История России с древнейших времен. Том 3

Еще в 1316 и 1323 году источники западные упоминают о враждебных столкновениях новгородцев с Норвегиею; в 1326 году заключен был мир между ними на 10 лет. В 1337 году у новгородцев началась война со шведами опять по поводу корел, которые подвели шведов, побили новгородских и ладожских купцов и всех христиан, находившихся в их земле, а сами убежали в Выборг и, выходя оттуда, били новгородцев. В следующем году новгородцы с посадником Федором Даниловичем отправились в Неву и стояли под Орешком, пересылаясь с шведским воеводою Стеном; но переговоры кончились ничем; новгородцы возвратились домой; а шведы с корелою много воевали по Обонежью, а потом сожгли посад у Ладоги. Мстить им за это ходили молодцы Довгородские с воеводами: они повоевали шведскую корелу около Выборга, сильно опустошили землю, хлеб пожгли, скот изрубили и пришли домой все здоровы, с полоном. По их удалении шведы вышли из Выборга, воевали Толдогу и оттуда пошли на Вотскую землю, но здесь ничего не взяли, потому что жители поостереглись; копорьяне напали на них в небольшом числе и разбили. После этого пришли послы в Новгород из Выборга от воеводы Петрика и объявили, что шведский князь ничего не знает о войне, начал ее своевольно Стен, воевода. Новгородцы отправили в Выборг своих послов, которые и заключили мир на тех же условиях, на каких помирился князь Юрий Данилович на Неве; относительно же Кобылитской Корелы положено было послать к шведскому князю. В следующем 1339 году новгородцы отправили двоих послов, да еще третьего от владыки, за море, к шведскому князю, и заключили с ним мир по старым грамотам; о короле же сказали так: «Если наши побегут к вам, то секите их и вешайте; если и ваши прибегут к нам, то и мы с ними будем делать то же самое, чтоб из-за них ссоры между нами не было; которые же прежде были за нами, тех не выдадим, потому что они покрещены в нашу веру, да и мало их осталось, все померли гневом божиим». На западе волновались корелы, на северо-востоке, в Двинской области, финские племена также не хотели быть спокойны: под 1329 годом опять встречаем известие, что новгородцы, шедшие в Югру, были перебиты устюжскими князьями. В 1326 году приезжали в Новгород послы из Литвы: брат Гедимина, Воин, князь полоцкий, Василий, князь минский, и князь Федор Святославич; они заключили мир с новгородцами и немцами. Но в 1335 году, несмотря на этот мир и несмотря на то что литовский князь Наримант кормился на пригородах новгородских, Литва повоевала Новоторжскую волость; великий князь был в это время в Торжке и немедленно послал свое войско в Литву, оно пожгли городки литовские – Осечен, Рясну и много других.

