Галиция против Новороссии: будущее русского мира

Прими центральная власть правильное решение и усилий польской администрации, оказалось бы мало для того тектонического сдвига, который произошел в Галиции в последние десятилетия XIX века, но тут Австрия, наконец, потерпела все возможные и невозможные поражения от Франции, Сардинии и Пруссии, практически полностью очистила Италию, признала гегемонию Пруссии в Германии и смогла сосредоточиться на внутренних проблемах. Венское правительство также нашло политически целесообразным поддержать русинов-украинофилов в противовес русофилам. «Пустить русина на русина, дабы они сами себя истребили» – так формулировалось это в фразе, приписываемой все тому же Агенору Голуховскому[27 - Свистун Ф. Указ. соч. Часть II. – Львов, 1896. – С. 40.]. Классическое «разделяй и властвуй».

Для того чтобы понять причину столь формально нелогичных действий австрийского правительства, следует учесть, что напуганные революцией 1848 года и вынужденные ввести конституцию в 1867-68 годы Габсбурги никогда не оставляли надежды реставрировать абсолютизм и с подозрением относились к любому народному движению. Поэтому, с точки зрения интересов австро-венгерской монархии, эти действия были абсолютно правильными. Поддерживая русинов-украинофилов, оно убивало трех зайцев одновременно:

• направляло бесконтрольное общественное, потенциально революционное движение в легальное и даже в охранительное по отношению к трону русло;

• получало противовес против потенциально опасного влияния России на восточном пограничье империи;

• нейтрализовывало постоянную угрозу польского сепаратизма (не будем забывать, что политически нелояльные поляки составляли большую часть имперского чиновничества в Галиции).

Фактически русины-украинофилы оказывались союзниками имперского правительства против двух подозрительных ему внутренних сил: русинов-русофилов и поляков. Не исключено, что именно отсюда растут корни одновременной русофобии и полонофобии современных украинских националистов галичанского разлива.

Тем не менее на том этапе усилия австрийских властей не достигли цели. Никакие притеснения не могли заставить Галицкую (или Червоную, как ее еще называли) Русь перестать быть Русью. «Самое досадное для врагов русской народности в Галиции было то, что все их многолетние, даже вековые труды, употребленные на истребление в коренных обитателях Червоной Руси сознания своего кровного родства с закордонною Россией, понесены были даром, – писал Василий Модестов. – Ни насильственное изменение правописания и шрифта в книгах галицких русских, ни строгое запрещение им, называемым на австрийском официальном языке рутенами, именоваться русскими, ни ожесточенное преследование газет – ничто не искоренило в гонимом населении его природного чувства связи своей с независимым русским народом»[28 - Модестов В. И. Указ. соч. – С. 146.].

В этих условиях власть приняла решение перейти к открытым репрессиям, с использованием судебной машины. Первым крупным судебным процессом, организованным против русинов, стал Львовский процесс 1882 года, известный как процесс Ольги Грабарь[29 - Дочери лидера закарпатских русинов Адольфа Добрянского и матери известного художника и искусствоведа Игоря Грабаря.]. Непосредственным поводом к нему стало заявленное крестьянской общиной галицкого села Гнилички намерение перейти в православие. Причиной такового намерения власти посчитали «подстрекательство» со стороны деятелей русского движения и усмотрели в этом «государственную измену».

Началось следствие. Специальные комиссии разъезжали по всему краю. Жандармы вламывались в дома мирных жителей, устраивали обыски и допросы. Были проведены многочисленные аресты. Наконец, через несколько месяцев, собрав, как им казалось, достаточные доказательства «измены», власти отдали под суд одиннадцать русинов. Процесс должен был стать показательным, надолго запугав галицко-русское население. Однако предвзятость следствия и надуманность обвинений стали очевидными с самого начала заседаний суда.

