История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции

Табл. 2.3. Размеры владений помещиков в 1700 и 1737 годах.[473 - Подсчитано по: Водарский Я. Е. Население России в конце XVII – начале XVIII века… С. 77. Табл. 8.]

Как показывают данные таблицы 2.3., владения не более 25 дворов составляли около 90 %. Средний размер этих владений уменьшился в 1700–1737 годах в полтора раза, с 31 до 21 души мужского пола (без учета дворовых людей). Таким образом, имело место падение доходов основной массы дворянства. Материалы Герольдмейстерской конторы этого времени содержат многочисленные упоминания о нищих дворянах, которые «скитались меж двор», переходили от монастыря к монастырю в поисках пропитания.[474 - Фаизова И. В. «Манифест о вольности» и служба дворянства в XVIII столетии. М., 1999. С. 50.]

Естественно, что дворяне пытались компенсировать падение доходов увеличением ренты. Однако уровень совокупной ренты, установившийся после петровских реформ, был максимальным для нечерноземных областей – с крестьян нельзя было брать больше, не доводя их до голода. При этом, если сравнивать с концом XVII века, нормы барщины и денежного оброка оставалась примерно на том же уровне, что и прежде, однако все излишки прибавочного продукта, остающиеся после выплаты оброка, теперь забирало государство. В таких условиях помещики могли увеличить свою ренту только за счет государственных налогов – и действительно, вплоть до правления Екатерины II снижение налогов было постоянным требованием дворянства; это особенно проявилось в наказах дворянских депутатов в Комиссию 1767 года.[475 - Анисимов Е. В. Россия в середине XVIII века. Борьба за наследие Петра. М., 1986. С. 61.]

Правительство Бирона – Остермана не собиралось идти на уступки дворянству и снижать подушную подать. В 1733 году были приняты решительные меры для строгого сбора налогов и недоимок, которые к тому времени достигли 7 млн. рублей. Еще в 1727 году правительство поручило помещикам собирать подушную подать со своих крестьян, одновременно возложив на них ответственность за недоимки. Однако, по свидетельству Б. К. Миниха, некоторые помещики, собрав налоги, не отдавали их в казну, а тратили на свои нужды.[476 - Цит. по: Троицкий С. Н. Финансовая политика… С. 138.] В случае непоступления налога землевладельцев сажали под караул, а в деревни посылали «экзекуторские команды», при приближении которых крестьяне в ужасе разбегались и прятались по лесам. Но тем не менее помещики отказывались платить – и пример подавала высшая знать: 111 знатных персон должны были в казну 445 тыс. рублей.[477 - Соловьев С М. Указ. соч… С. 465–466; Троицкий С. Н. Финансовая политика… С. 28, 32, 38, 135–136, 139.] От помещиков поступали в Сенат «страшные жалобы» на разорение крестьян от беспощадного взыскания недоимок – в ответ сенатский указ обвинил владельцев душ в том, что они так отягчают крестьян работой, что у них «не только на подати государственные, но и на свое годовое пропитание хлеба добыть… времени не достает».[478 - Цит. по: там же. С. 140.] Обер-прокурор Сената А. С. Маслов выступил с проектом ограничения помещичьих оброков и барщин, но императрица Анна наложила резолюцию: «Обождать».[479 - Там же.]

Другой сферой борьбы за ресурсы были косвенные налоги. В 1731 году была восстановлена соляная пошлина, которая стала давать 600–800 тыс. рублей ежегодного дохода. Однако появились проблемы с винными откупами. В 1730-х годах значительно расширилось дворянское винокурение; хотя дворяне могли курить вино лишь для собственного употребления, они нелегально продавали его и тем самым отнимали у государства часть доходов от пошлины. В 1741 фактический глава кабинета барон Остерман предложил резко расширить казенное производство вина за счет сокращения подпольного винокурения. Остерман утверждал, что дворяне выкуривают больше половины из производимых в стране 4 млн. ведер вина.[480 - Там же. С. 53, 165.] Проект Остермана не был принят, но его появление, как и появление проекта Маслова, свидетельствовали о нарастающем конфликте между дворянством и монархией.

Таким образом, анализ событий периода правления императрицы Анны с точки зрения демографически-структурной теории показывает, что это было время ожесточенной борьбы за ресурсы между абсолютной монархией и элитой. Причинами этой борьбы были рост численности элиты и то, что перераспределение ресурсов в пользу государства в ходе петровской трансформации структуры лишило возможности элиту увеличивать ренту крестьян. Обстоятельства этой борьбы свидетельствуют о том, что у крестьян отнимали максимум возможного. Столь интенсивный нажим на крестьянство должен был вызвать неминуемые демографические последствия.

