История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции

Осенью 1633 года умер создатель новой армии и глава правительства патриарх Филарет. Дела под Смоленском становились все хуже: маленькая регулярная армия осталась один на один с поляками и была окружена численно превосходящим противником. В осажденном лагере не хватало продовольствия, иностранные наемники стали переходить на сторону врага. Царь Михаил Федорович попытался снарядить новое войско на выручку Шеина, но собравшиеся дворяне отказались выступать в поход: стольники, стряпчие, дворяне московские и жильцы (весь цвет дворянства) били челом царю, что «им на государевой службе быть не с чем, поместий и вотчин за иными нет, а за иными и есть крестьянина по три и по четыре, по пяти и по шести, и им с тех крестьян подняться и на службе быть никак нельзя: так государь бы их пожаловал, велел им дать денежное жалование…».[139 - Цит. по: Соловьев С М. Указ. соч. С. 265.] Между тем у правительства не было денег, положенный на Соборе 1632 года чрезвычайный налог собирался с трудом: «гости и торговые люди многие давали пятую деньгу неправдою».[140 - Там же. С. 160.] Царь был вынужден снова обратиться к Собору и снова просить денег. В конце концов правительство заплатило дворянам по 25 рублей, но время было потеряно, Шеин не получил помощи и подписал соглашение о капитуляции.[141 - Соловьев С. М. Указ. соч. С. 265.]

По существу, своим дезертирством из-под Смоленска и отказом выступить на помощь дворяне выдали новое войско на истребление врагам. Дворяне имели причины ненавидеть новую армию: их, несомненно, раздражала очень высокая, сравнительно с их скудными доходами, оплата иностранных наемников, и они не могли не понимать, что военная реформа лишала значения поместное ополчение, что она грозила помещикам переводом в рейтары. Не случайно после возвращения Шеина дворянство потребовало казни ни в чем неповинного полководца. Остатки новой армии были распущены, почти все иностранные офицеры (в том числе и Лесли) были высланы из страны; более того, в угоду дворянам правительство стало запрещать въезд ратных иноземцев в Россию. Было остановлено и «новое пушечное дело» – в 1640-х годах в Москве уже не отливали пушки немецкого образца.[142 - Смирнов П. П. Посадские люди… С. 405; Чернов А. В. Указ. соч. С. 137; Мурзакевич Н. О пушечном литейном искусстве в России / Журнал Министерства народного просвещения. 1838. № 9. С. 544; Володихин Д. Честь воеводы / Родина. 1998. № 2. С. 42–43.]

Таким образом, первая попытка преобразования русской армии по западному образцу закончилась неудачей. Однако воздействие Запада продолжалось – теперь оно приняло форму мощного торгово-финансового давления. Голландское торговое проникновение в Россию началось сразу после Смуты, когда открылись для торговли пути в глубь страны. В 1618 году в Архангельск пришло 30 голландских кораблей, а в 1630 году – около 100 голландских и несколько английских судов. В России голландцы закупали кожи, сало, меха, пеньку, поташ (продукт переработки золы, который использовали в производстве стекла и мыла). Однако больше всего купцов интересовало зерно, так как цены на него в России были в 10–15 раз меньше, чем в Европе, и торговля зерном давала до 1000 % прибыли. По русским законам, зерно можно было покупать только у государства, но голландцы давали взятки местным властям и скупали зерно у населения. В 1629 году в Вологде при досмотре было обнаружено 11 тайных складов, устроенных для голландских купцов. В 1630 году в Москву прибыло голландское посольство, которое привезло с собой комплексный план включения России в мировой рынок. Послы Бурх и Фелтдриль предлагали Москве стать поставщиком хлеба, льна, пеньки, поташа, смолы, леса; речь шла не просто о торговле, а об организации экспортного производства: с участием голландских фермеров-предпринимателей предполагалось свести обширные леса в Среднем Поволжье и создать огромные хлебные плантации; побочным продуктом при сжигании древесины были бы зола и поташ, которые так же предполагалось вывозить. Для начала послы от имени правительства обещали закупать ежегодно по 10 тыс. ластов ржи по цене 30 рейхсталеров за ласт.[143 - Кордт В. А. Указ. соч. С. CCXL, CCLI; Платонов С. Ф. Москва и Запад в XVI–XVII веках. М, 1925. С. 98–99.]

Голландский проект был отклонен русским правительством, но тем не менее голландцы получили право скупать во внутренних районах государства все упомянутые послами товары, за исключением хлеба. Этого было достаточно, чтобы голландская торговая интервенция охватила всю Россию: почти в любом городе можно было встретить голландцев или их агентов, закупающих русские товары по самым дешевым ценам. «Голландцы, как саранча, напали на Москву и отнимают у англичан выгоды… – свидетельствует Коллинс. – Голландцы налетают, как саранча, и всюду бросаются, куда манят их выгоды. В России их принимают лучше, чем англичан, потому что они подносят подарки боярам и таким образом приобретают их покровительство».[144 - Коллинс С. Нынешнее состояние России / Утверждение династии. М., 1997. С. 226.] Обороты торговли быстро росли: к середине XVII века стоимость товаров, ежегодно вывозимых из Архангельска, достигла 1,2 млн. рублей или 6,2 млн. ливров. Это была весьма значительная сумма; для сравнения можно отметить, что стоимость французского экспорта, до реформ Кольбера осуществлявшегося (так же, как в России) на голландских судах, составляла около 16 млн. ливров. Учитывая, что население Франции было в три раза больше, чем население России, и что Франция расположена намного ближе к Голландии, нужно признать, что голландские торговцы в России достигли больших успехов. Еще одним свидетельством масштабности голландской торговой интервенции является перестройка российской денежной системы: в 1620-х годах русская копейка была девальвирована так, чтобы соответствовать по ценности голландскому штиверу.[145 - Платонов С. Ф. Указ. соч. С. 98–99; Соловьев С. М. Указ. соч. С. 139; Бааш Э. История экономического развития Голландии в XVI–XVIII веках. М., 1949. С. 286; Олеарий А. Указ. соч. С. 358.]

Около 1630 года на Русь приехал очень богатый голландский купец Андрей Виниус, который поначалу был посредником в хлебных закупках шведского правительства. В 1632 году Виниус обратился к царю с неожиданным предложением: он просил разрешения построить в Туле доменный завод для отливки пушек «по иностранному способу из чугуна». Виниус желал стать российским де Геером: он собирался выручить хорошие деньги на казенных заказах, а остальные пушки вывозить заграницу. Шведские чугунные пушки стоили в России примерно 1,5 рубля за пуд, Виниус предлагал поставлять их по 60 копеек за пуд, а действительная цена была около 10 копеек. Как бы то ни было, для русского правительства это было чрезвычайно выгодное предложение: голландцы сами, с минимальной помощью, обещали построить домны, привезти мастеров, раскрыть все секреты, научить русских литейному делу и снабдить русское войско пушками. К 1637 году Виниус построил в районе Тулы четыре завода, однако строительство стоило больших затрат, и голландский предприниматель был вынужден взять в компаньоны двух других купцов, Петра Марселиса и Телемана Акему. Через некоторое время компаньоны рассорились, не поделив прибылей; в конечном счете Марселис и Акема отняли у Виниуса его дело, но Виниус все же не остался в накладе; он по-прежнему слыл очень богатым человеком. Царь оказывал уважение Виниусу, давал ему поручения по иностранным делам и наделил пышным титулом: «Его царского величества Российского государя комиссар и московский гость».[146 - Гамель И. Описание Тульского оружейного завода в историческом и техническом отношении. М., 1828. С. 6 – 12, 27; Платонов С. Ф. Указ. соч. С. 12; Бакланов Н. Б., Мавродин В. В., Смирнов И. И. Тульские и каширские заводы в XVII веке. М.; Л., 1934. С. 13, 56; Соловьев С. М. Указ. соч. С. 291.]