«Вся суть виновности подсудимых заключалась в том, что они выступали (на основании австрийских законов) в защиту русского своего дела, сознавали свою одноплеменность с закордонною Русью, а также, что, как униаты, не относились враждебно, по примеру римских католиков, к православию», – вспоминал главный редактор газеты «Слово» Венедикт Площанский, один из обвиняемых[30 - Площанский В. М. Из истории Галицкой Руси 1882 г. Политический процесс русских галичан вообще, редактора «Слова» в особенности. – Вильно, 1892. – С. 4.].

Попытки прокурора доказать факт «государственной измены» оказались несостоятельными. Чтобы избежать полного конфуза, суд приговорил нескольких обвиняемых к нескольким месяцам тюрьмы «за нарушение общественного спокойствия». Остальные подсудимые были полностью оправданы. Однако эта неудача не остановила полицейские и судебные репрессии против деятелей русинского возрождения, наоборот, они были расширены.

Судебные преследования галицких русинов продолжались вплоть до начала Первой мировой войны. Австрийские власти организовали еще несколько крупных процессов[31 - Самые известные из которых – первый и второй Мармарош-Сигетские, Дело братьев Геровских, Дело Максима Сандовича и Семёна Бендасюка.]. А также множество мелких судилищ. Таких, например, как состоявшийся в начале 1913 года суд над крестьянином из села Рипчицы Демчуком, который в разговоре с солдатом 80-го пехотного полка Максимом Крупою[32 - Тоже русином по происхождению.] сказал: «Если бы когда-то вспыхнула война с Россией, то, что вам от этого будет, если будете биться за евреев и поляков, лучше как пойдете на патрулирование, то сдайтесь добровольно». Подсудимый был приговорен к пяти месяцам тюрьмы[33 - Новинки // Дiло. – 1913 – 13 март.]. На этот случай стоит обратить внимание еще и потому, что в 1914 году солдаты названного полка, укомплектованного в значительной части русинами, действительно отказались сражаться против русской армии.

Необходимо отметить, что в данном случае оборот «биться за евреев и поляков» свидетельствует не только и не столько об этнической розни (полонофобии и юдофобии), сколько о классовом противостоянии. Евреи и поляки составляли в Галиции большинство не только управленцев, но и людей зажиточных и являлись, преимущественно, городским населением. В то же время русины – в большинстве сельские жители, как правило, беднота. Не будем забывать, что первая волна украинской эмиграции в Канаду, начавшаяся в эти годы, состояла именно из галицких русинов, бежавших от беспросветной нищеты и политического бесправия, гарантированных им на родине. Таким образом, на противоречия этнические накладывались, резонируя их, противоречия социально-классовые. Широко представленные в галицийском политикуме сегодня идеи полонофобии и антисемитизма, оформились в XVI–XIX веках на основе социально-классового протеста, осложненного формированием антагонистических классов четко очерченными этническими группами. С изрядной долей схематизма и условности их можно определить как: евреи – буржуа и финансисты, поляки – аристократия и администраторы, русины – крестьянство, мелкие служащие самых низших ступеней, сельские священники, ведущие крестьянский образ жизни.

Отсюда видно, что если родившаяся тогда же галицкая русофобия имеет в основе своей гражданский конфликт, родившийся в русинском обществе в конце XIX века, а сегодня распространившийся на всю Украину и все еще не исчерпанный, то более древние полонофобия и антисемитизм базируются на внешнем, этно-классовом конфликте.

Продолжались и внесудебные преследования русинского населения. Власти запрещали изучение русского языка, чтение произведений русской литературы. Учащихся, заподозренных в русофильстве (а поводом к подозрению могло быть даже случайно сказанное русское слово) исключали из учебных заведений, как светских, так и духовных. «Правительство отбирало у населения найденные при обыске сочинения Пушкина и Гоголя, даже книги по сельскому хозяйству, если последние были изданы на русском языке», – писала уже во время войны русская печать, основываясь на информации, полученной от галичан[34 - Отклики войны. Школьное дело в Галиции. // Вестник образования и воспитания. – 1915. – № 1. – С. 102.].

