сан диакона (целибат); в 1900 г. перешел на службу во Владивостокскую епархию; в 1901 г. посвящен в сан священника; в 1906 г. принял монашество с назначением в Корею.] (Скрижалин), псаломщик – иеродиакон Варфоломей (Селезнев)[78 - Биографические данные см. сн. 63 на с. 156.], член прежнего состава, учителем Константин Зигфрид[79 - Константин Зигфрид – сын купца 2-й гильдии; род. в 1877 г.; учился в Кронштадтской классической гимназии, курс которой окончил в 1895 г.; с 1898 по 1906 г. жил в Валаамском монастырю в качестве послушника; в 1906 г. перешел на службу в Духовную Миссию в Корее.], регентом – Федор Перевалов[80 - Биографические данные см. сн. 127 на с. 163.]. Кроме означенных лиц, на службу были приняты еще два русских мальчика – сироты[81 - Два родные брата, сиротки Константин и Николай Пирожковы, уроженцы Приморской области.], взятые из Владивостокского архиерейского дома специально для пения в церкви и подготовления к катехизаторской работе.

Таким образом, в новый состав Миссии вошли три штатных и четыре нештатных члена, а всего – семь человек. Комплект вполне достаточный для ведения возложенного на Миссию дела, по крайней мере, на первых порах.

Прибыли они в Сеул в непродолжительном друг от друга времени и можно сказать «благополучно». Говорим «благополучно», потому что после только что окончившейся войны нельзя было рассчитывать на благополучие в стране, занятой недавними врагами русских. Однако к чести японцев нужно отметить, «враги» оказались в высшей степени корректными и предупредительными по отношению к русским, по крайней мере, наружно. Правда, они организовали тщательную слежку за вновь прибывшими. В дальнейшем, когда японцы узнали, что русские миссионеры не такие уж опасные люди, притом, чуждые политике, они оставили их в покое[82 - Шпионаж был вызван недоверием к русским представителям вообще и к миссионерам в частности. В последних японцы усматривали негласных «агентов» русского правительства, рассылавшего якобы своих «соглядатаев», чтобы высмотреть слабую сторону противника.]. Первыми достигли Сеула о. Павел и о. Варфоломей с двумя вышеупомянутыми русскими мальчиками, 14 августа 1906 г., вслед за ними – остальные. Таким образом, к началу 1907 г. Миссия была уже в полном составе, какой намечался для нее ранее.

К этому времени наша Дипломатическая Миссия в Сеуле, как и иностранные, была уже преобразована в Генеральное Консульство в составе четырех человек служащих. Сама Корея как государство потеряла свою независимость; корейское правительство почти уже не существовало, хотя номинально продолжало еще стоять у власти со своим Императором[83 - Императором в то время был тот же вышеупомянутый Ли-хи Сюган Тхэ- хан-дэ.] во главе. Словом, жизнь в стране изменилась до неузнаваемости, потекла по другому руслу. Корейцы, как ни странно, симпатизировали в то время японцам, ожидали от них каких-то благоприятных перемен в жизни. Это продолжалось, по крайней мере, первые три-четыре года со времени появления пришельцев, но потом обнаружилось разочарование, которое переросло, наконец, в неприязнь, проявившуюся в форме открытого восстания в 1919 – 1920 гг. и в других выступлениях против японцев.

Что касается русского влияния, то теперь о нем, конечно, не могло быть и речи. Все, что раньше исходило от России и русских, исчезло. Мало того, самое имя «русский» стало предметом поношения не только среди японцев, но и среди местного населения, повернувшегося в сторону Японии, как рыба на приманку. И если о. Павел повел дело Миссии более или менее успешно, так только благодаря своему исключительному природному такту и осторожности, иначе оно зачахло бы на первых же порах.

На другой день по приезде миссионеров в Сеул (15 августа) о. Павел освятил здание Миссии, совершил литургию и вслед за ней молебное пение Богоматери, чем, собственно, и положил начало прерванному миссионерскому деланию. На богослужении присутствовали чины нашего Консульства во главе с Генеральным Консулом и кое-кто из корейцев, оставшихся верными русским[84 - Корейцы явились, конечно, не без страха, так как японцы в то время явно преследовали их за любое сношение с русскими.]. После молебствия присутствовавшие поздравили о. Архимандрита с благополучным прибытием и с добрым началом порученного ему дела.