Под 1329 годом летопись упоминает об убиении в Дерпте новгородского посла, мужа честного, Ивана Сыпа, но о следствиях этого убийства не говорит ничего. И в Псковской летописи с 1323 до 1341 года мы не встречаем известий о войне с орденом Ливонским. Причина была та, что уже давно, еще с конца XIII века, в Ливонии происходили усобицы. Мы видели, что главным деятелем при утверждении немецкого владычества в Ливонии был епископ рижский, по старанию которого был учрежден рыцарский Орден, необходимо становившийся в служебное отношение к рижской церкви. Но мир не мог долго сохраниться между двумя учреждениями, из которых у одного были материальные средства, право силы, меча, у другого же – одни права исторические и духовные; первое не могло долго подчиняться последнему; но епископы также не хотели уступить магистрам Ордена своего первенствующего положения, и следствием этого была усобица. Особенно разгорелась она при магистре Бруно и архиепископе Иоанне фон-дер-Фехте, причем, не имея достаточно собственных материальных средств для борьбы с рыцарями, епископ и рижане призвали себе на помощь литовцев-язычников! Началась ожесточенная война; в течение 18 месяцев дано было девять битв, большую часть которых выиграли рыцари; но в 1298 году литовский князь Витенес вторгнулся в Ливонию, встретился с войском рыцарей на реке Аа и нанес им страшное поражение: магистр Бруно, 60 рыцарей и множество простого войска полегли в битве; ободренные победою, войска рижские и литовцы осадили орденскую крепость Неумюль, но потерпели под нею поражение от тевтонских рыцарей, пришедших на помощь своим ливонским собратиям. Не видя возможности одолеть Орден материальными средствами, епископы ливонские прибегли к другим: в это время, т. е. в начале XIV века, внимание Западной Европы обращено было на страшный процесс Храмовых рыцарей; великий магистр их уже был в оковах вместе с братиями, находившимися во Франции, и ненависть Филиппа Красивого грозила печальным окончанием процесса. Это подало надежду ливонским епископам, что подобная же участь может постигнуть и Немецкий орден в Пруссии и Ливонии. В 1308 году они подали папе обвинительный лист, в котором приписывали Ордену неуспех в обращении литовцев, обвиняли рыцарей в истреблении жителей Семигаллии, когда те были уже христианами, и проч.; нашлось обвинение и вроде тех, которые тяготели над несчастными Тамплиерами: епископы доносили, что когда рыцарь получал рану в битве, то остальные товарищи добивали его и сожигали тело, по обычаю язычников. Папа Климент V нарядил комиссию на месте для исследования справедливости жалоб; дело кончилось ничем; епископы не удовлетворились таким окончанием его, и когда король польский завел спор с Орденом о земле Поморской, когда архиепископ гнезенский, епископы куявский, плоцкий и познанский встали против Ордена, то архиепископ рижский соединился с ними в надежде, что такое сильное восстание достигнет наконец своей цели – низложения Ордена. Всего больше архиепископ и рижане настаивали на том, что князья литовские и народ их давно были бы христианами и католиками, если б не препятствовали тому рыцари – обвинение, имевшее на своей стороне вероятность: если б в самом деле Литва приняла христианство, то Орден, которого целию было обращение язычников, тем самым должен был прекратить свое существование. Несмотря, однако, на все старания епископов, великий магистр фон-Беффарт выиграл в Авиньоне дело в пользу Ордена, который был оправдан во всех взводимых на него обвинениях: самым лучшим доказательством в пользу Ордена послужило представленное Беффартом папе оригинальное письмо архиепископа и рижан к литовскому князю с просьбою напасть на владения Ордена. Но дело, решенное в Авиньоне, далеко было до окончания своего в Ливонии, потому что при такой долгой борьбе за самые существенные интересы ненависть с обеих сторон достигла высшей степени и не могла скоро потухнуть. Обманувшись в надежде повредить Ордену процессом у папы, рижане обратились опять к прежнему средству и вошли в сношения с литовскими язычниками против рыцарей. Тогда магистр ливонский Ебергарт фон-Монгейм решился покончить дело оружием и, собравши большое войско, осадил Ригу. Около года длилась осада; но наконец рижане, терпя сильный голод, запросили мира и получили его на тяжких условиях: лучшие граждане должны были явиться в стан рыцарей и у ног магистра положить все свои привилегии. Потом, велевши засыпать часть городских рвов и понизить валы, магистр заложил новую крепость, которая должна была сдерживать беспокойное народонаселение.

С тех пор, говорит летописец, как московский князь Иоанн Данилович стал великим князем, наступила тишина великая по всей Русской земле и перестали татары воевать ее. Таково было непосредственное следствие усиления одного княжества, Московского, на счет всех других; в одном древнем памятнике деятельность Калиты обозначена тем, что он избавил Русскую землю от воров (татей) – видно, что предки наши представляли себе Калиту установителем тишины, безопасности, внутреннего наряда, который до тех пор постоянно был нарушаем сперва родовыми усобицами княжескими, потом усобицами князей или, лучше сказать, отдельных княжеств для усиления себя на счет всех других, что вело к единовластию. Борьба эта для усиления себя на счет других с презрением родовой связи и счетов началась давно: Михаил Хоробрит московский, Ярослав тверской, Василий костромской, Андрей городецкий показали ясно новый характер борьбы; борьба Твери с Москвою была последнею сильною, ожесточенною, кровавою борьбою двух княжеств, стремившихся к окончательному усилению. Для Москвы средства к этой борьбе были приготовлены еще при Данииле, начал борьбу и неутомимо продолжал Юрий Данилович. Калита умел воспользоваться обстоятельствами, окончить борьбу с полным торжеством для своего княжества и дал современникам почувствовать первые добрые следствия этого торжества, дал им предвкусить выгоды единовластия, почему и перешел в потомство с именем первого собирателя Русской земли.