Можно было бы предположить, что в данном случае мы имеем дело с преувеличением государственной пропаганды военного времени, но аналогичные сведения поступали и из других источников, в том числе совершенно независимых и заслуживающих абсолютного доверия. Так, например, известный русский писатель Михаил Пришвин, в качестве корреспондента посетивший осенью 1914 года занятые русской армией районы Галиции, записал в свой дневник разговор с семнадцатилетним львовским студентом-русином, вынужденным сжечь все русские книги из домашней библиотеки, опасаясь репрессий. «Он мне рассказывал о преследовании русского языка, не позволяли даже иметь карту России, перед войной он принужден был сжечь Пушкина, Лермонтова, Толстого и Достоевского. Преследовались даже слова, к завтраку он приготовил мне список слов, запрещенных для употребления гимназистами, слов русских»[35 - Пришвин М. М. Дневники 1914–1917. – М., 1991. – С. 101.].

Власти предпочитали лучше не допускать русинов в учебные заведения, чем разрешить им изучение русской литературы и языка, что было бы неизбежным следствием получения русинами образования на родном языке (а иного они не знали). Стоит также заметить, что, согласно информации выходившей в Украине российской газеты «Слово», редактируемой тогда Симоном Петлюрой, к началу XX века уровень полной неграмотности (т. е. тех, кто не умел ни читать, ни писать) среди русинов Галиции достигал 79,8 %. Для сравнения – среди галицких поляков указанный уровень равнялся 52,8 %[36 - З украiнського життя // Слово. – 1909. – 19 апр.].

К государственному преступлению также приравнивалась проповедь православного вероучения. Очень многих греко-католических священников власти подозревали в склонности к православию и русофильству. В меморандуме командования краевой жандармерии в Галиции за июнь 1910 года отмечалось, что в Перемышльской епархии половина греко-католических священников поддерживает переход в православие, а во Львовской – треть[37 - Уська У. Украiнське нацiональне питання у вiдносинах Австро-Угорщини та Ватикану в роки Першоi свiтовоi вiйни // Вiсник Львiвського унiверситету. Серiя iсторична. – 2011. – Вип. 46. – С. 133.]. По этой причине правительство требовало от местных архиереев назначать священников на приходы только после согласования с галицким наместником.

Переход греко-католического священника в православие автоматически влек за собой возбуждение уголовного дела по обвинению в государственной измене, лишение гражданства и смещение с прихода. Для сравнения отметим, что в «Уложении о наказаниях уголовных и исправительных» Российской империи 1845 года статьи за совращение из православия распространялись практически лишь на инославных подданных, занимавшихся прозелитизмом[38 - При этом защищались и иные христианские конфессии.]. После же конституционных реформ 1905 года эти статьи и вовсе были отменены.

Наместник австрийского императора в Галиции[39 - Генерал-губернатор Галици и Лодомерии.] Михал Бобржинский[40 - В другой версии написания: Михаил Бобжинский.] прямо заявлял, что считает русскую и православную агитацию «более опасной», чем агитацию социалистическую. Потому, дескать, что «если эта последняя может со временем смягчиться и прекратиться, то первая прямо угрожает нашему краю и государству, нашей народности и религии»[41 - Намiсник про руську справу // Дiло. – 1913. – 10 цьвiтня.]. События Первой мировой войны, когда большинство социалистических организаций Второго интернационала (кроме большевиков) выступили в поддержку своих правительств, в то время как национальные движения чаще поддерживали военного противника[42 - Например, Россия сформировала соединение из австрийских чехов, в то время как в Австрии были сформированы три бригады польских легионеров и польский добровольческий корпус, воевавшие против России.], показали, что он был прав.