Подушная подать не учитывала размеры крестьянских наделов, и в наиболее густонаселенных и малоземельных районах доходы крестьян не могли обеспечить уплату подати. Особенно тяжелое положение сложилось в Московской губернии. «В Московской губернии… от худой и выпаханной земли никогда хлеб не родится, – писал управляющий дворцовыми волостями барон Розен, – а в иных местах, хотя и родится, токмо за тесным разселением той земли надлежащим их участков довольно не достает, и оттого приходят в нищету…»[481 - Цит. по: Там же. С. 29.] Тяжелое положение отмечалось и в других районах Центра, в частности, на Белоозере, где, по расчетам Л. С. Прокофьевой, уровень потребления был ниже минимального.[482 - Прокофьева Л. С. «Хлебный бюджет» крестьянского хозяйства в вотчине Кирилло-Белозерского монастыря в 30-е годы XVIII в. // Вопросы аграрной истории. Вологда, 1968. С. 350.] По расчетам М. Ф. Прохорова и А. А. Федулина, средняя величина надела в Центральном районе не обеспечивала пропитания семьи, и «в середине XVIII века вопрос о малоземелье крепостных… приобретает острый характер».[483 - Прохоров М. Ф., Федулин А. А. Помещичьи крестьяне в России в середине XVIII века. М., 2003. С. 24.] «Вопрос о земле у крестьян Центрально-промышленного района в то время стоял очень остро, – отмечает П. К. Алефиренко, – и часть из них в поисках земли бежала в малоосвоенные уезды Поволжья или Земледельческого района».[484 - Алефиренко П. К. Крестьянское движение и крестьянский вопрос в России в 30 – 50-х годах XVIII века. М., 1958. С. 38; см. также: Троицкий С. М. Финансовая политика… С. 43.] Неурожай 1733 года вызвал большой голод и массовое бегство крестьян; в 1732–1735 годах из дворцовых сел Московской губернии бежала почти десятая часть населения. Правительство снова прибегло к описям хлебных запасов, конфискациям излишков и раздачам зерна нуждающимся. В 1734 году был издан указ, по которому помещики и приказчики в годы голода должны были кормить своих крестьян и снабжать их посевным зерном. В 1742–1743 годах снова пришел большой голод. Дворцовое ведомство пыталось решить проблему, переселяя крестьян в Воронежскую губернию: в 1745 году было переселено 14 тыс. человек. Тем не менее земли не хватало и крестьяне разорялись; седьмая часть дворцовых крестьян Подмосковья не имела ни лошадей, ни коров.[485 - Волков С. И. Указ. соч. С. 23, 40; Ермолов. А. С. Указ. соч. С. 14; Индова Е. И. Дворцовое хозяйство в России. Первая половина XVIII века. М., 1964. С. 100–101.] В крестьянских хозяйствах не было запасов зерна, поэтому в неурожайные годы цены резко возрастали, описывая колебания с периодом около 10 лет – так называемые циклы Жуглара.[486 - Миронов Б. Н. Хлебные цены… С. 120.]

Перенаселение Центрального региона в этот период было в основном относительным: оно было вызвано увеличением налогов – при прежних налогах крестьяне еще могли как-то жить, хотя их наделы постепенно уменьшались. Однако в пределах Центрального района имелись и такие местности, где надел не мог кормить крестьянина ни при каких налоговых условиях. В. Н. Татищев полагал, что минимальный надел, обеспечивавший существование крестьянской семьи, был равен 1 десятине на душу; И. Д. Ковальченко оценивал размеры такого надела в 1–1,2 десятины на душу.[487 - Ковальченко И. Д. Указ. соч. С. 264.] Действительно, при средней продуктивности в 15 пудов с десятины пашни надел в 1–1,2 десятины давал чистый сбор в 15–18 пудов – ту самую норму потребления, о которой говорилось выше. Между тем материалы дворцового хозяйства свидетельствуют, что в Хатунской, Селинской и Гжельской волостях Московской губернии в 1730 – 1740-х годах на душу приходилось лишь 0,5–0,9 десятин.[488 - Волков С. И. Указ. соч. С. 22.] Таким образом, в отдельных уездах Центра уже проявлялось абсолютное перенаселение.

Регулярно повторяющийся голод, а также массовое бегство привели к тому, что население Владимирской, Ярославской и Нижегородской губерний в 1719–1744 годах уменьшилось, а население Центрального района в целом осталось на прежнем уровне (4,5 млн.). Нехватка земли, голод, остановка роста населения – это были свидетельства наступившего Сжатия, и очевидно, что оно было ускорено повышением налогов при Петре I. Если в прежние времена крестьянин-бедняк еще мог как-то прокормиться на душевом наделе в 1 десятину, то петровские налоги обрекали его на голод. Центральный регион оказался перед угрозой демографической катастрофы – и, в соответствии с теорией, ответом общества стала стихийная перестройка хозяйственной системы, постепенная переориентация региона на развитие промыслов. «Петр Великий наложением подати принудил крестьян стараться другими ремеслами приобретать себе на пропитание и на уплату податей…» – писал князь М. Щербатов.[489 - Цит. по: Лященко П. И. Крепостное сельское хозяйство России в XVIII веке// Исторические записки. 1945. Т. 15. С 122.]