Оправившись с дороги, миссионеры приступили к поверке оставшегося имущества. Оказалось, что многого не достает: одна часть поломана, другая – расхищена, третья – приведена в негодность. Сторож, который оставался при имуществе, сбежал, другой, временно приставленный, ничего не знал. Французская Дипломатическая Миссия (теперь Консульство), которой была поручена охрана русского достояния, отказалась возместить расхищенное. Словом, виновных не было.

О. Павел, рапортом своим от 20 августа 1906 г. извещая Петербургского митрополита Антония о прибытии своем в Сеул и утрате миссионерского имущества, между прочим, писал следующее:

«Мы воодушевлены желанием всецело отдаться святому благовестническому служению и радуемся, что, наконец, находимся у себя «дома» и у своего дела, не взирая на то, что здания были ограблены в период русско-японской войны и мною теперь найдено, что горе наше состоит не в том, что унесены почти все хозяйственные вещи и взломаны некоторые двери, шкафы и пр., но что самые здания, запертые и лишенные притока света и воздуха в течение двух с половиной лет, не мало пострадали: штукатурка местами обвалилась, большей же частью потрескалась, печи повреждены, крыши протекают и т. д., так что все это требует неотложного ремонта во избежание окончательной порчи помещений»[85 - Архив Духовной Миссии.]…

Если так дело обстояло с недвижимым имуществом, то еще хуже было с ризницей. Ризница, как уже говорилось, отправлена была в Шанхай и там, в одном из пакгаузов подмочена во время периода дождей. Можно себе представить, что из нее получилось через три года. Когда представлены были ящики и открыты, то вместо риз нашлись в них только полусгнившие клочья. Пришлось обращаться в Хозяйственное Управление при Св. Синоде с просьбою выслать необходимое количество облачений, по крайней мере для праздничных богослужений. Просьба уважена, облачения высланы, но не в таком уже виде и количестве, в каком имелись прежде; причем ризы получены разнокалиберные, простенькие, недорогие[86 - Ризница с тех пор до сего времени не возобновлялась, следовательно, убожество ее ныне еще более ощутимо, чем прежде.]. Впрочем, Миссия рада была и такому скромному даянию, иначе служить было бы совершенно не в чем[87 - В 1911 г. иеромонах Феодосий, будучи в Москве, хотел расположить некоторых купцов к пожертвованию ризницы в Сеуле, преуспел в этом очень немного. Пожертвовал только г. Ментиков несколько дешевеньких священнических облачений, да г-жа Монина вручила ему на этот предмет 300 руб., остальные никто ничего. Все отговаривались тем, что у них своих «дыр» много, без Сеула.].

Жизнь и труды миссионеров

С 1 января 1907 г., когда прибыли на место миссионеры, жизнь в Миссии стала более размеренной, текущей по строго определенному порядку и образцу монастырскому. Так, для богослужения и домашней молитвы, для занятий и отдыха определено было известное количество времени и назначены должные часы. Каждый день начинался и кончался общей молитвой в братской столовой, промежуток дня уделялся послушанию, данному каждому сообразно его знаниям и способностям; свободное время отдавалось отдыху.

В 7 утра обычно начиналась «молитва», состоящая из утренних молитв, часов и чина изобразительных, в 8 – чай, с 9 до 12 дня – занятия в кельях, в 12 дня – обед, с 2 до 4 пополудни – физический труд в огороде или саду, в 4 вечера – чай, от 5 до 7 – домашние занятия, в 7 – ужин, в 8 – «молитва». Вечерняя «молитва» состояла из молитв на сон грядущий, малого повечерия и помянника. После нее все, поклонившись друг другу, расходились по своим местам, и остаток вечера проводили каждый у себя в комнате. Такой порядок наблюдался все время управления Миссией о. Павлом, за исключением праздничных дней, когда домашняя молитва заменялась церковной, труд – отдыхом.