Справедливости ради следует признать, что поступающие сообщения с мест действительно давали австрийским властям основание для тревоги. Например, из Рогатина местный староста доносил, что среди крестьян распространено мнение, что «как только придут русские, аж тогда русинам будет хорошо»[43 - Макарчук С. А. Галицьке москвофiльство в кiнцi ХІХ – на початку XX ст. // Історичнi дослiдження. Вiтчизняна iсторiя. – 1990. – Вип. 16. – С. 105.]. «Господствует убеждение, что москали освободят население», – писал староста Турковского уезда[44 - Там же.]. Во многих галицких селах крестьяне отзывались о российском императоре как об отце и мечтали, чтобы «наш отец пришел в край»[45 - Макарчук С. А. Галицьке москвофiльство в кiнцi ХІХ – на початку XX ст. // Історичнi дослiдження. Вiтчизняна iсторiя. – 1990. – Вип. 16.]. Разумеется, такие настроения не могли не беспокоить чиновников в Вене.

В то же время нельзя не отметить, что подозрительность, даже враждебность властей по отношению к русинскому населению, в значительной мере усиливалась благодаря подстрекательству со стороны галицких украинофилов. «Каждый украинец должен быть добровольным жандармом и следить и доносить на москвофилов», – заявлял, например, крупный деятель украинского движения в Галиции Александр Барвинский[46 - Дикий А. Неизвращенная история Украины-Руси. Т.2 – Нью-Йорк, 1961. URL: http://www.ukrstor.com (http://www.ukrstor.com).].

«От первых минут присоединения остальных украинских земель к Австро-Венгрии аж до нынешнего времени не забывает московская политика о галицкой и буковинской Украине и готовит тут себе почву для будущего случая присоединения и этих земель к своему великому государству», – предупреждал другой украинофильский деятель Степан Рудницкий[47 - Рудницький С. Коротка географiя Украiни. Часть ІІ. – Львiв, 1914. – С. 38.]. Здесь следует отметить, что на самом деле с 1809 года и вплоть до начала Первой мировой войны, Россия никогда не выдвигала претензий на Галицию. Даже планы ее аннексии появились практически в ходе боевых действий, в ожидании победы, по принципу «с паршивой овцы хоть шерсти клок» – надо же что-то получить от Австрии после ее разгрома. Интересно однако, что уже тогда украинофильская пропаганда довольно успешно использовала иррациональный страх Европы перед Россией, которую в реальности турецкие проливы и Балканы интересовали куда больше Галиции, для решения своих местных внутриполитических партийных проблем.

Доносами была переполнена и украинофильская галицкая пресса. При этом в нарушение всяких этических норм, украинофилы облыжно обвиняли своих политических противников в государственных преступлениях (шпионаже и др.). К примеру, газета «Дiло» сигнализировала, что Россия удерживает в Галиции «целую свою «партию» с обществами, учреждениями, бурсами, шпионскими бюро и т. п.»[48 - За що вони Австрiю мають! // Дiло. – 1913 – 22 лютого.]. «Польско-украинская печать не перестает кричать (без всяких оснований), что «миллионы русских рублей», через посредство русского консульства идут на пропаганду русской идеи в Галиции», – констатировалось в секретной записке, составленной секретарем консульства России во Львове[49 - Москвофiльство: документи i матерiали. – Львiв, 2001. – С. 99.].

Опять-таки, нельзя не провести прямую параллель с сегодняшними обвиненими в принадлежности к «5-й колонне», «агентам Кремля», «агентам ФСБ» и т. д., которые нынешние украинские националисты предъявляют не только сторонникам более тесного сближения с Россией[50 - Что, само по себе, совсем как 150 лет назад в Австро-Венгрии, считается едва ли не государственной изменой.], но даже западноевропейским политикам, в случае, если считают их действия, заявления или взгляды не в достаточной степени русофобскими или «проукраинскими», что в их понимании практически одно и то же.

«Призрак войны Австрии с Россией чрезвычайно разухарил русофилов на Лемковщине, – информировала та же газета в другой корреспонденции. – Они стали приготовлять народ по селам к приветствованию царя, распространяя песни «Едет, едет белый царь, православный государь» или «Боже, царя храни»[51 - Новинки // Дiло. – 1913 – 19 цьвiтня.]. А один из лидеров галицкого украинства Лонгин Цегельский вынужден был признать «некоторое стремление среди украинского лагеря к борьбе против москвофильства при помощи государственно-правительственных средств». Как следствие, отмечал Цегельский, утрачивается «граница между политической борьбой и доносом»[52 - Цегельський Л. З австрiйськоi Украiни // Лiтературно-науковий вiсник. – 1910. – № 5. – С. 404.].