Нехватка земли привела к массовому переводу крестьян на оброк. «В тех местах, где довольно земли, сходнее держать их на пашне, – писал известный экономист и агроном П. И. Рычков, – но в таких местах, где недостаток есть в землях… оброчное содержание крестьян необходимо».[490 - Инструкция П. И. Рычкова управителям и приказчикам имений // Материалы по истории сельского хозяйства и крестьянства России. Сельскохозяйственные инструкции (середина XVIII века). М., 1990. С. 84.] Известно, что в первой половине XIX века имения, где крестьянский надел на душу был меньше 0,8 десятины, как правило, были оброчными, так как эксплуатация столь скудных крестьян на барщине была практически невозможна.[491 - Ковальченко И. Д. Указ. соч. С. 270.] Действительно, с конца 40-х годов XVIII века Главная дворцовая канцелярия постепенно ликвидирует барщинное хозяйство и переводит крестьян на денежный оброк; барщинные земли при этом передаются крестьянам, что несколько улучшает их положение.[492 - Волков С. И. Указ. Соч. С. 33, 130.] Помещики Центрального района также переводят крестьян на оброк: если в петровские времена основная часть крестьян была на барщине, то к 1780-м годам 62 % крестьян шести губерний района находились на оброке.[493 - Подсчитано по: Рубинштейн Н. Л. Сельское хозяйство России во второй половине XVIII века. М., 1957. С. 101.] Переход на денежный оброк дал возможность крестьянам заниматься ремеслами.

Таким образом, в соответствии с демографически-структурной теорией, перераспределение ресурсов в пользу государства в ходе петровской трансформации структуры вызвало сокращение экологической ниши населения и преждевременное Сжатие в Центральном районе. Как и предсказывает теория, Сжатие вызвало массовое развитие ремесел и торговли.

2.9. Правление Елизаветы Петровны: традиционалистская реакция

Проводником стремлений русского дворянства и его «ударной силой» была состоящая преимущественно из дворян гвардия. Как свидетельствуют следственные дела Тайной канцелярии, в настроениях гвардейцев в конце 1730-х – начале 1740-х преобладало резкое недовольство засильем немецкой клики.[494 - Анисимов Е. В. Россия в середине XVIII века… С. 27.] Бирон понимал опасность мятежа дворянской гвардии и пытался разбавить состав полков крестьянами – но молодые рекруты из крестьян, естественно, подчинялись моральному авторитету гвардейцев-дворян. О недовольстве гвардии знали и иностранные дипломаты и пытались спровоцировать ее на выступление с целью ослабить Россию внутренней смутой.[495 - Там же. С. 28, 31.] Когда Швеция в 1741 году объявила войну России, шведский командующий К. Э. Левенгаупт объявил, что стремится к освобождению русского народа «от притеснений и тирании чужеземцев».[496 - Цит. по: там же. С. 36.] В конечном счете в ноябре 1741 года дочь Петра Елизавета во главе гвардейцев произвела дворцовый переворот и стала императрицей Елизаветой Петровной.

По свидетельству К. Манштейна, Елизавета обещала тем, кто помог ей взойти на престол, что она освободит их от притеснений иностранцев.[497 - Манштейн К. Г. Указ. соч. С. 307.] Миних, Остерман, Левенвольде, Менгден и несколько других менее видных членов «немецкой партии» были арестованы и приговорены к смерти, которая, впрочем, была заменена пожизненной ссылкой в Сибирь. Гвардейцы, совершившие переворот, требовали высылки всех служилых иноземцев из России; в Петербурге происходили нападения на немцев. В армии, воевавшей со шведами, начался бунт против немецких офицеров, и его с трудом удалось притушить.[498 - Там же. С. 324, 329–330.]

Под впечатлением от этих событий многие иностранные офицеры вышли в отставку и покинули Россию, что привело к ослаблению русской армии. К руководству армией пришли старые петровские генералы из числа русских. Новым президентом Военной коллегии стал вернувшийся из ссылки фельдмаршал В. В. Долгорукий; он требовал отставить «новые учения» и вообще все, что было введено в предшествующее царствование Минихом.[499 - Там же. С. 407.] Устав Миниха («Экзерциция пеша») был отменен, армия возвратилась к петровскому уставу 1716 года с упором на штыковой бой. Военная коллегия разъясняла: «В полках экзерцицию чинить… как было при жизни государя императора Петра Великого… а не по-прусски» (в документе подчеркнуто).[500 - Цит. по: Бескровный Л. Г. Русская армия и флот в XVIII веке… С. 154.] Были восстановлены гренадерские полки и гренадеры снова получили гранаты. Возвращение к петровским штатам 1720 года означало сокращение численности артиллерии в полках и ликвидацию кирасирской конницы – но на деле эти намерения не были претворены в жизнь; кирасирские полки сохранились.[501 - Там же. С. 62–66.]

Большой ущерб был нанесен армии распространившейся системой уклонения дворян от службы. Количество офицеров-иностранцев, исправно выполнявших свои обязанности, резко уменьшилось. Из числа офицеров-русских дворян примерно половина постоянно находилась в отпусках, а остальные манкировали своими обязанностями и занимались чем угодно, но не подготовкой солдат. Распространился обычай записывать дворянских детей в полки с малолетства, так что, подрастая, они получали офицерский чин.[502 - Леонов О. Г. Ульянов И. Э. Указ. соч. С. 68, 74.] В определенном смысле эту практику можно рассматривать как возвращение к старомосковским традициям, когда дворяне собирались в полки лишь по время походов, а дворянские дети, подрастая, само собой получали чины и поместья.

Нежелание дворян служить привело к некомплекту офицеров. Например, в Бутырском полку недоставало свыше половины офицеров и четвертой части солдат. Система пополнения армии находилась в состоянии разложения. В 1751 году было взято 41 тыс. рекрутов, из них многие бежали, и в полки поступило лишь 23 тыс. Разложение коснулось и верхов армии. В 1756 году из четырех фельдмаршалов двое – А. Г. Разумовский и Н. Ю. Трубецкой – вообще не были военными, получив свои чины за альковные и иные услуги.[503 - Ненахов Ю. Ю. Указ. соч. С. 409–410.]