Церковное богослужение совершалось все воскресные и праздничные дни, а также в дни субботние – обязательно. На праздники с вечера – Всенощное Бдение, в праздники – Литургия. Бдение начиналось в 5 ч. вечера, Литургия в 9 ч. утра круглый год. Продолжительность и того и другого богослужения была от часу с половиной до двух часов и более. В субботние дни богослужение отправлялось исключительно заупокойное по православным воинам, за веру и отечество живот свой положившим. С вечера в пятницу служился «па-растас», утром – Литургия с панихидой. После панихиды тотчас же начинался акафист Божией Матери, читавшийся перед образом Тихвинская «Слезоточивая» иконы Божией Матери, принесенной с Афона. Великим постом служба совершалась на первой, четвертой и Страстной седмицах, впоследствии, когда были открыты станы, и в остальные недели, в каждом стане по очереди. В станах богослужение происходило в специально устроенных для сего молитвенных домах-фанзах, перед самодельными маленькими иконостасиками, обставленными вместо икон картинами Спасителя, Богоматери и Угодников Божиих.

Естественно, самым торжественным из всех богослужений было богослужение в день Св. Пасхи. В ночь на светлый праздник Христов Миссия украшалась национальными флагами, разноцветными фонариками, арками и т. п. Храм с внутренней и внешней стороны утопал в цветах и всевозможной зелени[88 - В Сеуле к празднику Пасхи почти всегда деревья распускают свою листву, а мелкий кустарник дает цветы.]. Свет от электрических лампочек разливался по всему храму и вокруг него. Церковь переполнялась молящимися. Среди посетителей можно было видеть не мало местных иностранных резидентов, как-то: американцев, англичан, французов и других, с любопытством взиравших на наше православное торжество. Согласно уставу пасхальное богослужение обычно начиналось в 12 часов ночи Утренею и оканчивалось в 3 часа Литургиею. Начало и конец службы, не смотря на глубокую ночь и царящее в городе язычество, сопровождалось по обычаю русскому «красным звоном», далеко разносившимся по окрестностям спящего города.

После богослужения тут же ночью корейцы-христиане приглашались в братскую столовую для разговенья, где к этому времени накрывались столы и приготовлялись пасхальные яства. Здесь гости рассаживались вокруг столов: с одной стороны, мужчины, с другой – женщины и дружно принимались за предложенные кушанья. В роли хозяина находился при них кто-нибудь из членов причта, тогда как другие уходили в Генеральное Консульство поздравлять Консула. Угостившись вдоволь, корейцы благодарили хозяина и на рассвете мирно расходились по своим домам.

Кроме традиционного пасхального угощения, та же корейская паства еженедельно по воскресным дням, после Литургии приглашалась на чай. Собирались в той же столовой, что и на Пасху. К чаю подавались в изобилии булки, сахар и иногда варенье. При этом случались нередко своего рода курьезы: какой-нибудь кореец или кореянка из новичков, не имевшие понятия о чае, клали столько сахару в чашку, что получался сироп, который, несмотря на всю его приторность, поглощался ими не без удовольствия. Иные под «шумок» тут же рассовывали по карманам куски сахару и хлеба, с тем, чтобы поделиться такими «лакомствами» со своими домочадцами, не бывшими на угощении[89 - У корейцев не считается предосудительным, тем более воровством брать остатки угощений со стола в гостях; они даже куски мяса и рыбы уносят из-за стола домой и там делятся со своими членами семьи, не бывшими в гостях.].

Однако, несмотря на дешевизну жизни того времени, чаи эти все же изрядно били по тощему карману миссионеров. Чтобы избежать излишних расходов на такого рода угощения, сахар и хлеб стали выдавать порционно. Гостям это очень не понравилось, они втихомолку стали жаловаться на архимандрита, но на чай все же приходили самым аккуратным образом, даже более охотно, чем в церковь на богослужения.

Стол у миссионеров был один, общий. В столовую приходили все вместе, во главе с архимандритом. Перед вкушением и после вкушения пищи вычитывали положенные молитвы. Блюда были простые, постные, из овощей, зелени и рыбы, но очень питательные. Мясо не допускалось, горячительные напитки – точно также. Иногда время от времени устраивались так называемые званные обеды для чинов Генерального Консульства, но они, обеды эти, тоже были весьма скромными. Словом, в пище и питии всегда соблюдалась строгая умеренность, простота и скромность, излишеств никаких не допускалось.