Уже в мае 1910 года[53 - Через год после дипломатического разрешения Боснийского кризиса 1908–1909 годов и за четыре года до начала Первой мировой войны, то есть, в относительно спокойный период.] австрийские власти, бездоказательно, голословно обвинив русинов в шпионаже и государственной измене, закрыли все русинские организации Буковины, а также русские бурсы в Черновцах и Серете, конфисковав заодно все их имущество.

Все это сочеталось с энергичной поддержкой украинофильства. И, как с удовлетворением констатировал видный галицкий украинофил Михаил Павлик, Австрия «под угрозой неминуемого конфликта с Россией начинает признавать украинское дело своим делом»[54 - Павлик М. В справi неб. К. Телiшевського та “новоi ери” // Дiло. – 1913 – 2 мая.]. То есть пытавшиеся опереться на мощь административно-полицейского аппарата империи в местной партийной склоке украинофилы своего добились, но при этом логика борьбы привела в дальнейшем к страшным последствиям, которые вряд ли ими планировались изначально.

По существу Талергоф стал логическим завершением процесса, предпосылки которого были заложены с началом русинского возрождения конца 1840-х годов[55 - В ходе «весны народов».], носившего отчетливый пророссийский характер и, несмотря на свою аполитичность (погруженность в культурно-историческую и общеобразовательную сферу), доставившего немалое беспокойство австрийским властям. Официальная Вена, веками руководя «лоскутной империей», уже имела опыт итальянского, венгерского, польского возрождения, которые тоже начинались с литературных кружков, а заканчивались национально-освободительными революциями. Австрийское правительство имело все основания подозревать, что аналогичным образом будут развиваться события и в Галиции.

Русинское возрождение должно было тем более беспокоить имперское правительство, что речь (в отличие от упомянутых венгров, итальянцев и даже поляков) шла о славянских (пусть преимущественно и греко-католических, но, как показала практика, зачастую склонных к переходу в православие) подданных империи. Между тем в это время главное направление австрийской экспансии, как сказали бы сейчас «геополитический вектор», было направлено на Балканы, по стечению обстоятельств также населенные православными славянами и также русофилами. Идея славянского православного единства под скипетром российского императора, вошедшая в моду в самой России лишь в 60-е годы XIX века и, на короткий период, ставшая фактором европейской и мировой политики в 70-е – 90-е годы того же века, будоражила Балканы уже с 1820-х годов, когда Россия смогла оказать эффективную поддержку греческому антиосманскому восстанию, а затем добилась и официального признания себя не только традиционно – защитницей православных святынь в Блистательной Порте, но и протектором интересов балканских славян.

Временно снизившийся, после поражения в Крымской войне, престиж России на Балканах, взлетел на невиданную высоту после победоносной, хотя и тяжелой, русско-турецкой войны 1877–1878 годов. И это, вкупе с русофильскими настроениями как в пограничных с Австрией балканских странах, так и среди самих православных славянских подданных империи, не могло не беспокоить Вену. Очевидно неслучайно уголовные и административные репрессии против русинов-русофилов активизировались именно в 60-е – 70-е годы XIX века. Официальная Вена чутко реагировала на изменения международной конъюнктуры.

И конечно, как дар судьбы должны были расценить в Хофбурге раскол русинского движения на русофилов и украинофилов. Фактически уже при самом своем зарождении украинофильская фракция русинского национального движения, пусть и не в полной мере, соответствовала интересам политики имперского правительства в Галиции.