Марселис и Акема также пользовались большим почетом у царя; они расширили предприятие Виниуса, и к 1660 году в России было уже семь заводов, которые могли выпускать сотни пушек в год. Это был очевидный успех политики привлечения иностранных инвестиций; в 1646 году было вывезено в Голландию 600, а в 1647 году – 340 пушек. Однако тульская руда содержала примесь фосфора, и получаемый из нее металл был «холодноломким»; качество пушек было невысоким, несколько пушек, проходивших испытания в Голландии, дали трещины. Русские тоже признавали, что тульские пушки уступают шведским, но приходилось радоваться и тому, что есть: как ни как, новые заводы обеспечили русское войско артиллерией. Хуже было с мушкетами, их делали мало и плохого качества, поэтому приходилось закупать огромные партии мушкетов в Голландии и Швеции.[147 - Курц Б. Г. Указ. соч.; Олеарий А. Указ. соч. С. 333; Струмилин С. Г. История черной металлургии в СССР. Т. 1. М., 1960. С. 144; Бескровный А. Г. Русская армия и флот в XVIII в. М., 1958. С. 75; Соловьев С М. Указ. соч. С. 153, 593; Бакланов Н. Б., Мавродин В. В., Смирнов И. И. Указ. соч. С. 57, 131.]

Иностранные купцы строили в России не только пушечные заводы. Голландец Демулин построил канатную фабрику в Холмогорах, Фимбрант завел производство по выделке кож, известный нам литейщик «астрадамлянин» Юлиус Коет воссоздал стекольное производство (забытое на Руси со времен монгольского нашествия). В лесной части России чрезвычайно выгодным делом был выжиг золы и поташа. В 1644 году полковник Краферт получил разрешение организовать производство поташа в муромских лесах – и, видимо, по примеру Краферта, московские бояре тоже стали выжигать поташ и продавать его голландцам. Почувствовав вкус огромных прибылей, некоторые представители знати были буквально охвачены лихорадкой предпринимательства. Бояре Б. И. Морозов и Я. К. Черкасский с начала 40-х годов скупали лесные земли Арзамасского уезда и заводили будные станы для производства поташа. Б. И. Морозов занимался и другими прибыльными делами: одно время он был компаньоном Виниуса, и, очевидно, по его примеру выписал из-за границы мастеров и основал небольшой доменный завод. В торговые операции с голландцами были втянуты и некоторые русские купцы, ярославцы Назарий Чистой и Антон Лаптев ездили со своими товарами в Голландию.[148 - Там же. С. 13; Соловьев С М. Указ. соч. С. 292, 458; Шепетов К. Н. Помещичье предпринимательство в XVII веке (по материалам хозяйства князей Черкасских) // Русское государство в XVII веке. М., 1961. С. 29–30; Патрикеев Д. И. Крупное крепостное хозяйство XVII в. Л., 1967. С. 21, 22, 114, 128; Курц Б. Состояние России в 1650–1655 годах по донесениям Родеса// Чтения в Обществе истории и древностей российских (далее – ЧОИДР). 1915. Кн. 2. Отд. II. С. 51–52; Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографический экспедицией Императорской Академии наук (далее – ААЭ). Т. IV. 1645–1700. СПб., 1836. С. 20. Там же. С. 13; Соловьев С М. Указ. соч. С. 292, 458; Шепетов К. Н. Помещичье предпринимательство в XVII веке (по материалам хозяйства князей Черкасских) // Русское государство в XVII веке. М., 1961. С. 29–30; Патрикеев Д. И. Крупное крепостное хозяйство XVII в. Л., 1967. С. 21, 22, 114, 128; Курц Б. Состояние России в 1650–1655 годах по донесениям Родеса// Чтения в Обществе истории и древностей российских (далее – ЧОИДР). 1915. Кн. 2. Отд. II. С. 51–52; Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографический экспедицией Императорской Академии наук (далее – ААЭ). Т. IV. 1645–1700. СПб., 1836. С. 20.]

Таким образом, часть русской знати и купечества увлеклась примером голландцев, эти русские «западники» занимались предпринимательством и подражали иноземцам в быту, украшали свои дома картинами, покупали часы и музыкальные инструменты. Некоторые учили иностранные языки, к примеру, известный купец Петр Микляев испросил разрешение, чтобы его сын учился немецкому и латыни. Вопреки православной традиции многие подстригали или брили бороды: «сею ересью не токмо простые, но и самодержавные объяты быша», – свидетельствует современник.[149 - Цит. по: Платонов С. Ф. Указ. соч. С. 79.] Пример подражания немецким вкусам подавал двоюродный брат царя, Никита Иванович Романов. В его доме постоянно играли немецкие музыканты, он одевался сам и одевал свою свиту в немецкое платье; все это вызывало крайнее неудовольствие патриарха.[150 - Олеарий А. Указ. соч. С. 339, 355.]

Что думало по поводу голландского вторжения большинство населения? Вспомним Коллинса: «Голландцы, как саранча, напали на Москву и отнимают у англичан хлеб…». Если нападение саранчи на Москву вызывало недовольство у англичан, то, естественно, что оно вызывало яростный протест русских купцов. В 1628 году была представлена царю первая челобитная с протестами против торговли иноземцев. Купцы писали, что после Смуты иноземцы проникли внутрь Московского государства, они покупают дворы в городах, держат там свои товары, не заявляя о них в таможню, продают свои товары в розницу, чем у русских «торги отняли». Они занимаются даже внутренней торговлей, скупают в устье Двины соль и продают ее в Москве. Товарами, скупленными на Руси, они торгуют меж собой в Архангельске, не платя пошлин. Такие массовые челобитья повторялись много раз: в 1635, в 1637, дважды в 1639, в 1642, 1646 годах; купцы и посадские люди жаловались на свое «конечное разорение» и все настойчивее просили закрыть внутренние районы для иноземной торговли.[151 - Там же. С. 14–18; Соловьев С М. Указ. соч. С. 288–289; Платонов С. Ф. Указ. соч. С. 99 – 100; Смирнов П. П. Посадские люди… Т. 2. М.; Л., 1948. С. 14.]

«Конечное разорение» привело к тому, что на Руси крепко невзлюбили «галанских», «аглицких», «амбурских» и других «немцев» (в то время всех иностранцев называли «немцами»). Появление иноземцев на улицах сопровождалось недружелюбными возгласами: «Кыш на Кокуй, поганые!», а мальчишки были не прочь запустить им вдогонку камень. «Их громко обзывают глупейшей бранью, „шишами“, – свидетельствует Рейтенфельс, – ведь право, этим шипением („кыш!“ – С. Н.) обычно пугают птичек».[152 - Рейтенфельс Я. Сказание о Московии / Утверждение династии. М., 1997. С 348.] По утверждению Олеария, от названия слободы Кокуй возле Москвы, где проживало много немцев, происходит самое грязное русское ругательство: «Пошел на…!»[153 - Олеарий А. Подробное описание путешествия голландского посольства в Московию и Персию. М., 1870. С. 371.] Поджоги домов в Кокуе и нападения на «немцев» были нередким явлением. Помимо непомерной алчности им вменяли в вину «скобление рыла», то есть бритье бород, и курение «богомерзкой травы», табака. Неприятие иностранцев объяснялось не только торговыми интересами, это был конфликт людей, принадлежащих к разным культурам и имеющим разный менталитет.[154 - Витсен Н. Путешествие в Московию 1664–1665. СПб., 1996. С. 153; Уланов В. Я. Западное влияние в Русском государстве / Три века. Т. II. М., 1991. С. 48–50.]

Российская действительность середины XVII века представляла собой сложный клубок проблем, как внутренних, так и внешних. Однако главной проблемой оставалась военная проблема, военная слабость, которая привела к страшному разорению во времена Смуты. Первая попытка создания регулярной армии закончилась неудачей, но военная реформа оставалась вопросом жизни и смерти. Поэтому главной заслугой реформаторов было понимание той угрозы, перед которой стоит страна, и того, что ответить на силу Запада можно только с помощью Запада. В сущности, это было понимание необходимости реформирования по западному образцу – и это было чрезвычайно важно: в большинстве стран Востока не понимали этой необходимости, и в конечном счете эти страны стали колониями европейских держав.