Что касается труда, то он, как уже говорилось выше, распределен был сообразно способностям каждого. Кроме возложенных послушаний, все члены Миссии должны были в свободное от занятий время изучать корейский язык, для чего приглашены были учителя корейцы, ежедневно дававшие уроки, за исключением дней праздничных и предпраздничных.

И так все, кто состоял в Миссии, находились при деле; каждый выполнял определенную работу. Без дела никто не оставался. Такой порядок наблюдался в течение всего времени управления Миссией о. Павлом, т. е. в течение 6 лет.

Миссионерские труды о. Павла

С прибытием в Сеул о. Павел не замедлил обратиться с проповедью слова Божия к язычникам. Для этой цели он предпринимал время от времени поездки, иногда совершал целые путешествия по Корее, стараясь сеять везде и всюду семена веры Христовой, особенно там, где находил отклик со стороны туземного населения. Чтобы привлечь большое количество последователей, устраивал общие беседы, часто со световыми картинами из жизни Спасителя и Божией Матери. Беседы проводились обычно в гостиной его покоев, или же в убогой фанзе бедняка-корейца, если о. Павел оказывался в глухой отдаленной провинции. Характер бесед был преимущественно вероучительный и нравоучительный с приведением примеров из истории церкви христианской и жизни подвижников благочестия. Число слушателей бывало неодинаковое: оно зависело и от времени года и от состояния погоды, но, в общем, все же собиралось значительное количество интересующихся вопросами веры, особенно женщин и детей. Нет сомнения, что большинство из них приходили из простого любопытства, или по-здешнему выражению, «покугенить», т. е. посмотреть на иностранного проповедника, но бывали и такие слушатели, которые, умилившись сердцем от всего слышанного, тут же на собрании изъявляли желание креститься. Правда, количество последних было незначительно, они являлись скорее исключением из общего числа слушающих.

Подготовка к крещению продолжалась от нескольких месяцев до одного года и более, смотря по тому, кто как готовился, насколько ревностно и прилежно. Перед крещением сдавали экзамен по краткому катехизису и священной истории. Выдержавшие экзамен, допускались к крещению, не выдержавшие – отстранялись до поры до времени. Крещение в большинстве случаев происходило перед Великими Праздниками: перед Рождеством Христовым и Пасхою, но бывали случаи, когда крестились и в другие дни года, особенно в селениях, где принятие крещения зависело от приезда миссионера.

С открытием станов дело проповеди стало осуществляться в более широком масштабе и систематичнее, особенно там, где функционировали школы и молитвенные дома-часовни с очередным богослужением.

Распространяя веру Христову, о. Павел верил в плодотворность своей работы и не менее того верил в духовную восприимчивость корейцев. Насколько он был убежден в последнем, можно видеть из его брошюры «Современное положение христианских миссий в Корее», в которой он с присущим ему рвением доказывает, что корейцы подготовлены к принятию христианства. Вот что он пишет, между прочим, по этому поводу: «Еще до поездки в Корею мы интересовались вопросом о религиозности корейцев и подготовленности их к христианству. Мы расспрашивали официальных лиц, которые близко стояли с корейцам, в особенности Уссурийского края, и получили единодушный ответ: корейцы не религиозны, корейцы не подготовлены, корейцы ленивы и т. д.

Не скроем, что такие отзывы опечалили нас, но, к счастью, мы оказались жертвою и своей неопытности и неопытности лиц, которые так решительны были в своем суждении по очень сложному вопросу. Теперь, ознакомившись с положением дел на месте (в Корее[90 - О. Павел, будучи студентом Владивостокского Института, два раза посетил Корею и дал в вышеозначенной брошюре свой отзыв о корейцах.]) и изучив факты, опубликованные в печати, мы должны были прийти к заключению, что трудно судить о религиозности отдельных лиц и по преимуществу целого народа и что может сложиться ошибочное мнение у людей, быстрых в суждениях. Трудно судить о религиозности другого народа, во-первых, потому что на характер и обнаружение религиозной жизни смотрят обычно со своей точки зрения, так сказать, меряют других своими духовными идеалами, разумеется, неправильно; во-вторых, религиозные проявления часто скрываются от постороннего наблюдателя и, наконец, в-третьих, религиозные потребности могут лежать под самым тонким слоем равнодушия и затем проявляться с силою во всякий последующий благоприятный момент, пропущенный наблюдателем»…