Калита умер 31 марта 1341 года, не успев окончить дел своих с Новгородом. До нас дошли две его духовные грамоты: между тремя сыновьями и женою поделил он свое движимое и недвижимое имение: старшему, Семену, отдано 26 городов и селений, в числе которых примыслы Юрия Даниловича – Можайск и Коломна; второму сыну, Ивану, 23 города и селения, из них главные Звенигород и Руза; третьему, Андрею, 21 город и селение, из них известнее Серпухов; княгине с меньшими детьми опять 26. Таким образом, величина уделов следует старшинству: самый старший и материально сильнее, притом города его значительнее, например Можайск был особым княжеством; старшему же должно было получить и великокняжескую область Владимирскую с Переяславлем.

В то самое время как на северо-востоке Русская земля собиралась около Москвы, такое же собирание русских волостей в одно целое происходило и на юго-западе. Давно уже можно было ожидать, что дело собрания старой, Юго-Западной Руси предназначено князьям галицко-волынским, потомкам Романа Великого. Случайные обстоятельства были в пользу этих князей, в пользу скорого собрания Юго-Западной Руси: в старшем сыне Романовом с блестящею храбростию соединялся ясный смысл, государственное понимание, отношения его к брату Васильку волынскому представляют образец братской любви и согласия. Волости не дробятся, ибо сын Василька, Владимир, умирая бездетным, отказывает Волынь сыну Даниилову, Мстиславу; мало того, при сыне Льва, Юрии, видим соединение Галича и Волыни под одну власть; при внуке этого Юрия, Юрии II, видим также соединение обеих волостей, потому что этот князь пишет свои грамоты то во Львове, то во Владимире. Несмотря на все эти благоприятные обстоятельства, Юго-Западная Русь не собралась в одно государство под знаменем своих родных князей из племени Романа Великого; мы не знаем никаких подробностей о княжении внуков Данииловых, мы знаем только имена их и титулы, как они сохранились в грамотах их к Немецкому ордену: читаем в этих грамотах имя Юрия, который называет себя королем русским и князем владимирским; в другой грамоте находим имена сыновей его, Андрея и Льва; наконец, есть позднейшие грамоты от Андреева сына, Юрия, князя всей Малой России. Эти грамоты важны для нас еще в другом отношении: они показывают, что в Галиче и на Волыни бояре и дружина сохранили по-прежнему свое важное значение, ибо грамоты написаны не от имени одного князя, но также от имени знатнейших бояр и дружины вообще; в числе баронов (бояр) упоминается и епископ галицкий; последняя грамота Юрия II относится к 1335 году. Но в то время как Юго-Западная Русь не воспользовалась благоприятными обстоятельствами и закоснела в старине своей, соседние государства, Литовское и Польское, успели усилиться внутри единовластием и приобрели, таким образом, возможность действовать наступательно на Русь. Мы видели, что по смерти Миндовговой предположенное соединение Руси с Литвою не состоялось: литовцы после убиения Воишелкова выбрали себе князя из своего народа. При этом князе и его преемниках продолжалось и окончилось начатое еще прежде утверждение литовского господства в русских княжествах – Полоцком, Туровском и отчасти Волынском. В 1315 г. последовала перемена в династии князей литовских, произведенная знаменитым Гедимином. Примером сильных противоречий, которыми наполнены источники литовской и малороссийской истории, служат известия о происхождении Гедимина: одни говорят, что Гедимин был конюшим великого князя Витенеса, в заговоре с молодою женою последнего убил своего государя и овладел его престолом; другие утверждают, что Гедимин был сын Витенеса и получил престол литовский по смерти отца, пораженного громом; наконец, есть известие, что Гедимин был брат Витенеса.