Российской «партии реформ» повезло: ее главой был воспитатель царевича Алексея, боярин Борис Иванович Морозов. Морозов был высокообразованным человеком; он имел большую библиотеку, в которой имелись и книги, написанные на латыни – Тацит, Цицерон, Гален; по-видимому, боярин знал латинский язык. Известный ученый Адам Олеарий был знаком с Морозовым и тепло отзывался о «гофместере Борисе Ивановиче». Мы говорили об увлечении Морозова предпринимательством и о его связях с Виниусом; он слыл великим покровителем «немцев». Морозов старался привить Алексею уважение к достижениям Европы; он показывал царевичу немецкие гравюры и иногда одевал Алексея и его друзей в немецкую одежду; в библиотеке царевича было 29 латинских и немецких книг по арифметике, астрономии, географии, строительному делу, фортификации и т. д. Однако при этом боярин не приучал царевича к государственным делам: Морозов собирался править сам, и он направлял увлечения Алексея в сторону соколиной охоты и других забав. В целом воспитание было вполне традиционным, и Алексей вырос богомольным и нищелюбивым, как все русские люди; он был большим любителем охоты и до 25 лет почти не занимался государственными делами.[155 - Соловьев С. М. Сочинения. Кн. VII. М., 1990. С. 131; Олеарий А. Указ. соч. С. 378, 388, 415; Иловайский Д. И. Отец Петра Великого. М., 1996. С. 421; Акты, относящиеся до рода дворян Голохвастовых / ЧОИДР. 1847. Кн 5. С. 103; Жарков В. П. Боярин Борис Иванович Морозов – государственный деятель России XVII века.]

Когда в 1645 году умер царь Михаил Федорович, Алексею было 16 лет, он всецело находился под влиянием своего воспитателя – таким образом, власть оказалась в руках «партии реформ». В следующие месяцы произошла настоящая «бархатная революция»: родовитые бояре, возглавлявшие приказы и ведомства, один за другим были отстранены от своих постов и направлены воеводами в дальние города. На смену им пришли незнатные, но преданные Морозову чиновники. Сам Морозов стал главой правительства и непосредственным руководителем пяти приказов: Большой Казны, Стрелецкого приказа, Иноземного приказа, Аптекарского приказа и Новой четверти. Вторым по значению человеком в правительстве стал купец Назарий Чистой (тот самый, который ездил в Голландию); он заведовал Посольским приказом, а его брат, Аникей, тоже купец, возглавил Монетный двор. Эти двое купцов вместе с Морозовым и управляющим Сибирским приказом князем Трубецким пользовались постоянными советами Виниуса, и по словам шведского агента Фарбера, «располагали всем правлением». При этом в Думе возникали забавные коллизии, когда, выслушав купеческое «правительство» (братьев Чистых и Виниуса), перед принятием решения его просили выйти за двери.[156 - Дисс… канд. ист. наук. М., 2001. С. 58–59, 64; Мейерберг А. Путешествие в Московию / Утверждение династии. М., 1997. С. 152. 15в Письмо одного шведа из Москвы в 1647 году писанное / Северный архив. 1822. Ч. 1. С. 151.] Помимо этих купцов в роли советника Морозова выступал еще один крупный торговец, друг Чистого, Василий Шорин. Другие должности были заняты по большей части родственниками главы правительства: шурин Морозова Петр Траханиотов стал во главе Пушкарского приказа, другой родственник Морозова, Леонтий Плещеев, получил Земской приказ. Все это были незнатные и к тому же неопытные в делах молодые люди, «молодые реформаторы». «В царском совете заседают все молодые и неопытные люди», – доносил из Москвы летом 1647 года шведский резидент Поммеренинг.[157 - Форстен Г. В. Сношения Швеции с Россией в царствование Христины / Журнал Министерства Народного Просвещения. Июнь 1891. С. 372.]

Программа правительства русских «западников» была очевидной: их целью было преобразование России по голландскому образцу – та цель, которую ставил перед собой Кольбер и другие реформаторы того времени. Сразу же после «бархатной революции» в Голландию был отправлен с особой миссией стольник Илья Милославский. Целью миссии было упрочить дружеские отношения с правительством Штатов и заручиться его содействием в проведении реформ. В первую очередь речь шла о создании армии «иноземного строя»; Милославский должен был вербовать офицеров, закупать оружие для новой армии и искать мастеров для организации производства мушкетов. Милославский справился со своей задачей, он привез с собой оружейного мастера Индрика Фан Акина, под руководством которого была построена мушкетная мануфактура на Яузе под Москвой. Мушкетные стволы делали из шведского железа, но качество изделий было неважным – шведский резидент Родес писал, что при пробах почти половина мушкетов разрывается. Мушкетные замки выписывались в основном из-за границы и прилаживались на мануфактуре к русским ружьям. Всем мушкетным производством в России и закупками за границей заведовал новосозданный Ствольный приказ, начальником которого был назначен только что вернувшийся из Швеции окольничий Григорий Пушкин. В 1647–1653 годах по заказам Ствольного приказа было изготовлено более 40 тысяч мушкетов – но все-таки этого было недостаточно для многочисленного русского войска.[158 - Гамель И. Указ. соч. С. 17; Соловьев С. М. Сочинения. Кн. V. М., 1990. С. 591–593; Якубов К. И. Россия и Швеция в первой половине XVII века//ЧОИДР. 1898. Кн. 1. С. 410; Курц Б. Состояние России в 1650–1655 годах… С. 100; Епифанов П. П. Очерки по истории армии и военного дела в России (вторая половина XVII – первая половина XVIII века). Дисс… докт. ист. наук. М., 1969. С. 201; Богоявленский С. К. Вооружение русских войск в XVI–XVII вв. / Исторические записки. 1938. Т. 4. С. 259, 266.]

Милославский вернулся из поездки большим поклонником всего голландского, он был в восторге от голландских офицеров и старался подражать голландским купцам. Как и Морозов, он увлекся предпринимательством, стал заниматься выжигом поташа и построил доменный завод. По свидетельству Олеария, Милославский «неоднократно являлся к Морозову… и прилежно ухаживал за ним», и Морозов «ради его угодливости очень его полюбил».[159 - Олеарий А. Указ. соч. С. 373.] У Милославского было две дочери-красавицы, и Морозов предложил сосватать одну из них царю, а на другой должен был жениться он сам. Этот хитроумный план увенчался блестящим успехом: друзья, Морозов и Милославский, одновременно стали родственниками Алексея Михайловича, а новая царица Мария стала безотказным орудием политики реформаторов. Пристрастие Морозова к иностранцам было хорошо известно, и шведский резидент Фарбер писал, что многие опасались, как бы по случаю царской свадьбы не были приняты иностранные обычаи и не произошли перемены при дворе.[160 - Письмо одного шведа… С. 157; Соловьев С. М. Указ. соч. С. 462.]

Перемен не произошло: Морозов был достаточно благоразумен, чтобы не вводить при дворе парики и немецкую одежду. Он понимал, что власть реформаторов слаба, ведь царь Михаил, от которого они ее унаследовали, не был самодержцем, ему приходилось собирать Земские Соборы и советоваться с сословиями. Старый царь все-таки обладал немалым авторитетом и мог не исполнять просьбы дворян и посадских людей – но теперь, после его смерти, эти просьбы стали требованиями, которые были тут же предъявлены юному Алексею. Дворяне и посадские люди вновь выступили с массовыми петициями, требуя окончательного закрепощения крестьян и закрытия страны для торговых иноземцев. Морозову не оставалось ничего иного, как пообещать сословиям удовлетворить их челобитья. Однако пожелания посадских людей удовлетворили лишь частично: было установлено, что отныне иноземцы должны платить ввозные пошлины – впрочем, очень небольшие, в 3–4 % от стоимости товара. Закрывать страну для иностранцев не входило в намерения правительства, реформы планировалось проводить совсем в другом направлении.[161 - Смирнов П. П. Указ. соч. T. 2. С. 12–15, 35.]