Напомним, что причиной раскола был вопрос лингвистический. При этом ориентация украинофильского движения на народные поднаречия, в ущерб русскому литературному языку, полностью совпадала с неоднократными за предыдущие 80 лет неудачными попытками австрийских властей максимально отдалить разговорный и литературный язык русинов от русского, принятого в Российской империи. И если полонизация потерпела фиаско по причине своей чужеродности, то теперь проводниками австрийской политики становились сами русины – их украинофильская фракция. И даже тот факт, что они были слабее своих русофильских коллег, и поддержка их в массах русинского населения первоначально была исчезающее мала, был на руку венским политикам. Тем охотнее они должны были идти на сотрудничество с официальной властью, каковое обеспечивало им не то что равенство, но даже перевес над их более популярными коллегами.

Таким образом, несущественный раскол в русинском движении, который, скорее всего, со временем был бы преодолен сам собой, будучи стимулированным австрийскими властями в интересах австрийской политики, углубился и дошел до степени гражданского конфликта. Подчеркнем, еще никто не говорил и не думал о гражданской войне, но гражданский конфликт уже существовал, общество понемногу раскалывалось, интересы русинов-украинофилов и австрийского правительства все более сближались, до практически полного совпадения, в то время как интересы русинов-русофилов и русинов-украинофилов все более расходились, вплоть до полной непримиримости.

В этих условиях репрессивная политика австрийских властей, направленная на искоренение русофильского русинского движения и на всемерную поддержку русинов-украинофилов была не только логичной и оправданной, но единственно возможной, с точки зрения официальной Вены. Поддержка украинофилов, постепенно вылившаяся в политику украинизации, стала ответом австрийских властей на рост национального самосознания галицких русинов, начавших идентифицировать себя как русских. Даже тенденция к переходам из униатства в православие, проявившаяся именно в это время, свидетельствует об осознании галицкими русинами своей русской идентичности. Ведь, по логике того времени, русский человек мог существовать только в рамках русского-православного единства и никак иначе, то есть русский не мог не быть православным. В связи с этим напомним, что всего за двадцать лет до этого галицкие русины в беседе с наместником Галиции, графом Францем Стадионом фон Вартгаузеном, сами упирали на свое неправославие, как на признак нерусскости.

Впрочем, на данном этапе репрессивная украинизация оказалась неэффективной и перелома в культурно-исторических предпочтениях русинского населения края достигнуть не удалось. Более того, за счет вмешательства австрийских властей в процесс русинского культурного возрождения, произошла его ускоренная политизация. Отлученные Веной, принявшей сторону их украинофильских оппонентов, от диалога, вытесненные на обочину легальной политики русины-русофилы увидели в России единственного защитника своих прав. Осознание культурно-исторического единства стало заменяться осознанием общности политических интересов. Собственно, сегодня мы во внутренней политике Украины сталкиваемся с тем же эффектом. Как только политические силы одного спектра находят себе поддержку на Западе, тут же их оппоненты усиливают свою пророссийскую ориентацию. Не даром пословица говорит, что новое – лишь хорошо забытое старое.

Можно констатировать, что к рубежу XIX и XX веков стало ясно – политика австрийских властей в Галиции достигла эффекта обратного ожидаемому, создав, пусть слабо организованное и практически не оформленное партийно, широкое низовое пророссийское движение в Галиции. С небольшой степенью натяжки можно сказать, что галицкие русины-русофилы накануне Первой мировой войны были едва ли не более заинтересованы в аннексии Галиции Россией, чем петербургский двор.

Кстати, и здесь нельзя не отметить, что ту же тенденцию мы наблюдаем в современной Украине, когда слабо оформленное, в значительной степени маргинализированное, но востребованное в массах избирателей пророссийское движение, по мере нарастания противостояния с националистами, радикализируется (как радикализируются и сами националисты) и становится проводником идеи восстановления единого государства, даже несмотря на то, что сегодня эта идея не поддерживается официальной Москвой.

Одни и те же предпосылки приводят к одним и тем же последствиям. И это особенно тревожно в связи с тем, что в 1914 году в Австрии развитие конфликта и (на определенном этапе) невозможность достижения компромисса между сторонами, ввиду слишком глубокого расхождения позиций, привело к Талергофу, ставшему символом первого европейского геноцида XX века, навсегда изменившего этническую карту Галиции и давшего толчок дальнейшей украинизации Малороссии.