Пришедшая к власти в результате переворота императрица Елизавета Петровна чувствовала себя неуверенно, и ей пришлось пойти на уступки дворянству не только в военной, но и в финансовой и экономической сферах. При восшествии на престол Елизавета отказалась принимать присягу у помещичьих крестьян; присягу за крестьян приносили их помещики – это был символ перемен, происходивших в отношениях между сословиями. Проекты ограничения помещичьих оброков и барщин были забыты, и правительство уже не пыталось защищать крестьян. Сбор податей стал не таким строгим, и помещиков уже не держали под караулом.[504 - Троицкий С. М. Финансовая политика… С. 126, 141.] Фактическим главой правительства Елизаветы был граф П. И. Шувалов; он проводил линию на частичную замену подушной подати косвенными налогами – прежде всего, пошлинами на соль и хлебное вино. Цены на вино в правление Елизаветы увеличились вдвое, и в целом к 1758 году косвенные налоги превзошли по своим размерам прямые.

Для армии такая политика оборачивалась нехваткой средств. Даже когда началась Семилетняя война, Елизавета Петровна не осмелилась увеличить прямые налоги; война финансировалась за счет дальнейшего повышения цен на вино и соль, но главным образом за счет огромной эмиссии медных денег. В 1757–1762 годах было выпущено медных денег на 15 млн. рублей; это вызвало инфляцию и в следующие пять лет, в правление Екатерины II, цена на хлеб возросла в 2 раза.[505 - Там же. С. 157, 165, 209–210. Табл. 18, 20.]

Другой уступкой дворянству стало поощрение дворянского винокурения. Винокуренный бум стал первым свидетельством пробуждения интереса русских дворян к предпринимательству. Пример нового подхода к ведению хозяйства был подан владельцами лифляндских фольварков, этими новыми подданными России. В экономическом отношении Лифляндия была частью обширного балтийского зернового рынка, и лифляндские мызы и экономии ничем не отличались от прусских и польских фольварков – это были барщинные хозяйства, производившие хлеб для экспорта в Западную Европу. В XVIII веке по соседству с Лифляндией вырос новый огромный потребительский центр, Петербург, и владевшие экономиями немецкие бароны сочли более выгодным не экспортировать хлеб, а перерабатывать его в вино для продажи в Петербурге. Уже в 1740-х годах половина хлеба экономий перерабатывалась в вино. В 1750-х годах известный ученый М. В. Ломоносов написал книгу «Лифляндская экономия», в которой популяризовал хозяйственную практику остзейских баронов, но, конечно, многие русские дворяне последовали этому примеру задолго до Ломоносова.[506 - Дорошенко В. В. К итогам изучения товарного производства в барщинно-крепостном хозяйстве Прибалтики XVI–XVIII вв. // Советская историография аграрной истории СССР (до 1917 г.). Кишинев, 1976. С. 148; Струве П. Б. Крепостное хозяйство. Исследование по экономической истории России в XVIII и XIX веках. М., 1913. С. 51.]

В начале 1720-х годов у дворян было лишь 40 маленьких винокуренных заводов, а в 1753 году – 280 заводов, и среди них встречались значительные предприятия. Винокурением занималась высшая знать: граф П. М. Апраксин, граф С. А. Салтыков, граф П. И. Шувалов. Формально дворяне производили хлебное вино по подрядам казны, но на деле сбывали часть продукции на сторону, что приносило им огромные доходы. В 1754 году было подсчитано, что на дворянских и купеческих заводах выкуривается 4 млн. ведер, а из казны продается не более 2 млн. ведер; при этом Сенат совершенно резонно полагал, что оставшееся вино продается тайно. Однако результат обсуждения был парадоксальным: правительство запретило купцам заниматься винокурением, и эта самая выгодная отрасль предпринимательства стала монополией дворян.[507 - Волков М. Я. Очерки истории промыслов России. Вторая половина XVII в. – первая половина XVIII в. Винокуренное производство. М., 1979. С. 55, 67; Троицкий С. М. Указ. соч. С. 142, 153–154.]

Винокурение было главной отраслью развивающегося дворянского предпринимательства. Помимо винокурения прибыльным занятием было горное дело. В 1754 году П. И. Шувалов добился передачи в свои руки трех богатейших Гороблагодатских заводов на Урале; позже владельцами заводов стали канцлер М. И. Воронцов, фельдмаршал И. Г Чернышев и некоторые другие вельможи. Таким образом, была приватизирована почти вся казенная горная промышленность, а первейшие российские вельможи превратились в крупных заводчиков и торговцев, в огромных масштабах поставлявших железо за границу. Эта метаморфоза, однако, была недолгой: после смерти Елизаветы ее вельможи лишились монаршего покровительства, и, обремененные долгами, сочли за лучшее продать заводы казне.[508 - Павленко Н. И. История металлургии в России XVIII века. Заводы и заводовладельцы. М., 1962. С. 468–473.]