Первая реформа, как отмечалось, была военной: это был вопрос жизни и смерти, это было главное, с чего следовало начать. С приходом к власти Морозова в Россию вернулся полковник Лесли, который был незамедлительно принят на царскую службу – это было знаковое событие, ведь Лесли еще перед Смоленской войной пытался реформировать русскую армию по шведской модели. В 1647 году по заказу русского правительства в Голландии был отпечатан переведенный с немецкого строевой устав «Учение и хитрость ратного строя пехотных людей». Было завербовано большое количество иностранных офицеров; осенью 1646 года началось формирование драгунских полков в Комарицкой волости на южной границе: крестьяне были освобождены от податей, каждый двор должен был выделить одного человека на учебные сборы, обучение (один день в неделю) вели присланные немецкие офицеры. Весной 1648 года в Москве был сформирован первый рейтарский полк. Однако реформа сталкивалась с финансовой проблемой: налоги были незначительными, и у государства не было средств для формирования новой армии. Вначале Морозов попытался собрать недоимки от прежних лет; эта попытка ярко высветила реформаторский характер правительства: оно возложило недоимки за сбор налогов на тех, кто их собирал – на воевод. Это было нечто неслыханное: захватившие Кремль чиновники и купцы угрожали «правежом» родовитым боярам! Однако вскоре правительство испугалось своей смелости и отменило указ; было решено перейти к осуществлению финансовой реформы.[162 - Там же. С. 19, 29–30; 138, 150; Чернов А. В. Указ. соч. С. 151; Иловайский Д. И. Указ. соч. С. 126; Новосельский А. А. Дворцовые крестьяне Комарицкой волости во второй половине XVII века // Вопросы истории сельского хозяйства, крестьянства и революционного движения в России. М., 1961. С. 66–68; Олеарий А. Указ. соч. С. 318.]

Морозов и его советники предполагали решить все проблемы путем реформирования российской налоговой системы по голландскому образцу. Они предлагали заменить прямые налоги косвенными путем введения соляной пошлины: в этом случае пошлину будут вынуждены платить все, в том числе и мало платившие до тех пор помещичьи крестьяне, и «беломестные» слободчики, и даже дворяне. «Та соляная пошлина всем будет ровна, говорилось в царском указе, – в избылых никто не будет, и лишнего платить не станет, а платить всякой станет без правежа собою, а стрелецкие и ямские деньги собираются неровно, иным тяжело, а иным легко…».[163 - ААЭ. Т. IV. С. 5.] Кроме того, было разрешено курить «богомерзкую траву» табак, и при продаже табака тоже взималась большая пошлина. Трудно установить, кому конкретно принадлежала мысль о введении соляной и табачной пошлин, некоторые говорили, что автором был Шорин. По свидетельству Поммеренинга, позднее, в 1648 году, Милославского обвиняли в том, что это он «ввел новые пошлины и другие установления из Голландии» [164 - Городские восстания в Московском государстве XVII века. Сборник документов. М.; Л., 1936. С. 46.]. Таким образом, на Руси прекрасно знали, что, заменяя прямые налоги косвенными, новое правительство подражает голландцам – действительно, центральная налоговая система Республики Соединенных Провинций не знала прямых налогов, но зато косвенные налоги были огромными, и пошлина на соль была больше цены на нее. О подражании Голландии говорит также введение на рынках казенных весов – эта мера была аналогична голландскому сбору за взвешивание. Еще одно нововведение правительства, перевод местных чиновников (городовых приказчиков, приставов и т. д.) на оплату за счет местных доходов, также соответствовало голландской практике.[165 - Бааш Э. Указ. соч. С. 178, 180; Смирнов П. П. Указ. соч. Т. 2. С. 31–32.]

Идея введения соляной пошлины была чрезвычайно смелой – интересно отметить, что Петр I позднее использовал её, но петровская пошлина была намного меньше, чем пошлина Морозова, и, вводя её, Петр I не обещал отменить другие налоги. После введения пошлины 1646 года цена на соль увеличилась в два – три раза и составила 60–80 денег за пуд, это была стоимость 3–4 пудов хлеба. Однако реформаторы просчитались: соли стало продаваться гораздо меньше, чем прежде. Оказалось, что население не в состоянии покупать дорогую соль, и казна, временно отказавшаяся от сбора прямых налогов, осталась без средств. Через два года после введения, в декабре 1647 года, соляная пошлина была отменена, и правительство стало собирать старые налоги за эти два года – как будто оно ничего не обещало. Пытаясь пополнить пустую казну, власти принимали меры строгой экономии: было урезано жалование стрельцов и сокращены придворные штаты; снова усиленно взыскивались недоимки за прошлые годы.[166 - Олеарий А. Путешествие в Московию… С. 380; Смирнов П. П. Указ. соч. T. 2. С. 32–37.]

Помимо соляной пошлины необходимо упомянуть и о других экономических новациях правительства – хотя часть из них относится к более позднему времени, к началу 50-х годов. После долгого периода запретов вновь начался вывоз хлеба, предпринимались первые попытки освоить виноделие, производство шелка и красителей. В 1651 году французский офицер Жан де Грон выступил с проектом, воскрешающим предложения Бурха и Фельтдриля: он предлагал создать «громадные хлебородные страны» путем выжига леса с попутным производством поташа и дегтя. По словам К. В. Базилевича, этот проект породил настоящую «предпринимательскую горячку», вслед за Морозовым и Черкасским в производство поташа включилась вся правительственная верхушка: Ф. М. Ртищев, И. Д. Милославский, Ю. П. Трубецкой, Н. И. Одоевский – и более мелкие предприниматели, в том числе и А. Л. Ордин-Нащокин. На будных станах Морозова в это время трудились 6 тысяч крестьян, и их продукция составляла существенную долю российского вывоза.[167 - Базилевич К. В. Денежная реформа Алексея Михайловича и восстание в Москве в 1662 году М., 1936. С. 6; Лобанова Е. В. Предпринимательское поведение крупного землевладельца XVII века (на материалах вотчинного архива боярина Б. И. Морозова) // Экономическая история. Ежегодник. 2002. С. 15; Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею. Т. IV. СПб., 1842. С. 130, 138, 141.]

«Во второй половине 40-х годов XVII века на русской почве был проведен экономический эксперимент с использованием западных экономических рецептов, – так оценивается деятельность правительства в работе В. П. Жаркова. – Однако уровня развития страны явно не хватало для того, чтобы передовой опыт раннебуржуазной Европы мог прижиться на просторах Московии… Сконструированная европейским умом и собранная в Москве колесница морозовских реформ быстро увязла в топком бездорожье российской действительности».[168 - Жарков В. П. Указ. соч. С. 101.]

1.6. Дворянская революция

В общем, политика правительства реформаторов оказалась неудачной; налоговая реформа провалилась, а судебные решения не стали более справедливыми. Характерной чертой новой власти были беспредельные вымогательства и взяточничество. Почти все иностранцы, оставившие записки о России тех дней, в один голос свидетельствуют об алчности Морозова, Милославского и их подчиненных.[169 - Мейерберг А. Указ. соч. С. 120, 152; Коллинс С. Указ. соч. С. 225; Олеарий А. Указ. соч. С. 379.] Этот «голландский» менталитет был характерной чертой «западников», связанной с их предпринимательской деятельностью. Чистого и Шорина обвиняли в финансовых махинациях еще при царе Михаиле, и получив власть, эти предприниматели полностью проявили свои таланты. Однако более других на этом поприще выделялся начальник и главный судья Земского приказа Леонтий Плещеев. «Он обирал простонародье и драл с него сверх всякой меры, – свидетельствует Олеарий, – подарками нельзя было насытить его».[170 - Олеарий А. Указ. соч. С. 379.] Политика реформаторов вызывала недовольство как отстраненных от власти бояр, так и посадских людей. Дворяне тоже были недовольны: прошло уже три года, а Морозов как будто не собирался выполнять данное им обещание отменить «урочные годы». Самое главное, однако, заключалось в том, что после отмены соляной пошлины правительство стало требовать налоги за прошедшие годы; в 1648 году население должно было выплатить налоги за три года: за текущий год и за два предыдущих. При таких обстоятельствах восстание было неизбежным.[171 - Соловьев С. М. Указ. соч. С. 189.] Весной 1648 года по случаю нового осложнения в турецких делах был объявлен сбор поместного ополчения; одна половина собиралась в южных городах, а другая – в Москве. 2 июня 1648 года, во время крестного хода в Москве, дворяне и посадские люди попытались подать царю несколько петиций с обвинениями в адрес правительства. В одной из них, составленной от имени «московского простого дворянства, городовых служилых людей, гостей и торговых людей», «высших правителей» называют «мучителями и кровопийцами» и говорится, что «большая буря поднимается в твоем царском стольном городе Москве и в иных многих местах». От царя требуют «указать всяким людям самим всех служащих и судей назначать своими собственными средствами…», то есть вернуться к системе выборных губных судей.[172 - Городские восстания в Московском государстве… С. 46–51; См. также: Смирнов П. П. Указ. соч. С. 186–188; Черепнин Л. В. Земские соборы Русского государства в XVI–XVII вв. М., 1978. С. 278.]