Можно ли было избежать развития событий по негативному сценарию? Наверное, в идеальных, лабораторно чистых условиях можно. Однако особенность политики заключается в том, что идеальные условия практически всегда отсутствуют. Далеко не идеальные люди, не самым совершенным образом оценивают сложнейшие обстоятельства, выстраивая на основе этой не идеальной оценки такую же неидеальную политику.

Мы видим, что, начав с относительно безобидных попыток культурной ассимилияции галицких русинов, при всей своей лояльности, казавшихся имперским властям подозрительным в связи со своей осознанной культурно-исторической близостью к государствообразующему русскому народу Российской империи, с каковым русины считали себя единым целым, австрийское правительство сравнительно быстро перешло к административному давлению, а затем и к политическим, и к уголовным репрессиям. При этом нарастающее давление австрийских властей вызывало рост не только национального самосознания русинов, но и русофильских настроений среди них.

То есть австрийские власти в определенной степени спровоцировали то, против чего, как им казалось, боролись. В результате если в 1848 году русины были едва ли не самыми надежными подданными империи, то к 1914-у году они уже, в своей массе, были настроены откровенно пророссийски. Произошло это, не в последнюю очередь потому, что, осознавая этническую подоплеку австрийских репрессий, русины именно в переходе под власть Всероссийского Самодержца видели возможность от этих репрессий избавиться. Австрийцы сами подтолкнули их к этому выводу.

Итак, не сумев решить проблему лояльности галицких русинов ни путем административной поддержки русинского украинофильского движения, ни путем нарастающего на протяжении пяти десятилетий административно-полицейского и политического давления на русин-русфилов, австрийское правительство к 1914 году накалило ситуацию в Галиции настолько, что решение проблемы нелояльности русин-русофилов без применения вооруженного подавления, на основании законов военного времени, представлялось уже совершенно невозможным.

До сей поры можно говорить не о вине, но исключительно о политической ошибке правительства, выбравшего неадекватные средства решения реальной проблемы, в результате чего проблема была лишь усугублена. Нельзя упрекать государство за то, что предвидя (пусть и ошибочно) возможную опасность от некоего общественного (пусть и мирного) движения, оно пытается эту опасность упредить и предотвратить (пусть и негодными средствами). Глупость не определяет виновность.

Вина же австрийского правительства заключается в том, что в 1914 году оно практически сразу и в широких масштабах вышло даже за рамки законов военного времени, развязав фактически войну против населения собственной провинции, широко применяя внесудебные расправы, включая казни.

Дополнительную остроту данному конфликту придало внутреннее гражданское противостояние русинских фракций, которое в условиях вооруженного противостояния двух империй быстро приняло характер гражданской войны на полное уничтожение идеологического противника. Единые до сей поры русины внезапно ощутили себя двумя разными народами, один из которых хранил традиционную верность австрийскому императору, а другой как избавления ждал прихода армии Николая II.

По сути дела дорогу к геноциду, движимые благими намерениями (защиты государственных интересов) австрийские политики и их украинофильские союзники начали еще в 60-е годы, а Талергоф поставил в ней кровавую, но неизбежную точку.

Глава 4

Трагедия галицких русинов

Первые аресты среди русинского населения были предприняты властями еще до официального объявления войны России. Это важный момент, свидетельствующий о том, что австрийская власть начала превентивную войну с галицкими русинами исключительно на основании подозрений, поскольку перейти на сторону противника до начала боевых действий они явно не могли. Таким образом, все последующие случаи нелояльности галицких русинов, включая их активную помощь русским войскам, оправданы тем, что они подверглись нападению со стороны собственной власти и вынуждены были защищаться. В той же логике (не измена, но защита от произвола) действовал Богдан Хмельницкий. Поднимая в 1648 году восстание против польского короля, он собирался бороться не за независимость, а за справедливость.