В самом начале княжения Гедимина уже упоминается о столкновениях его с князьями русскими, галицкими и волынскими; можем принять известие, что эти князья хотели сообща с Немецким орденом сдержать опасные стремления литовского владельца и первые начали против него наступательное движение. Но за верность дальнейших известий о ходе борьбы историк ручаться уже не может; по одним свидетельствам, в 1320 году Гедимин предпринял поход на Владимир Волынский, где княжил Владимир Владимирович, под предводительством которого граждане оказали упорное сопротивление; наконец князь Владимир пал, и стольный город его отворил ворота победителю, причем в войске Гедиминовом литва занимала незначительную часть; большинство же состояло из русских – полочан, жителей Новгородка, Гродна. Таким образом, по одним известиям, Владимирское княжество завоевано Гедимином; но, по другим, Владимир, Луцк и вся земля Волынская досталась Любарту, сыну Гедиминову, которого последний князь этой страны, не имея сыновей, принял к дочери. Здесь сказано, что Луцк вместе с Владимиром взят был Любартом в приданое за женою; а по другим известиям, в Луцке княжил особый князь, Лев Юрьевич, который, испугавшись участи князя владимирского, бросил свой стольный город и убежал в Брянск, где у него были родственники. Луцк поддался Гедимину, и бояре, собранные со всей Волыни, признали его своим князем, удержав прежние права, обычаи, веру. На следующий 1321 год Гедимин двинулся к Киеву, которым владел какой-то князь Станислав; на помощь к нему пришел Олег, князь переяславский, Святослав и Василий, князья брянские, и вместе с ними бежавший из Волыни князь Лев. Над рекою Ирпенем сошлись неприятели – и Гедимин победил; князья Олег и Лев были убиты, Станислав убежал в Брянск с тамошними князьями; Белгород сдался победителю, но Киев выдержал двухмесячную осаду; наконец граждане, не видя ниоткуда помощи, собрались на вече и решили поддаться литовскому князю, который с триумфом въехал в Золотые ворота. Другие города русские последовали примеру Киева; Гедимин оставил везде старый порядок, только посажал своих наместников и гарнизоны по городам. Наместником в Киеве был назначен Миндовг, князь гольшанский. Новгородская летопись под 1331 годом упоминает о киевском князе Федоре, который вместе с татарским баскаком гнался, как разбойник, за новгородским владыкою Василием, шедшим от митрополита из Волыни; новгородцы, провожавшие владыку, остереглись, и Федор не посмел напасть на них.

Как бы то ни было, переворот, произведенный на севере своими князьями, потомками св. Владимира, был произведен на юге князем литовским, который тем или другим способом собрал Русскую землю под одну власть. Гедимин умер в 1339 году, оставив семерых сыновей – Монвида, князя карачевского и Слонимского, который скоро последовал за отцом в могилу; Нариманта-Глеба, князя туровского и пинского, которого мы видели в Новгороде; от второй жены, Ольги, русской родом, Гедимин оставил Олгерда, который, женившись на дочери князя витебского, получил это княжество за женою в приданое; кроме Олгерда от Ольги Гедимин имел другого сына, Кейстута, князя троцкого. От третьей жены, Еввы, также княжны русской, он оставил Любарта-Владимира, князя волынского, Кориата-Михаила, князя новгородского, наконец, Евнутия, князя виленского. Последний, несмотря на то что был самый младший, получил, однако, стольный город отцовский, быть может по стараниям матери своей; но двое старших Гедиминовичей – Олгерд и Кейстут отняли у Евнутия старший стол. Олгерд и Кейстут жили между собою очень дружно, говорит летописец Западной Руси, а князь великий Евнутий, державший старшинство, не полюбился им, и сговорились они между собою, как бы Евнутия из Вильны выгнать. Сговорившись, положили срок, в который день взять Вильну под братом Евнутием. Князь Олгерд из Витебска не поспел к тому сроку, а князь Кейстут один напал на Вильну и прорвался в город; великий князь Евнутий спасся бегством в горы, отморозил ноги и попался в плен. Привезли его к брату Кейстуту; тот отдал его под стражу, а сам послал гонца сказать Олгерду, чтоб шел скорее в Вильну и что Евнутий уже в их руках. Когда Олгерд пришел, то Кейстут сказал ему: «Тебе следует быть великим князем в Вильне, ты старший брат, а я с тобою буду жить заодно». И посадил его на великом княжении в Вильне, а Евнутию дали Изяславль. Потом уговорились оба князя между собою, чтоб всей братьи слушаться князя Олгерда; условились, что добудут, город ли, волость ли, все делить пополам и жить до смерти в любви, не мыслить лиха одному на другого. Олгерд и Кейстут поклялись и сдержали клятву. Так рассказывает летописец Литовский; Московский же летописец говорит, что Олгерд и Кейстут напали внезапно в Вильне на двух братьев, Нариманта и Евнутия; жители города испугались, и Наримант бежал в Орду, а Евнутий сперва во Псков, оттуда в Новгород, из Новгорода в Москву к преемнику Калиты, Симеону Ивановичу, здесь был крещен и назван Иваном (1346 г.).