Царь отказался принять петицию – тогда началось восстание. Были разгромлены дворы всех высших чиновников, был убит Назар Чистой, настигнутый толпой в своем доме. Ненависть, которую питали «черные люди» к «реформаторам» была такова, что в доме Морозова «не осталось ни одного гвоздя в стене», жемчуг и драгоценные каменья толкли в порошок, не позволяя никому унести с собой, кричали: «То наша кровь!». Труп Назара Чистого раздели донага и бросили в навозную кучу, положив в изголовье государственную печать. Недовольные убавкой жалования стрельцы перешли на сторону восставших; толпа требовала выдачи Морозова, начальника Земского двора Л. С. Плещеева и отвечавшего за военную реформу начальника Стрелецкого приказа П. Т. Траханиотова. 7 июня правительство показало, на кого оно опирается: наемные «немцы» – офицеры и солдаты – были призваны в Кремль и заняли оборону на стенах. Испуганный царь выдал Плещеева и Траханиотова, но мятеж не прекращался. 10 июня дворяне и посадские люди собрались на большую сходку; когда царь узнал об этом, он, чтобы спасти Морозова, организовал его ночное бегство в Кирилло-Белозерский монастырь.[173 - Городские восстания… С. 37, 39, 46–51, 56, 60; Олеарий А. Указ. соч. С. 384; Смирнов П. П. Указ. соч. С. 168–233.] Посовещавшись, дворяне и посадские снова потребовали у царя реформы суда и кроме того созыва Земского Собора, на котором они «учнут бить челом государю о всяких своих делах» – то есть предъявят свои требования. Часть дворян поместного ополчения осталась в Москве, дожидаясь Собора. На собравшемся в сентябре Соборе преобладали дворянские депутаты, и правительство откровенно заискивало перед ними: им раздавали поместья и вотчины, для них устраивали угощения, им выдали большое дополнительное жалование, разрешили «у себя на дворе держати пиво и вино безъявочно» и «мылня топить безвыимочно». Власти опасались нового мятежа: царь приказал раздать мушкеты по боярским дворам, но многие знатные люди, не надеясь на эти мушкеты, привозили свое имущество во двор шведского посольства. Насколько слаба была в тот момент царская власть говорит признание патриарха Никона о том, что Уложение было принято «боязни ради и междоусобия от всех черных людей, а не истинной правды ради».[174 - Цит. по: Рождественский С. В. Соборное уложение 1649 года / Три века. Т. 1. М., 1912. С. 185.] Царь был вынужден удовлетворить все требования дворянства и посадских людей – требования, которые высказывались уже давно, но не находили ответа. Был положен конец произволу воевод и боярских судов; уголовные дела были переданы выборным из дворян губным старостам, которые судили по новому Судебнику – Уложению 1649 года. «Беломестные» слободы были, наконец, ликвидированы, и их жители стали нести тягло наравне с посадскими. Но самое главное – Собор принял решение об отмене «урочных лет» и окончательном прикреплении крестьян.[175 - Там же. С. 39. Смирнов П. П. Указ. соч. С. 168–233; Маньков А. Г. Уложение 1649 года – кодекс феодального права России. Л., 1980. С. 179.]

Таким образом, введение крепостного права было результатом восстания, в котором традиционалистская реакция против реформ соединилась с дворянским «рокошем», подобным выступлению 1641 года. Правительство капитулировало перед дворянами и внесло в Уложение все их пожелания по крестьянскому вопросу – глава XI Уложения иногда даже текстуально совпадает с дворянскими челобитными.[176 - Греков Б. Д. Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII века. Т. 2. М., 1953. С. 373.] По новым законам «вечная крепость» распространялась на всю крестьянскую семью, определение объема крестьянских повинностей отдавалось на усмотрение землевладельца, который становился так же и судьей крестьянина во всех делах, кроме «татьбы и разбоя, и поличного и смертного убийства». За прием беглого крестьянина полагался штраф – 10 рублей за год укрывательства. Формально помещику запрещалось грабить своих крестьян, но закон не определял наказания – оно отдавалось на усмотрение царя. Бесчестье крестьянина каралось штрафом в 1 рубль, для сравнения можно отметить, что бесчестье посадского человека каралось штрафом в 5–7 рублей, а бесчестье дворянина – штрафом в 5 – 15 рублей.[177 - Там же. С. 100; Тихомиров М. Н., Епифанов П. П. Соборное уложение 1649 года. М., 1961. С. 108; Рождественский С. В. Указ. соч. С. 193.]

Московское восстание в июне 1648 года было ключевым моментом в установлении крепостного права, поэтому его освещение в трудах историков в определенной степени зависело от политических и партийных интересов. Мысль о том, что «верные государевы слуги», дворяне, подняли мятеж и заставили царя закрепостить крестьян, была недопустима для дворянской историографии, по этой причине июньские события 1648 года долгое время считались бунтом «черных людей» и никак не связывались с крепостническими статьями Уложения.[178 - Бахрушин С. В. Научные труды. Т. II. М., 1954. С. 46.] Первым исследователем, доказавшим эту связь, был П. П. Смирнов, автор фундаментальной монографии,[179 - Смирнов П. П. Посадские люди… Т. 1–2. М.; Л., 1947.] которая до сих пор остается непревзойденной по широте и охвату материала. П. П. Смирнов доказывал, что дворянство играло главную роль с первых дней мятежа, и называл мятеж «дворянской революцией». Точку зрения П. П. Смирнова разделял и А. Н.Сперанский.[180 - Сперанский А. Н. К вопросу о сущности и характере псковского восстания 1650 года / Историк-марксист. 1936. № 5. С. 128.] С. В. Бахрушин, М Н. Тихомиров и Е. В. Чистякова полагали, что события начались с восстания посадских людей, а дворянство присоединилось к движению позже, после 6 июня.[181 - Бахрушин С. В. Указ. соч. С. 76; Тихомиров М. Н. Классовая борьба в России в XVII в. М., 1969. С. 181; Чистякова Е. В. Городские восстания в России в первой половине XVII века. Воронеж, 1975. С. 67.] Л В. Черепнин считал, что дворяне с самого начала принимали участие в волнениях вместе с посадскими людьми, но преследовали свои собственные интересы.[182 - Черепнин Л. В. Указ. соч. С. 279.] Однако, несмотря на некоторые расхождения, все исследователи согласны в том, что участие дворянства в мятеже (или «восстании») имело решающее значение именно дворянские требования заставили правительство созвать Земский Собор.

Оценивая общее направление развития русского общества, Б. Д. Греков писал, что «в России происходило то же самое, что и в Литве, и в Польше, и в Прибалтике, и в Восточной Пруссии».[183 - Греков Б. Д. Указ. соч. С. 392.] Эта общность развития была продиктована одинаковыми экономическими условиями – наличием обширных свободных земель и недостатком рабочей силы. Именно эти общие экономические условия, указывал С. М. Соловьев, привели к господству крепостничества и рабства не только в Восточной Европе, но и в американских колониях.[184 - Соловьев С. М. Публичные чтения… С. 22–23.] «Как и в ранней европейской Америке, – писал Фернан Бродель, – главной проблемой здесь было удержать человека, который был редок, а не землю, которой было сверх всякой меры. И именно это было причиной, которая в конечном счете навязала крепостничество».[185 - Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV–XVIII вв. Т. 3. М., 1992. С. 459; см. также: Domar E. D. The Causes of Slavery or Serfdom: An Hypothesis aJournal of Economic History. 1970. Vol. 30. P. 18–32; Nieboer H. J. Slavery as an Industrial System: Etnological. Researches. The Hague, 1900. P. 312, 389.]

В целом в рамках демографически-структурной теории закрепощение крестьян может быть представлено как следствие демографических катастроф второй половины XVI – начала XVII веков. Как отмечалось выше, катастрофа нарушила естественные демографические пропорции – возник тот недостаток рабочей силы, о котором говорили многие историки. Нехватка рабочей силы в соответствии с экономическими законами, описанными Мальтусом и Рикардо, создала дисбаланс в распределении ресурсов между крестьянством и дворянством. Этот дисбаланс мог быть скорректирован увеличением ренты посредством закрепощения крестьян.