Усиление дворянства в период правления Елизаветы ознаменовалось выработкой его политической программы, которая нашла свое выражение в проекте нового Уложения. Уложение предназначалось для замены устаревшего кодекса 1649 года и было разработано сенатской комиссией, созданной по инициативе графа П. И. Шувалова. Смерть Елизаветы, а затем свержение Петра III помешали завершить работу над Уложением, но проект четко формулирует те основные требования дворянства, которые пришлось принять последующим правительствам и которые определили политическое развитие России. Новые законы должны были удовлетворить главное требование дворянства и предоставить ему освобождение от обязательной службы. Далее, закон запрещал конфискацию имений (возможность такой конфискации была основным положением поместной системы) даже у дворян, совершивших преступление. Дворян нельзя было (без поимки с поличным) арестовывать, пытать, подвергать телесным наказаниям и ссылать на каторгу. Дворяне могли свободно выезжать за границу и поступать там на службу; на местах предполагалось создать дворянское самоуправление. Предполагалось также, что чиновники, выслужившие дворянство по Табели о рангах, больше не будут пользоваться дворянскими привилегиями. Новые законы должны были отдать крестьян в полную власть помещиков. «Дворянство имеет над людьми и крестьяны своими мужескаго и женскаго полу и над имением их полную власть без изъятия, – гласил первый параграф главы XIX, – кроме отнятия живота и наказания кнутом и произведения над оными пыток. И для того волен всякий дворянин тех своих людей и крестьян продавать и закладывать, в приданое и в рекруты отдавать… мужеску полу жениться, а женскому полу замуж идти позволять и, по изволению своему, во услужение, работы и посылки употреблять и всякие, кроме вышеописанных, наказания чинить…»[509 - Цит. по: Анисимов Е. В. Россия в середине XVIII века… С. 67–68.]

В плане конкретизации политических требований дворянства проект Уложения может быть дополнен проектом И. И. Шувалова. Брат П. И. Шувалова и фаворит Елизаветы предлагал ввести конституцию, обязательные для монарха «фундаментальные и непременные законы», за соблюдением которых должно было следить дворянство. Таким образом, дворянство претендовало не только на привилегии, но и на политическую власть.[510 - Там же. С. 70–71.]

Мотивация главного требования дворянства, освобождения от службы, изложена в докладе Комиссии о вольности дворянства, созданной в 1763 году Екатериной II. Одним из аргументов была необходимость личного ведения помещиком своего хозяйства. Но главным доводом был пример Европы. Если будет подтверждено право дворян служить по своей воле, говорилось в докладе, то «тем уподобится российское дворянство всем просвещенным в Европе государствам». В докладе отмечалось также, что лифляндское дворянство – часть дворянства империи – уже обладает такими правами.[511 - Троицкий С. М. Россия в XVIII веке. М., 1982. С. 176, 180.]

Дворянство стремилось также к установлению права собственности на свои земли. Само понятие собственности было до XVIII века фактически неизвестно в России. «Все подданные царя открыто признают, что все они целиком и все их имущество принадлежат Богу и царю», – писал в конце XVII столетия Я. Рейтенфельс.[512 - Рейтенфельс Я. Указ. соч. С. 312. См. также: Лукин П. В. Народные представления о государственной власти в России XVII века. М., 2000. С. 28.] Само слово «собственность», введенное в употребление Екатериной II, представляет собой кальку с немецкого слова «Eigentum» – и очевидно, это юридическое понятие является продуктом вестернизации.[513 - Пайпс Р. Русская революция. Ч. 1. М., 1994. С. 63.]

Таким образом, в основной своей части дворянская программа следовала идее вестернизации; она была обусловлена новой волной диффузионного влияния Европы.

2.10. Освоение Черноземья

Возвращаясь к анализу социально-экономического развития в 1720 – 1740-е годы с точки зрения демографически-структурной теории, нужно отметить, что многие наблюдаемые в это время явления подпадают под определение ситуации перед брейкдауном. Действительно, мы наблюдаем малоземелье в Центральном регионе, прекращение роста населения, голод и нищету, тяжелое положение элиты, ее раскол и фрагментацию, ожесточенную борьбу элиты с государством за ресурсы.

Исходя из теории, можно сделать вывод, что следствием этой ситуации мог быть полномасштабный кризис, подобный тому, который произошел в правление Ивана Грозного – более того, что кризис уже начался в 1724–1726 годах. Однако дальнейшее развитие кризиса было предотвращено расширением экологической ниши – колонизацией Черноземья и поставкой хлеба этого региона в центральные губернии. Такое развитие событий стало возможным благодаря строительству оборонительных линий на Юге и общему усилению военной мощи России – то есть благодаря военной революции и мобилизации ресурсов на военные цели. Вторжение русской армии в Крым в 1735–1739 годах нанесло решающий удар крымским татарам и практически лишило их возможности производить набеги на южные области России. Таким образом, с одной стороны, перераспределение ресурсов в пользу государства приблизило Сжатие в центральных районах, с другой стороны, оно обеспечило колонизацию Черноземья и предотвратило перерастание Сжатия в экосоциальный кризис.

Классическая теория демографических циклов делит цикл на три периода: периоды восстановления, Сжатия и экосоциального кризиса. В российском случае влияние технологического фактора, военной революции, привело к тому, что вслед за периодом восстановления начался период расширения экологической ниши, период колонизации новых земель, период роста.