Вся предыдущая история корейской церкви[91 - Первыми проповедниками веры были сами же корейцы, принявшие учение от некоего И-сенхунн, сына корейского посланника в Китае, который, будучи с отцом своим в Пекине, принял веру от местных католических миссионеров и, прибыв на родину, начал проповедовать учение Христово среди своих сверстников. С течением времени, когда число верующих увеличилось, к ним стали проникать из того же Китая французские миссионеры. Пробирались они тайно, в платье простых кули (чернорабочих). Такая таинственность вызвана была тем, что Корея того времени являлась страной, въезд в которую иностранцам был запрещен под страхом смертной казни. Всякий, осмеливающийся проникнуть в страну, жестоко карался, особенно миссионеры, пытавшиеся насажать чуждую для этого замкнутого народа веру. Однако, несмотря на все строгости запретов, христианство не только проникло туда, но и нашло не мало достойных последователей, что не могло укрыться от бдительного ока правительства, которое не замедлило начать жестокие гонения на приверженцев новой религии. Но это мало помогло делу. Христианство быстро распространялось по стране. Тогда власти решили окончательно ликвидировать христианское учение, и всех, кто подозревался в принадлежности к вере Христовой, приказано было предать огню и мечу; это касалось не только явных христиан, но и язычников, родственников христиан до седьмого поколения включительно. Народ гиб целыми тысячами. Мучители не щадили никого и ничего. Палачи еле успевали сечь головы мученикам на специально изготовленной для этого гильотине. Многих живыми зарывали в землю, иных варили в кипящих котлах или просто побивали каменьями без суда и следствия. Имущество конфисковывалось правительством или расхищалось палачами. Гонения продолжались с теми или иными промежутками почти целое столетие, т.-е. с 1784 по 1872 г., когда христианство официально было уже признано терпимым (только терпимым!) в Корее. За этот продолжительный период корейцы насчитывают до восьми больших и малых гонений, чередовавшихся одно за другим; но самыми лютыми и жестокими считаются последние два, бывшие при королеве-регентше Ким в 1839–1846 гг. и при принце регенте Тэ-вон-гуне в 1866–1870 гг. Насколько было жестоко последнее гонение, можно видеть из того, что за один 1870 г. было умерщвлено до 8 000 человек, не считая погибших от холода, голода и др. причин, приключившихся во время скитаний людей по горам и лесам страны. В числе прочих, мученически скончавшихся, известны в 1839 г. три и в 1866 г. семь французских миссионеров, из них три епископа: Имбер, Бернье и Давелуи и семь священников. Всего же погибших корейцев считают десятками тысяч. Некоторые из них, как и скончавшиеся французские миссионеры, канонизированы уже римско-католической церковью.], говорит автор брошюры, история в некоторых отношениях беспримерная, написана кровавыми буквами. История эта громко заявляет о том, какою массою крови и ужасных бедствий, гонений, приобрели и отстаивали корейцы свое верование[92 - В настоящее время, со времени аннексирования Кореи японцами в 1910 г., христианам дана некоторая свобода вероисповедания в Корее.]. И не только отстаивали, но и отстаивают, ибо пролитие крови христиан-корейцев и гонения на них не прекращаются до наших дней. И еще недавно (1900 г.) на острове Квельпарт и на островах юго-западного побережья Кореи произошли неслыханные по жестокости избиения христиан озверевшей грубой чернью, науськанной злонамеренными людьми из-за угла.

Объяснить такие исторические факты увлечением, расчетливостью или стечением обстоятельств, заставляющих корейцев испить мученическую чашу, никак нельзя: того не допускают и многократность, и длительность событий, и самая широта и глубина исторических фактов. Автор брошюры утверждает, что если проследить историю корейской церкви, то мы встретим не мало фактов, говорящих не только о религиозности корейцев и расположению их к христианству, но и о богатстве их религиозной натуры, о способности их к героизму как высшему проявлению духа[93 - Иеромонах Павел (Ивановский). Современное положение христианских миссий в Корее. Владивосток. 1904. с. 5–6.].