С теоретической точки зрения, наиболее важным было то обстоятельство, что в контексте демографически-структурной теории введение крепостного права означало трансформацию структуры – создание новых отношений внутри структуры государство-элита-народ. Эта трансформация выражалась в том, что народ становился зависимым от элиты, которая получала право устанавливать уровень ренты по своему произволу, независимо от экономических факторов.

Однако помимо демографического фактора на развитие России влиял и технологический (диффузионный) фактор. Мы отмечали выше, что русское дворянство стремилось подражать польской шляхте. Это нашло свое выражение и в составлении Уложения 1649 года: в его основу был положен Литовский статут. Общая структура и целые главы Уложения были заимствованы из законов Литвы, а между тем эти законы содержали не только крепостное право – они содержали и ограничение королевской власти шляхетским сеймом. Можно представить, насколько опасным был этот документ для русского самодержавия в тот момент, когда оно было вынуждено заискивать перед дворянством. Но все закончилось благополучно для царской власти: опасные главы были исключены и не оставили следа в русских законах.[186 - Рождественский С. В. Указ. соч. С. 187; Маньков А. Г. Указ. соч. С. 16–17.]

При определенной схожести экономических условий в России и в Польше существовало существенное различие в военно-политической ситуации. Дело в том, что по сравнению с польскими и венгерскими «рокошами» мятежи русского дворянства начались на полтора столетия позже, в период, когда могущество рыцарской кавалерии уже склонялось к закату. На смену рыцарскому ополчению шли полки «иноземного строя», и было неясно, успеют ли дворяне-рыцари взять свое на исходе отпущенного им историей срока.

Волею случая дворянский мятеж 1648 года соединился с восстанием посадских людей, протестовавших против налогов, реформ и «немецкого» засилья. В ходе Собора посадские люди высказали правительству все, что они думали о заполонивших Россию иноземных купцах. К неприязни против иноземцев добавились новые аргументы: в Европе бушевали революции, в январе 1649 года королевский двор бежал из Парижа, 30 января в Лондоне был казнен король Карл I. Это известие привело в ужас царя Алексея, и английским купцам был запрещен доступ в Россию дальше Архангельска. Что же касается голландской торговли, то несмотря на протесты купцов и формальные запреты, она продолжалась, и голландцы по-прежнему торговали в Москве. Некоторым утешением для противников иноземцев и ревнителей православия стал категорический запрет на продажу и курение табака.[187 - Смирнов П. П. Указ. соч. С. 243.]

Приняв требования восставших, царь сумел добиться «прощения» для Морозова, он вернулся из Кирилло-Белозерского монастыря и снова стал принимать участие в делах правительства. Однако, пережив смертельную опасность, Морозов стал осторожнее, он уже не занимал видных постов, передав их своему другу Милославскому. Шведский резидент Родес писал, что Морозов имеет влияние не меньше, чем раньше, но предоставляет имя правителя носить Милославскому.[188 - Курц Б. Указ. соч. С. 93; Базилевич К. В. Указ. соч. С. 108.]

Милославский показал себя энергичным правителем; он прежде всего взялся за создание военной силы, которую можно было бы противопоставить все еще волнующемуся народу. Сначала он предлагал царю создать из голландцев лейб-гвардию и поставить во главе ее полковника Букгофена, но затем (поскольку голландцев было мало) стал формировать двухтысячный гвардейский корпус с русскими солдатами и голландскими офицерами. Однако набранные в этот корпус московские дворяне отказались подчиняться голландским офицерам, и корпус был распущен. В конечном счете роль избранной гвардии стал выполнять «приказ (полк) стремянных стрельцов», которым назначили повышенное жалованье, а их командиров царь постоянно потчевал за своим столом.[189 - Там же. С. 105; Платонов С. Ф. Указ. соч. С. 109; Базилевич К. В. Указ. соч. С. 105.]

Восстание посадских людей было направлено против голландского менталитета реформаторов и реформ, проводимых по голландскому образцу. Никто из «немцев» не пострадал – хотя голландские купцы были очень напуганы и одно время укрывались под охраной шведских мушкетеров на подворье резидента Поммеренинга. Но народ понимал суть событий, по России шла молва, что царь окружен недобрыми людьми, что Морозов дружит с «немцами» ко вреду русских. Весной 1650 года в Пскове узнали, что из Москвы едет «шведский немец» с казной и будет закупать хлеб для Швеции. Сразу же пошел слух, что это заговор, что на этот хлеб и на эти деньги шведы соберут войско и пойдут на Русь. В Пскове и Новгороде началось восстание, были избиты и ограблены иноземные купцы, досталось и торговавшим с ними русским. Новгородские купцы Стояновы были известны своими связями с Назаром Чистым и с Морозовым, новгородцы обвиняли их в измене и в сговоре с «немцами». «Идет де твое жалование иноземцам, а вы де природные, живите с травы и воды», – говорили мятежные стрельцы в Пскове.[190 - Цит по: Тихомиров М. Н. Классовая борьба… С. 173.] Царю пришлось оправдываться и объяснять, что он не благоволит «немцам»; лишь с трудом удалось потушить эту смуту.[191 - Соловьев С М. Указ. соч. С. 475–483; Городские восстания… С. 42; Варенцев В. А., Коваленко Г. М. Хроника «бунташного» века. Л., 1991. С. 105–113.]

Недовольство, выплеснувшееся во время восстаний и на Земском Соборе, в конце концов переросло в традиционалистскую реакцию, которая развернулась под знаменем защиты православия. В начале 1652 года собрался церковный Собор, который постановил принять меры против нарушения иностранцами православных обычаев. На Соборе прозвучали обвинения в адрес полковника Лесли: говорили, что он вместе с другими офицерами развлекался тем, что стрелял по кресту на куполе церкви, а его жена бросила в печь икону и заставляла русских слуг есть в пост собачье мясо. «Первым плодом этого было то, что открыто было провозглашено, что ни один русский впредь не должен служить у некрещеных язычников, под чем они разумеют всех чужестранцев, под страхом битья батогами… – доносил Родес. – Сходятся 10–20 стрельцов, вторгаются совершенно неожиданно в дома иностранных офицеров и купцов, обыскивают их, и, если находят русского, то отводят под замок… Так же хотят объявить, что у всех тех, кто имеет здесь поместья, будет их имущество обратно отнято… Это направлено против поступка Лесли, который теперь, на старости лет, сидит в заточении…».[192 - Курц Б. Указ. соч. С. 97–98.]

В июле 1652 года церковный Собор избрал патриархом Никона, страстного проповедника и ревнителя церковной чистоты. С возвышением Никона реформаторы на время утратили часть своего влияния на царя: возле Алексея появился новый человек, обладавший необычайным ораторским даром и способностью убеждать. Алексей и раньше был ревнив к вере, и патриарх задел его чувства, возбудив их против «еретиков». По словам шведского резидента Эберса, началась «московская реформация».[193 - Форстен Г. В. Сношения Швеции с Россией в второй половине XVII века / Журнал Министерства Народного Просвещения. Февраль 1898. С. 221.] Новый патриарх начал с того, что запретил немцам ходить в русском платье; ослушников тащили в приказ и наказывали кнутом. Ни один иностранец не должен был держать у себя русских икон; шведский двор подвергся самому тщательному осмотру с целью убедиться, что там не было православных образов и крестов. Русским было категорически запрещено поддерживать дружеские отношения с «немцами», ходить в их дома, есть и пить с ними. Наконец, был издан строгий приказ: «Кто из немцев желает перекреститься по русскому обряду, тот пусть остается жить в городе, но кто отказывается поступить так, тот обязан в течение короткого времени вместе с жилищем своим выбраться из города за Покровские ворота, в Кокуй…»[194 - Цит. по: Олеарий А. Указ. соч. С. 411.]

