Врата войны

Дорога рядом, всего в сотне шагов… и чего эта дура так далеко забралась… идиотка… дорога… спасение… В мортале лучше всего идти дорогой… самый безопасный путь – по дороге.

Он понял, что сейчас упадет. Крикнул:

– Ребята!

Не узнал свой голос – слабый, сиплый. Не услышат.

Но его услышали. Подбежали Арутян и Борька.

– Что слу… – слова замерли у лейтенанта на губах: он увидел Валюшу. – О, Господи! – только и выдохнул он.

Рузгин и Эдик подхватили девушку, потащили к вездеходу. Виктор, пошатываясь, побрел следом, непрерывно глотая воду из «Дольфина». Бутылка тут же наполнялась вновь.

Рузгин усадил Валюшу на сиденье в вездеходе, но она сползла на пол.

– Ребята, поесть, – бормотала и тянула, как ребенок, к ним руки.

Борька открыл для нее банку консервов. Она схватила, принялась жадно выгребать содержимое пальцами. Виктор не стал лезть в машину. Да и Рузгин выскочил наружу.

Все вдруг сразу почувствовали зверский голод, уселись у обочины и накинулись на консервы. Димаш открыл банку для Виктора.

– Виктор Павлович, да на вас лица нет. Что такое?

Виктор провел ладонями по лицу. Щетина отросла, как за неделю. Щеки ввалились. Голода он не чувствовал – лишь тупую боль в желудке.

«Нельзя есть много сразу, надо по чуть-чуть, понемногу», – остерег сам себя.

Но бесполезно: он проглотил содержимое банки до дна и тут же накинулся на вторую. Остановиться не было сил.

– Эй, кто усадил эту дуру на мое сиденье? – возмутился Гришка Савин. – Она мне все сиденье измазала. Поглядите! Вот гадство!

– Хватит орать! – напустился на них Эдик. – Надо ехать дальше. Скорее! В вездеход!

– Да там Валька на полу лежит, обосралась в мортале, вонища! – заявил Савин.

– Пусть переоденется! – приказал Эдик.

– Погодите! – Виктор спрятал банку с недоеденными консервами в карман. – Куда мы едем? Зачем? Это ловушка. Мы не сможем проехать мортал. Надо поворачивать назад. Иначе Валюша умрет. И мы все – тоже.

– Чего ты там спикаешь, кретинос! – шагнул к нему Эдик. Сам на себя не похожий: глаза как уголья, губы трясутся. Правая рука на кобуре, дрожит. – Струсил, да? Трус? Да?

– Это не трусость – элементарный здравый смысл. Летом нельзя соваться в мортал. Это известно любому, кто чуть-чуть знаком со здешним миром. Надо ждать до осени, когда откроются врата…

– Я не буду ждать! – орал Эдик. – Если трус – возвращайся. Пешком. Гоу хоум! Мы поедем дальше. Без тебя.

Там, во время стрельбы на пикнике, Арутян перетрусил до смерти. А теперь не боялся. Ни капельки. Виктор недоумевал – почему? Не такой уж Эдик идиот, не попрет наугад. Таблеток наглотался? Спятил? Виктор оглянулся. Рузгин и его команда стояли молча. Виктор был старше каждого из этих ребят лет на пятнадцать. Все вопли насчет трусости не для него. Но Рузгин и Димаш отводили глаза: в двадцать не стерпеть, если тебя называют трусом. Да и опасность в мортале вроде как ненастоящая: ну пить хочется, ну голод мучает, тошнит, в животе рези. Можно вытерпеть. Только они не знали, зачем это все – усилия и лишения без цели.

– Назад я пешком не дойду, – ответил Виктор. – Даже по дороге мне не дойти. Умру через сутки. Или двое. Прикажи водителю повернуть. Здесь не просто мортал. Здесь ловушки. За час или два любая из них высосет все силы. Не пройти.