Колонизация Черноземья позволила наладить снабжение Центрального района привозным хлебом. Мы употребляем традиционное понятие «Центральный район» для обозначения семи центральных губерний: Московской, Владимирской, Ярославской, Костромской, Нижегородской, Тверской и Калужской. Этот район позже, с развитием промышленности, стали называть также «Центрально-промышленным», чтобы отличать его от «Центрально-Черноземного района», включающего Тульскую, Рязанскую, Курскую, Орловскую, Воронежскую, Тамбовскую и Пензенскую губернии. В XVIII веке, однако, перечисленные черноземные губернии еще не составляли центра Российского государства, а располагались вблизи южной границы – поэтому мы будем называть эти семь губерний просто «Черноземным районом» или кратко «Черноземьем».

Колонизация черноземных областей была важнейшим процессом, определявшим экономическую жизнь России XVIII века. В период с 1678 по 1719 год население четырех черноземных губерний увеличилось с 0,8 до 2,1 млн. человек – в основном за счет переселенцев и беглецов из Центрального региона.[514 - Подсчитано по: Водарский Я. Е. Население России в конце XVII – начале XVIII века… С. 106, 225–227.] Население изобильного Черноземья росло гораздо быстрее, чем население обделенного почвами и климатом, и к тому же перенаселенного Центра, и к концу столетия Черноземный регион обогнал Центральный по численности населения (рисунок 2.1).

рис. 2.1. Рост численности населения Центрального и Черноземного регионов (млн.).[515 - Кабузан В. М. Изменения в размещении населения России в XVIII – первой половине XIX в. М., 1971. Приложение 2.]

Южные помещики из числа высшей знати владели обширными пространствами незаселенных земель – и чтобы привлечь на них поселенцев, они предоставляли им льготы и укрывали беглых. И. Т. Посошков писал, что у знатных землевладельцев на Юге населены беглыми крестьянами «целые села великие». Князь А. Д. Меньшиков в своих трех огромных вотчинах требовал с крестьян лишь небольшой оброк: в переводе на хлеб около 2–3 пудов с души.[516 - Троицкий С. М. Районирование форм феодальной ренты в крупной вотчине России в первой четверти XVIII в. (по архиву князя А. Д. Меньшикова) // Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1968 г. Л., 1972. С. 125.] На юге Черноземья, в Воронежской и Курской губерниях такой уровень оброков сохранялся и в 1760-х годах. Крестьяне на Черноземье имели большие наделы, около 2,5 десятин пашни на душу.[517 - Милов Л. В. Исследование об «Экономических примечаниях» к Генеральному Межеванию. М., 1965. С. 205, 213.] «Великое число земель и легкая работа дают способ земледельцам великое число земли запахивать, – писал князь М. Щербатов, – так что во многих местах они четверть жатвы своей отдают приходящим из Московской губернии за то, что помогают хлеб их убирать».[518 - Цит. по: Лященко П. И. Крепостное сельское хозяйство… С. 107.] О найме работников «немалой платой» говорят и ответы на Сенатскую анкету 1767 года из Тамбовской губернии.[519 - Рубинштейн Н. Л. Указ. соч. С. 252.]

Около половины населения южных губерний составляли однодворцы, которые прежде несли пограничную службу в драгунских полках, затем в ландмилиции, а после ее расформирования (в 1780-х годах) превратились в государственных крестьян. Топографическое описание Курской губернии 1784 года говорит, что средний двор государственных крестьян имел 5 лошадей, 5 коров и чистый сбор в 300 пудов хлеба – в 3–4 раза больше, чем нужно для потребления. По ответам на анкету Вольного экономического общества 1765 года в Острожском уезде Воронежской губернии у средних крестьян было 5 – 15 коров, а у зажиточных – 15–50 коров (для сравнения: во Владимирской губернии на двор приходилась в среднем 1 лошадь и 1 корова).[520 - Там же. С. 258, 282–283.]

О жизни тех времен повествуют рассказы стариков, записанные священником из села Ольшаницы (Орловская губ.) в 1850 году: «Старики со слезами вспоминают золотой век, когда предки их жили без нужды и без горя. Денег было мало, и они были почти не нужны. Продавая за 3 алтына меру пшеницы за 300 или 400 верст, они клали алтыны в горшки. Из алтынов составлялись у них сотни рублей. Кто имел 100 рублей, считался богатеем беспримерным. „Не наживи, – говаривали, – 100 рублей, а имей 100 друзей“. Пчеловодство, множество хлеба и скота дозволяли варить для себя мед, пиво, водку и делали стариков роскошными без всякого ущерба для их состояния. „Поглядел бы, – говорили они, – на тогдашние праздники. То-то ли бы было! Бывало, выставят на стол меду кисейного, пресного, перегонного, пива, а вина-то – хоть залейся!“»[521 - Цит. по: Ковальченко И. Д. Указ. соч. С. 343.]