У многих «немцев» были в Москве добротные каменные дома и переселение грозило им разорением. Еще большее впечатление произвела угроза отнятия поместий у тех, кто откажется креститься по православному обряду. Немецкие офицеры собрались и подали царю коллективное прошение, требуя отставки и отпуска на родину. Очевидно, этого и добивались определенные круги дворянства: как и в 1634 году, речь шла об изгнании «ратных иноземцев» из России. Но Милославский и царь попытались спасти положение: тем, кто решит креститься, были обещаны большие подарки. В сентябре 1652 года крестилась большая группа офицеров во главе с Лесли, который был не только помилован, но и получил огромное богатство, подарки на сумму 23 тыс. рублей. После крещения в доме Милославского состоялось православное венчание полковника с его женой. Крестившиеся вместе с Лесли офицеры получали поместья и 100–200 рублей деньгами, и даже простые солдаты записывались дворянами по «московскому списку».[195 - Сторожев В. Н. Подарки царя Алексея Михайловича полковнику Лесли «для крещения и за подначальство». М., 1895. С. 2, 6; Курц Б. Г. Указ. соч. С. 102–104; Цветаев Д. Протестантство и протестанты в России до эпохи преобразований. М., 1890. С. 342; Олеарий А. Подробное описание… С. 318.]

«Дело Лесли» показало, что и оппозиция, и реформаторы хорошо понимали роль этого «специалиста по реформам». Решение перейти в православие далось Лесли нелегко, ему пришлось столкнуться с бурными протестами шотландской родни. Несмотря на подарки и уговоры, многие иноземцы не приняли православия; часть из них уехала, остальные стали постепенно перебираться в Немецкую слободу. Однако и в слободе «немцы» не знали покоя: когда они отстроили здесь две протестантские церкви, в слободу ворвалась толпа негодующих русских, сорвала крыши церквей, разломала и выбросила на улицу алтари. Лишь через некоторое время «немцам» было позволено восстановить церкви – но без алтарей и кафедр проповедников.[196 - Вернадский Г. В. Указ. соч. Ч. 1. С. 388–389; Олеарий А. Путешествие в Московию… С. 412; Морозов Б. Н. Частная переписка семьи Лесли и внешняя политика России в середине XVII века / Молодые обществоведы Москвы – ленинскому юбилею. М., 1982. С. 110.]

1.7. Первая северная война: создание полков «иноземного строя»

В 1653 году политика властей неожиданно смягчилась: русским было строго запрещено оскорблять немцев, и несколько ослушников были наказаны плетьми. Назревала война с Польшей, и правительству требовались иноземные офицеры и добрые отношения с голландскими торговцами. Обстановка заставляла спешить с продолжением начатой перед восстанием военной реформой. К 1653 году были сформированы четыре полка «иноземного строя», но на большее не хватило денег. Мануфактура на Яузе работала на полную мощность, однако мушкетов все равно не хватало, и в октябре 1653 года в Голландию направился подьячий Головин с небывалым по масштабом заказом на 20 тыс. мушкетов. Зависимость от Европы была объективным фактором, связь России с Голландией, по крайней мере, в то время нельзя было разорвать. Поэтому правительство не исполнило решения Собора об ограничении иноземной торговли; в 1653 году был издан торговый устав, допускавший голландцев в Москву при уплате небольшой пошлины.[197 - Олеарий А. Подробное описание… С. 371; Гурлянд И. Я. Иван Гебдон. Комиссариус и резидент. Ярославль, 1903. С. 9.; Епифанов П. П. Очерки по истории армии… С. 201; Соловьев С. М. Указ. соч. С. 593.]

Финансовая проблема не была решена, и пустая казна оставалась камнем преткновения, лежащим на пути создания новой армии. В этой сложной ситуации ярко раскрылись таланты и познания реформаторов: они нашли выход в проведении новой финансовой реформы, в чеканке медных денег. Если придерживаться версии К. В. Базилевича, то идея выпуска медных денег принадлежала псковскому дворянину А. Л. Ордину-Нащокину, который в 1654 году прислал в правительство некие «статьи в тетрадех»; в этих статьях говорилось о том, «как для пополнения ратей в полки с поместей и с вотчин, и с скольких дворов даточных и рейтар взять, и почем им в год кормовых денег давать, и как о медных деньгах для тех же ратных людей промысл чинить». Сами «тетради» не сохранились, но из названия и из более поздних писем Ордина-Нащокина видно, что он предлагал финансировать создание новой армии за счет выпуска медных денег и комплектовать ее с помощью набора даточных рекрутов. Предложения Ордина-Нащокина полностью копировали реформу, проведенную в 1625–1630 годах шведским королем Густавом Адольфом: именно так, с помощью введения медных денег и рекрутских наборов Густав Адольф создал первую в Европе регулярную армию. Ордин-Нащокин был дипломатом; он несколько раз участвовал в переговорах со шведами; он знал немецкий, польский и латинский языки и, очевидно, был в курсе обстоятельств шведских реформ.[198 - Базилевич К. В. Указ. соч. С. 12; Соловьев С М. Сочинения. Кн. VI. М., 1990. С. 47; Галактионов И. В., Чистякова Е. В. Ордин-Нащокин – русский дипломат XVII века. М., 1961. С. 17; Разин Е. А. Указ. соч. С. 223.] Однако возможны и другие версии происхождения денежной реформы: имеются свидетельства об участии в ней Морозова и Ртищева, и не следует забывать, что ближайшим советником Милославского был Лесли. Так или иначе, московское правительство было хорошо информировано о европейских событиях: Посольский приказ выписывал около полусотни европейских газет.[199 - Сапунов Б. В. Немецкие книги и газеты в Москве XVII в. (из истории русских культурных связей) // Книга: исследования и материалы. 1994. Вып. 68. С. 300; Курсков Ю. В. Ведущее направление общественной мысли и проекты государственных преобразований России 40 – 60-х годов XVII века. Чита, 1973. С. 17; Мейерберг А. Указ. соч. С. 153.]

Необходимо отметить, что реформаторы использовали еще два финансовых приема, заимствованных у шведов: во-первых, используя государственную монополию, они в огромном количестве продавали на внешнем рынке русский хлеб. В 1650–1653 годах продавалось ежегодно по 10 тыс. ластов – Россия еще не знала таких масштабов хлебной торговли. Другой применявшийся реформаторами метод получения денег вызывает ассоциации с германской практикой Густава Адольфа: все церкви были обложены данью, а в монастырях проводились насильственные конфискации ценностей. «Ведомо нам учинилось, что у вас в монастыре есть деньги многие, – писал царь тихвинским монахам в 1655 году, – и мы указали взять у вас на жалование ратным людям 10 тысяч рублей…».[200 - Цит. по: Соловьев С М. Указ. соч. С. 122; Курц Б. Указ. соч. С. 159.]

Чеканка медных денег и продажа хлеба позволили незамедлительно начать войну с Польшей и оказать помощь восставшей Украине. Однако создавать новую армию не было времени, и Россия вступила в войну с тем войском, которое было – с четырьмя полками «иноземного строя» и со 100-тысячным средневековым воинством, с поместной конницей и стрельцами. Весной 1654 года армия, возглавляемая царем Алексеем Михайловичем, выступила в поход; Лесли, ставший к этому времени генералом, находился при царе в качестве главного военного советника и руководил осадой Смоленска.[201 - Коллинс С. Указ. соч. С. 206.]

В отсутствие царя фактическим правителем в Москве почти на три года остался патриарх Никон; его официально именовали «Великим государем», и он претендовал на власть, равную царской. Никон продолжал политику очищения православия; он обратился к реформам церковной службы и к исправлению Библии, что вызвало большую смуту и «нестроение» в умах. Среди многих начинаний Никона была и борьба за трезвость. Было уменьшено число кабаков, ограничен отпуск вина в одни руки, запрещена продажа в праздники и по воскресеньям; это богоугодное начинание существенно подорвало доходы казны. Кроме того, Никон начал преследования русских «западников»; им запрещалось носить немецкую одежду, в боярских и в купеческих домах устраивали обыски и изымали «фряжские» иконы. Позже, когда царь на время приехал в Москву из армии, патриарх устроил судилище над «арестованными» иконами: он поднимал икону над головой, показывая ее толпе, и громогласно объявлял в чьем доме она найдена, а затем бросал на железные плиты пола, так что она разбивалась в щепки. Вельможи из числа реформаторов, владельцы французских и польских икон, были смертельно напуганы, они ждали, что их обвинят в ереси – но буря прошла стороной.[202 - Лавров А. С. Кабацкая реформа Никона / Народная борьба за трезвость в русской истории. Л., 1989. С. 18; Каптерев Н. Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Т. 1. Сергиев посад, 1909. C. 153–155.]