– Заткнись и молчи! Я знал, что ты струсишь, Витек. Без тебя идти хотел – Гремучка настоял, чтоб тебя взяли.

– Сколько стоит твоя сенсашка? Миллион? Два? За десять жизней – миллион. Дешево что-то. Твоя не в счет. Твоя – священна. Поворачивай назад, – прохрипел ему в спину Виктор. – Сам пропадешь, ребят погубишь. Ради мифической Валгаллы…

У Арутяна перекосило лицо. Он выхватил бластер. «Гарин» прыгал в его руке. Но все равно – с такого расстояния не промахнуться. Виктор потянулся к своей «Беретте». Страха не было. Арутян нажал на разрядник. Едва слышный щелчок – и все. Бластер в мортале бесполезен.

Стоявший рядом водитель ударил Виктора кулаком в лицо. Портальщик мог бы увернуться. Он и хотел… но тело почему-то сделалось чужим, вялым, рука дернулась, но «Беретту» из кобуры он так и не успел вытащить…

Виктор грохнулся на землю и потерял сознание.

Очнулся он уже на сиденье вездехода, пристегнутый ремнем.

За вратами не пользуются адаптивными креслами и прочими новинками техники – здесь в ходу старые добрые ремни безопасности.

«Борис пристегнул», – мелькнула мысль.

Однако Виктор не чувствовал ни радости, ни благодарности. Голова была как будто набита ватой, мысли притупились. Виктор смотрел на свои руки. Не узнавал. Они сделались белыми, прозрачными. Ногти тоже стали белыми. И здорово отросли. Как у чудика. Виктор тронул волосы. Они доходили ему почти до плеч.

Ремень и кобура с «Береттой» исчезли.

«Арутян забрал», – сообразил Виктор.

«Эдик всех нас погубит…» – теперь он уже не сомневался.

Мысль не вызвала ни протеста, ни злобы. Комбат Васильев нарочно отобрал для экспедиции новичков-первогодков, из тех, кто почти ничего не знает про мортал. Для них это просто загадочный лес. Скажи им, что лес убивает, они презрительно отмахнутся. Убивают снайперы «синих» в погоне за новой зарубкой на прикладе, убивают фотонные гранаты. Мары убивают. А лес…

Виктора тянуло в сон, но он не мог забыться, видел и слышал, но как будто в бреду. Картинка расплывалась. Звуки то приближались, то отдалялись.

– Димаш, переодевай ее скорей! Воняет же! – понукал Савин.

– Стараюсь, – оправдывался Димаш. Возня на полу. Ругань полушепотом. – Тут кровь и дерьмо, моча и дерьмо. Еще салфеток. Мои кончились. И «Дольфин». Помог бы кто!

– Трахнуть помог бы. Только раньше. Сейчас на эти мослы охотников нет, – ржал Савин.

Виктор очнулся.

Валюша лежала голая в проходе между сиденьями. Худая, жалкая, неживая уже какая-то. Димаш пытался хоть как-то привести ее в порядок. Одежду он уже снял и выбросил на дорогу. Теперь обтирал кожу влажными салфетками. Если смотреть со стороны, можно подумать, что это какое-то извращение. Борис отводил глаза. Савин презрительно фыркал.

«Они тоже чувствуют слабость, лес высасывает силы», – думал Виктор.

– Вот гадство, куда же она забрела, в какую хрень? – недоумевал Димаш.

– Надень ей на руку манжету с физраствором, – сказал Виктор. – Лучше две.

– Быстрее! – вопил Савин. – Воняет. Выброшу на фиг из вездехода. Ее! И тебя!

– Заткись, Савин! – приказал Борис. Но как-то вяло. Как будто говорить ему вовсе не хотелось.

– Сейчас, ребята, – суетился Димаш. – Я облил ее раствором. Теперь не пахнет. одеваю уже, – оправдывался он. И вдруг окрысился. – Это кто-то из вас обосрался!