Высокий уровень жизни на Черноземье объяснялся сравнительно высокой урожайностью и легкостью обработки почв: на обработку десятины ржи здесь требовалось почти вдвое меньше времени, чем в Центральном районе.[522 - Минц Л. Е. Аграрное перенаселение и рынок труда в СССР. М.; Л., 1929. С. 93, 109.] Попытаемся приблизительно оценить продуктивность десятины черноземных полей. Во второй половине XVIII века высев ржи составлял около 10 пудов на десятину, высев овса – около 12 пудов. Урожайность в середине столетия составляла сам-4,6 для ржи и сам-4,2 для овса,[523 - Индова Е. И. Урожаи в Центральной России… С. 144–145.] и в среднем десятина давала примерно 25 пудов чистого сбора (а в нечерноземных областях – 15 пудов). Без привлечения наемной силы крестьянин мог обработать (и обрабатывал в XIX веке) 2,2–2,5 десятины черноземной пашни на душу населения.[524 - Ковальченко И. Д. Указ. соч. 279.] Следовательно, на одного крестьянина (крестьянку), при условии полной отдачи сил приходилось 55–62 пуда! Крестьянину же было вполне достаточно 20 пудов, и ему было некуда девать такое количество зерна: ведь везти приходилось за 300–400 верст. Таким образом, становится понятной легенда о золотом веке, ходившая среди крестьян Черноземья – а также и то, что в действительности, как показал Л. В. Милов, крестьяне в те времена не обрабатывали полностью своих больших наделов:[525 - Милов Л. В. Великорусский пахарь… С. 386.] это было просто ненужно. Становится понятным также и то, какую огромную выгоду могла принести помещикам организация товарного производства зерна на Черноземье – если в центральных областях максимальная рента составляла 7–9 пудов с души, то в черноземных областях она могла составлять 15, 20 и более пудов!

Легенда о золотом веке повествует о патриархальных временах, когда на Юге еще не было товарного производства хлеба и барщинных латифундий. В 20-е годы XVIII века общий объем хлебной торговли оценивался лишь в 2,5 млн. пудов[526 - Рубинштейн Н. Л. Указ. соч. С. 407.] – это было до начала промышленной специализации Центра, когда промысловые села стали кормиться хлебом Черноземья. В 30-е годы поставки с Юга возросли; они осуществлялись гужевым транспортом из ближайших к Центру тульских и рязанских черноземных районов, а также водным путем: в 1737 году в Москву было доставлено 1 млн. пудов зерна из Орловской губернии.[527 - Кафенгауз Б. Б. Очерки внутреннего рынка России в первой половине XVIII века. М., 1958. С. 255.] По некоторым оценкам, в 1730-х годах общая масса товарного хлеба (с учетом винокурения) достигла 10 млн. пудов.[528 - Волков М. Я., Троицкий С. М. О буржуазном расслоении крестьян и складывании рынка наемной силы в России в первой половине XVIII века// История СССР. 1965. № 4. С. 87.] Как отмечают И. Д. Ковальченко и Л. В. Милов, в 1740 – 1750-х годах происходило формирование Московско-Черноземного регионального хлебного рынка, и стремительно рос товарный оборот хлеба.

В 1780-х годах реализация товарного хлеба лишь по двум черноземным губерниям, Орловской и Курской, оценивается в 24 млн. пудов.[529 - Ковальченко И. Д., Милов Л. В. Всероссийский аграрный рынок. XVIII – начало XX века. М., 1974. С. 211–213; Рубинштейн Н. Л. Указ. соч. С. 258, 404.] Очевидно, именно поставками с Юга объясняется наблюдавшееся в это время падение цен на рожь в Центральном районе: эти цены уменьшились со 110 копеек за четверть в среднем в 1741–1750 годах до 87 копеек в 1751–1760 годах.[530 - Миронов Б. Н. Хлебные цены… Приложение. Табл. 1, 2.]

Налаживание хлебного снабжения способствовало выходу Центральных областей из состояния Сжатия, в котором они находились на протяжении 1720 – 1730-х годов. Вероятно, некоторую роль сыграло и отмечавшееся в это время увеличение урожайности (см. таблицу 2.1). В 1740 – 1750-х годах население Центра снова стало расти (рисунок 2.2), хотя темпы роста были меньше, чем на Юге. Антропометрические данные говорят о некотором увеличении роста рекрутов, родившихся в 1740-х годах – то есть об увеличении потребления.[531 - Подсчитано по: Кабузан В. М. Народонаселение России… Табл. 17; Миронов Б. Н. Бремя величия… Табл. 1.]

рис. 2.2. Темпы роста населения по регионам (%)[532 - Подсчитано по: Кабузан В. М. Изменения в размещении… Приложение 2; Рашин А. Г. Население России за 100 лет. М., 1956. С. 44–45. Табл. 19.]

В результате увеличения поставок с Юга крестьяне Центрального района получили возможность заниматься промыслами и обменивать ремесленные изделия на черноземный хлеб. В Московской губернии стали расти промысловые села, в Измайловском, Покровском, Тайнинском развивается текстильное производство, в Гжельской волости – производство посуды. По некоторым подсчетам, к 1760-м годам до двух третей крестьянского населения Московского уезда наряду с сельским хозяйством занималось домашними промыслами. Крестьяне стали конкурентами посадских ремесленников и купцов-мануфактуристов, которым традиционно принадлежало исключительное право заниматься торговлей и ремеслами; помещичьим крестьянам разрешалось торговать лишь съестными припасами с возов. Купцы и посадские люди подавали жалобы на крестьян, нарушающих эти правила, и в начале 1750-х годов было издано несколько строгих указов, по которым никому, кроме настоящих «фабрикантов», не разрешалось вырабатывать промышленные товары. Однако крестьянское производство ремесленных изделий не только продолжало существовать, но и расширялось. В конечном счете ряд указов, изданных в начале правления Екатерины II, дозволил крестьянам свободно заниматься ремесленной и промышленной деятельностью.[533 - История крестьянства России… Т. III. С. 77, 332; Волков С. И. Указ. соч. С. 22, 40, 46, 84, 86.]