Между тем военное положение резко изменилось: с запада в Польшу вторгся шведский король Карл X. Часть польской шляхты решила выйти из затруднительного положения, избрав Карла на польский престол; таким образом, для России война с Польшей грозила превратиться в войну со Швецией. Голландское правительство настойчиво выражало свою заинтересованность в открытии русскими «окна в Европу»: это позволило бы увеличить масштабы торговли. Окрыленный успехами в Польше, царь Алексей сменил фронт и двинулся на Ригу. Лесли предупреждал царя, что русскому войску предстоит сражаться с первой в Европе регулярной армией – но царь приказал престарелому генералу руководить осадными работами. В октябре 1656 года под Ригой русские войска потерпели тяжелое поражение от многократно уступавших в численности шведов. В следующем году последовало новое поражение под Валком, шведы взяли приступом и разграбили знаменитый Псково-Печерский монастырь. Эти поражения заставили реформаторов приступить к скорейшему созданию новой армии.[203 - Иловайский Д. И. Указ. соч. С. 174, 176; Белов М. И. Россия и Голландия в последней четверти XVII в. / Международные связи России в XVII–XVIII вв. М., 1966. С. 61.]

После разгрома под Ригой все руководство русской армии – во главе с царем – принялось за изучение европейской военной техники и организации. В 1658 году Алексей Михайлович заказал в Голландии несколько военных руководств, в том числе «Книгу огнестрельную в четырех частях» и «Книгу пушечным двором». По-видимому, именно в это время в библиотеке Тайного приказа появились «Книга судебная и о ратном ополчении», «Книга о наряде и огнестрельной хитрости» и «Роспись образцовым артолерейским пушкам».[204 - Гурлянд И. Я. Указ. соч. С 10; Заозерский А. Царская вотчина в XVII веке. М., 1937. С. 246–248.]

Началось создание регулярной армии. Было решено комплектовать новую армию так же, как в Швеции, набирая рекрутов с определенного числа дворов, причем (как и в Швеции) норма набора с помещичьих крестьян была меньше, чем с государственных. Прежде в России бывали наборы «даточных людей», их набирали на одну военную кампанию, то есть на лето, осенью «даточного» отпускали домой, и он снова становился крестьянином. Если в следующий год снова брали «даточных», то воевать шли другие люди. Теперь «даточные» фактически превратились в рекрутов, они должны был служить всю жизнь; лишь во время мира их могли отпустить в родную деревню. Новые солдаты находились полностью на содержании государства; они получали жалование и обеспечивались обмундированием и оружием. Это были неслыханные для России порядки – ведь крестьянина на долгие годы отрывали от земли и от дома. Правда (как и в Швеции) солдаты получали неплохое жалованье – по 6 копеек в день, это было оплата квалифицированного ремесленника.[205 - Чернов А. В. Указ. соч. С. 138, 153; Калинычев Ф. И. Правовые вопросы военной организации русского государства второй половины XVII века. М., 1954. С. 70–71; Берендс Э. С. Указ. соч. С. 196; Мейерберг А. Указ. соч. С. 163. Каменщик и портной получали 5–6 копеек в день. См.: Довнар-Запольский М. В. Торговля и промышленность Москвы. XVI–XVII вв. М., 1910. С 75.]

Создание новой армии было немыслимо без приглашения тысяч иностранных офицеров, а ее финансирование требовало новых конфискаций церковных ценностей. В этой обстановке вспыхнул резкий конфликт между Никоном и царем – позднее Никон выставлял причиной конфликта то, что царь «обнищал и ограбил святую церковь».[206 - Цит. по: Каптерев Н. Ф. Указ. соч. Т. 2. С. 190.] Летом 1658 года Никон был низложен, а осенью этого года был проведен первый массовый набор «даточных»; затем последовали еще два набора, которые дали в общей сложности 48 тыс. солдат. Так же, как в Швеции, в случае гибели или дезертирства солдата с помещика или с общины требовали его замены.[207 - Калинычев Ф. И. Указ. соч. С. 75; Калинычев Ф. И. Русское войско во второй половине XVII века // Доклады и сообщения Ин-та истории АН CCCP. 1954. Вып. 2. С. 81.] Царь дал задание русскому резиденту в Голландии, Ивану Гебдону, подыскать в Европе командира и офицеров для новой армии, и Гебдон подписал контракт с английским генералом Эргардом, и, кроме того, нанял три тысячи офицеров. По словам имперского посла Мейерберга, в русской армии было больше ста иностранных полковников и «почти бесчисленное множество капитанов и прапорщиков».[208 - Гурлянд И. Я. Указ. соч. С. 8, 10, 26; Мейерберг А. Указ. соч. С. 158.] Формирование новой армии было ускорено страшным разгромом поместного ополчения у Конотопа в июне 1659 года – стало ясно, что средневековая дворянская конница не может сражаться не только со шведами, но и с татарами. К началу 60-х годов было сформировано 55 полков «иноземного строя» с русскими солдатами и иностранными офицерами. Дело не ограничивалось формированием солдатских пехотных полков; старую дворянскую конницу учили сражаться в строю и создавали полки рейтар – дворяне, конечно, были недовольны, но после Конотопа им пришлось смириться с новой реальностью. Однако Милославский на всякий случай застраховался от возможных осложнений: в 1657 году были созданы два гвардейских («выборных») солдатских полка, которые разместили в слободах под Москвой.[209 - Чернов А. В. Указ. соч. С. 145, 162; Бакланов Н. Б., Мавродин В. В., Смирнов И. И. Указ. соч. С. 76; Малов А. Рождение регулярной армии / Независимое военное обозрение. 20.07.2001 – http://nvo.ng.ru history 2001-07-20 5_army. html]

Однако оставалась проблема вооружения новой армии. К 1662 году было организовано производство мушкетов на Ченцовском заводе под Тулой – тем не менее оружия не хватало, и свыше 60 тысяч мушкетов было закуплено в Голландии.[210 - Бакланов Н. Б., Мавродин В. В., Смирнов И. И. Указ. соч. С. 76.] Но самое главное: нужно было вооружить новую армию новым оружием, легкими полковыми пушками. На этот раз пришлось создавать «новое пушечное дело» без шведской помощи – и это оказалось намного труднее. Царь просил прислать из Голландии книгу о том, «какие пушки надобно… и в обозе и в полкех… и какими лехкими снастями их возить». Гебдону было предложено срочно «призвать из немецких земель… огнестрельных мастеров, которые б умели стрелять из верхова и ис полковова наряду… и гранатных мастеров, которые составляют составы, как стрелять из верховых и ис полковых пушек».[211 - Цит. по: Гурлянд И. Я. Указ. соч. С. 14, 48.] В 1660 году в Голландии было закуплено 300 пушек – по-видимому, это были шведские пушки, поскольку голландцы и прежде продавали России шведские чугунные орудия. По сообщению А. Роде созданием новых моделей русских пушек руководил датский полковник Николай Бауман, причем царь Алексей (подражая Густаву Адольфу?) не только присутствовал на испытаниях, но и сам рисовал чертежи артиллерийских орудий.[212 - Роде А. Посольство Ордерланда / Утверждение династии. М., 1997. С. 25.] Одновременно в Новгороде пытались делать «кожаные пушки» (это была шведская модель, предшествовавшая «полковым пушкам»), а на московском Пушечном дворе мастер Иванов отлил шесть 3-фунтовых медных пушек, имевших вес 20 пудов. Однако не всякий литейщик обладал мастерством Иванова, и эти пушки не пошли «в серию»; на вооружение были приняты 2-фунтовые орудия, имевшие тот же вес, но больший запас прочности. В 1664 году в Москве было отлито 60 медных 2-фунтовых пушек; позднее на тульских заводах стали отливать чугунные 2-фунтовые орудия; таким образом, русская армия получила полковые пушки – но менее мощные, чем пушки де Геера.[213 - Гамель И. Указ. соч. С. 6; Колосов Е. Е. Развитие артиллерийского вооружения в России во второй половине XVII века / Исторические записки. 1962. Т. 71. С. 260–261; Епифанов П. П. Указ. соч. С. 265.]