Первая жертва

Он отвязал лодку, вставил весла в уключины и отчалил.

7

Гарольд греб весь день. Зеленая слизистая вода, над которой нависали оплетенные плющом деревья, была совсем не похожа на прозрачные, но безжизненные озера у него дома. Грести он вообще-то не умел, но скоро приладился. Револьвер и рюкзак остались при нем; он больше не хотел останавливаться и намеревался плыть до самой Флориды, если получится.

Вот только продвигался он медленно, делая, по его прикидке, не больше двух миль в час. Этак он целый год добираться будет, но на сушу все равно лучше не высаживаться, пока он не уберется подальше от Лисвилла.

Заночевал он в лодке, привязав ее к мангровому дереву. Назавтра доел свое вяленое мясо и поплыл дальше. Вечером доел оставшиеся припасы и лег спать тем же манером. На следующий день он стал двигаться еще медленнее: в воде, как топляки, плавали трупы. Увидев на берегу заброшенный причал, Гарольд привязал лодку к нему и пошел дальше пешком. После полудня он набрел на руины какого-то города – возможно, Саванны. Развалины тянулись на мили, и никого живого здесь на первый взгляд не было, но Гарольд понял, что в ближних домах кто-то есть: туда активно слетались грифы и воронье.

Гарольд взялся за револьвер, но вынимать его не пришлось: из сгоревшего дома вышел старичок с опушкой белых волос вокруг лысины, в бесформенной куртке с многочисленными карманами – на вид слегка сумасшедший, но не опасный.

– Вы человек мирный? – спросил старик.

– Конечно, – ответил Гарольд, – а вы?

– Опасаться надо только моего языка – острый, что твоя бритва.

Они сели на камни возле бывшего кафе «Дикси Белль». Старик, назвавшийся Профессором, был странствующий ученый, читавший лекции во всех городах, через которые проходил, и теперь как раз направлялся в следующий.

– А по какому предмету вы читаете? – спросил Гарольд.

– Да по всем. Моя любимая тема – тридцать вторая: «Почему стабилизация человечества невозможна».

– Интересно, похоже.

– Вы смышленый молодой человек. В этой лекции я доказываю, что стабилизация означала бы конец неизвестности. Покончив с неизвестностью, человек поймет, что его существование – по крайней мере как он его себе представляет – лишено смысла. А бессмысленность существования для биологического вида смерти подобна. Есть версия, что великие индейские цивилизации Северной и Южной Америки погибли как раз потому, что осознали бессмысленность своего существования после нашествия испанцев. Они поняли, что в чем-то с испанцами никогда не сравнятся, даже близко не подойдут. Испанцы победили их, как только прибыли в Новый Свет. Бороться с ними было бессмысленно, и цивилизации рушились. Индейцы видели в них не просто враждебное племя, а богоподобных существ. Не люди их победили, а боги.

– Против богов не попрешь, – согласился Гарольд.

– Победило их, собственно, Weltanschauung[3 - Мировоззрение (нем.).] пришельцев и новая технология. Новые способы преобразования реальности.

– У вас, случайно, поесть не найдется, Профессор?

– Я хотел о том же спросить у вас.

– Тогда нам, пожалуй, пора двигаться дальше.

– Всенепременно. А в пути я могу познакомить вас с шестнадцатой темой об утрате автономии.

– Валяйте, послушаю с удовольствием.

– Люди развлекаются любовью, войной, Охотой и другими жестокими играми – чем угодно, лишь бы забыть, что они не автономны, не божественны; что они всего лишь звено в великой цепи бытия, состоящей из людей, амеб, газовых гигантов и прочего. Есть много свидетельств тому, что эгоцентристские, индивидуалистические западные расы испытывают упадок исключительно из-за погрешностей своей философии. Они придают слишком большое значение разуму, который давно уже потерпел крах и, возможно, является тупиком эволюции.

– На что же нам теперь полагаться? – спросил Гарольд.

– Никто не знает, что происходит на самом деле. Вернее, мы знаем, по крайней мере на местах, но не понимаем, что это означает и означает ли что-то вообще. Мы больше не верим в миф о совершенствовании человека. Продолжительность нашей жизни никогда уже не поднимется до показателей столетней давности. Слишком много стронция в наших костях, слишком много цезия в печени. Наши внутренние часы переставлены на более короткие сроки. Наше мышление не видит из этого выхода. Нашу гордость ранит непоправимый ущерб, который мы претерпели. Мы подобны пациенту, который строит планы на будущее, умирая на операционном столе.

– Глубоко, – сказал Гарольд, – но что из этого следует?

– Что это не следует принимать слишком всерьез. Моей аудитории нравятся высокопарные обличения.

– Мне тоже нравится, как вы говорите. Разные странные картины в голове возникают. Я не знал даже, что можно думать, как вы. Для меня это все не существует вообще.

– А что же тогда существует?

Гарольд пораздумал.

– Ну, ты более-менее знаешь, что надо делать, и обдумываешь, как с этим справиться.

– Но ведь есть же в вас то, что следит за этим процессом, комментирует его и, в конце концов, возможно, оспаривает?

– Нет, ничего такого.

– Возможно, вы социопат. Человек, неспособный что-либо чувствовать.

– Это вы зря. Я много чего чувствую, просто чувства у нас с вами разные.

– Возможно, вы просто человек новой формации. – По тону Профессора нельзя было понять, серьезно он говорит или шутит.

– Это да, может быть. Давайте уже поищем какую-нибудь еду.

– Билатеральное раздвоение, – констатировал Профессор. – Слава богу, что вы не злой по природе.

Они шли через бесконечные развалины нефтезавода. Трубы заржавели, бетон на огромных площадках растрескался. Это походило на кладбище гигантских машин. Гарольд представить себе не мог, для чего они использовались и почему их требовалось так много.

Дальше начались дорожные развязки, заросшие теперь травой и даже мелкими деревцами. На шоссе 95 росли пестрые цветочки, как будто некий великан разбил здесь сад с закругленными аллеями.

Перевалив через гряду невысоких зеленых холмов, путники увидели тропу, ведущую через поле к какому-то городку.

– Мейплвуд, – сказал Профессор.

Длинное низкое строение в центре могло вместить сотни, а то и тысячи человек – Гарольд таких ни разу не видывал.

– Супермаркет, – пояснил Профессор, – непременный атрибут прежней американской жизни. То же самое, что атриум для римлян или плаза для испанцев. Место собраний, где ритуально покупают продукты и пытаются завязать романтические отношения с лицами предпочитаемого пола.

– Странно вы смотрите на вещи, Профессор. Давайте поговорим с местными, может, у них что-нибудь съестное найдется.

8

В городе били барабаны, возвещая о появлении чужих. Барабанами, древним сигнальным средством индейцев, пользовались многие изолированные американские городки. Новоявленные племена – белые, цветные и латинские – перенимали у индейцев много всего. У жителей Мейплвуда, большей частью белых, с чувством ритма обстояло неважно, но тревогу они били вполне серьезно.

– Вы пришли как раз к большой потакаве, – известил вышедший навстречу путникам городской вождь.

– Отлично, – сказал Гарольд, – а что это такое?

– Потакава в переводе с индейского – распродажа. В этот день, согласно древним традициям нашего племени, все продается за полцены.

– Вижу, мы и впрямь вовремя.