Развитие промыслов и появление у крестьян новых ресурсов не осталось незамеченным помещиками – и они сразу же стали увеличивать оброки. Если раньше, на протяжении почти столетия, средний оброк составлял около 25 копеек с души и 50 копеек с души мужского пола, то данные 1742 года говорят о росте ренты примерно до 80 копеек с души мужского пола. К концу правления Елизаветы оброк крестьян на суздальщине и ярославщине достигал 1 рубля 34 копеек с души мужского пола или 5,9 пуда в пересчете на хлеб (см. таблицу 2.2). Оброк с государственных крестьян, составлявший со времен Петра 40 копеек с души мужского пола, в 1745 году был увеличен до 55 копеек, оброк с дворцовых крестьян, формально также равнявшийся 40 копейкам, в 1743–1750 годах составлял в среднем 67 копеек. В 1755 году дворцовый оброк вырос до 1 рубля с души мужского пола, а в 1762 году – до 1 рубля 25 копеек. Поскольку оброк дворцовых и государственных крестьян всегда рассматривался как эквивалент тех оброков, которые платят своим хозяевам помещичьи крестьяне, то его рост был отражением роста ренты в помещичьих хозяйствах. В 1761 году оброк государственных крестьян был увеличен до 1 рубля, и в указе особо отмечалось, что почти все помещичьи крестьяне уже давно платят такой оброк своим владельцам.[534 - Цит. по: Чечулин Н. Д. Очерки по истории русских финансов в царствование Екатерины II. СПб., 1906. С. 121. Это указание позволяет нам считать, что около 1760 года средний оброк составлял примерно 50 коп. с души.] В отношении барщины у нас не имеется статистических данных, но характерно, что в это время появляются помещичьи инструкции, вводящие невиданные ранее нормы отработок – до 1 десятины на душу.[535 - Татищев В. Н. Краткие экономические до деревни следующие записки // Материалы по истории сельского хозяйства и крестьянства России. М., 1987. С. 29.]

2.11. Выводы

В какой мере трехфакторная модель может объяснить развитие России в первой половине XVIII века?

Основным фактором, определявшим это развитие, в начале столетия был технологический. Новая военная революция, слившись с диффузионным влиянием, резко ускорила процесс вестернизации России. Создание империи, прежде всего, означало решительную трансформацию структуры: появление нового структурного элемента, постоянной регулярной армии, отягчение служебных повинностей дворянства, создание нового чиновничества и переформирование элиты, перераспределение ресурсов в пользу государства, значительное увеличение налогов на крестьян. Мобилизация ресурсов позволила создать мощную армию, которая утвердила господство России в Восточной Европе. С точки зрения демографии, наибольшее значение имел не выход России к Балтийскому морю, а прекращение татарских набегов, и в дальнейшем – завоевание Крыма. Это сделало возможным освоение обширных областей Южного Черноземья, что означало новое значительное расширение экологической ниши русского этноса. Колонизация Черноземья была основным содержанием экономической истории России XVIII века, поэтому мы выделяем этот период как особый период российского демографического цикла, период роста.

Однако процессы колонизации Черноземья и роста общей численности населения перемежались с эпизодическим Сжатием в Центральном районе. Сжатие, которое должно было проявиться здесь с естественным ростом населения, было ускорено резким увеличением налогов при Петре I. Преобразовательный экстремизм Петра выразился в чрезмерной мобилизации средств на строительство Петербурга и в конце концов привел к структурному кризису 1723–1726 годов. Этот кризис сомкнулся с традиционалистской реакцией на петровские реформы и вызвал некоторое сокращение налогов и военных расходов, а также временный отказ от строительства Петербурга.

В правление Анны Иоанновны к власти пришла немецкая партия, которая закрепила результаты вестернизационной политики Петра. При этом уровень налогов оставался высоким, и Сжатие в Центральном районе продолжалось. Анализ в рамках неомальтузианской теории обнаруживает в этот период такие характерные признаки Сжатия, как низкий уровень потребления основной массы населения, приостановка роста населения, частые сообщения о голоде и стихийных бедствиях, крестьянское малоземелье, развитие ремесел и торговли. Наблюдается отток населения на юг, однако города растут по-прежнему медленно, что объясняется трудностью переселения из деревни в условиях крепостного права.

Анализ структурной динамики показывает, что усиление давления государства на элиту при Петре I вызвало противодействие, которое в 1730-х годах стало более активным. Внутренняя динамика элиты, увеличение ее численности и уменьшение размеров поместий, в соответствии с демографически-структурной теорией подталкивала дворянство к более активной борьбе. На динамику элиты оказывал важное влияние и диффузионный фактор: вестернизация постепенно пробуждала в дворянстве стремление к роскоши, что требовало увеличения его доходов. Наиболее важным аспектом борьбы между государством и дворянством был вопрос о распределении ресурсов. В условиях, когда совокупные поборы с крестьян Центрального района уже не могли быть увеличены, этот вопрос в значительной степени сводился к проблеме соотношения размеров ренты и налогов.