Но в то время, как единовластие утверждалось в Восточной Руси благодаря князьям московским и в Западной вследствие подчинения ее князьям литовским, в Польше также утвердилось оно после великих смут, происходивших в этой стране в конце XIII и начале XIV века. Мы видели, что в 1300 году в Кракове утвердился чужой князь, Вячеслав, король чешский. Но по смерти Вячеслава Владиславу Локетку, которого характер исправился в школе бедствий, удалось после бесчисленных затруднений утвердиться на троне и успокоить Польшу (1319 г.). Правление Локетка особенно замечательно тем, что с его времени аристократия в Польше уступает место шляхетской демократии, потому что король, имея нужду в шляхте, по причине беспрестанных и тяжких войн, призвал ее на сейм для совещания о делах общественных; таким образом, при Локетке положено начало той шляхетской воли и власти, которые имели такое сильное влияние на будущую судьбу Польши, были главною причиною ее падения. Тщетно сын и преемник Владислава Локетка, Казимир Великий, старался обуздать эту волю и власть и защищать низшее народонаселение: он не мог произвести никакой перемены в этом отношении. В истории Юго-Западной Руси Казимир Великий замечателен тем, что ему удалось присоединить к Польше королевство Галицкое. Как видно, потомство Романа Великого в мужеском колене пресеклось смертию Юрия II, и преемником последнего в Галиче мы видим племянника его от сестры Марии, Болеслава, князя мазовецкого. Но Болеслав возбудил против себя сильное негодование новых подданных: он угнетал их тяжкими податями, насиловал их жен и дочерей, окружил себя поляками, чехами, немцами, раздавал им должности мимо туземцев, наконец, старался ввести латинство. Галичане отравили его ядом; тогда Казимир Великий, пользуясь несогласием бояр относительно выбора князя, в два похода успел овладеть княжеством Мстислава торопецкого и Даниила Романовича (1340 г.)

На восточной стороне Днепра замечательны для нас события, происходившие в княжестве Брянском; замечательны они по соответствию событиям, которые видим в других княжествах русских в описываемое время: везде князья обнаруживают одинакие стремления – усилиться во что бы то ни стало на счет других, и везде борьба эта, ведущаяся по инстинкту самосохранения, принимает суровый характер, сопровождается кровавыми явлениями. Под 1309 годом летописец говорит, что князь Святослав Глебович выгнал племянника своего, князя Василия, из Брянска и сам сел на его место, Василий ушел в Орду жаловаться хану на дядю и в следующем году пришел под Брянск с татарским войском. В городе встал сильный мятеж. В это время находился здесь митрополит Петр, который стал уговаривать Святослава поделиться волостью с племянником или, оставивши ему все, бежать из города, а не биться. Но Святослав надеялся на свою силу и на мужество; был он крепок телом, очень храбр и потому не послушался митрополита, отвечал ему: «Господин! Брянцы меня не пустят, они хотят за меня головы свои сложить». Святослав не хотел даже защищаться в стенах города, но вышел на полдень пути от Брянска и сразился с татарами. Последние, по обычаю, сначала помрачили воздух стрелами, потом, когда дело дошло до копий и сабель, то брянцы-крамольники, как их называет летописец, выдали князя Святослава, бросили стяги и побежали; Святослав остался только с одним двором своим, бился долго, наконец был убит. Митрополит Петр затворился в церкви и там спасся от татар. Князь Василий, овладевши Брянском, не терял времени и случая: в том же году ходил с татарами к Карачеву и убил тамошнего князя Святослава Мстиславича. Смерть Василия брянского помещена под 1314 годом; в 1333 упоминается о походе князя Димитрия брянского на Смоленск с татарами: бились много и заключили мир. В 1340 году брянцы, злые крамольники, по выражению летописца, сошлись вечем и убили князя своего Глеба Святославича, несмотря на увещания митрополита Феогноста. В Карачевском княжестве князь Андрей Мстиславич был убит племянником своим, Василием Пантелеичем, в 1339 году.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

СОБЫТИЯ В КНЯЖЕНИЕ СЫНОВЕЙ ИОАННА КАЛИТЫ (1341–1362)

Симеон Гордый; подручнические отношения князей к нему. – Походы Симеона на Смоленск и Новгород. – Волнения в Новгороде, Твери и Рязани. – События в Ярославле и Муроме. – Дела татарские и литовские. – Олгерд и борьба его с Тевтонским орденом. – Войны Пскова с ливонскими немцами, Новгорода со шведами. – Договор великого князя Симеона с братьями. – Черная смерть. – Кончина и завещание Симеона Гордого. – Соперничество преемника его Иоанна с суздальским князем. – Война с Рязанью. – Судьба московского тысяцкого Алексея Петровича Хвоста. – Усобицы в Муроме, Твери и Новгороде. – Отношения к Орде и Литве. – Смерть великого князя Иоанна. – Торжество его сына Димитрия над суздальским князем. – Московские бояре.

По смерти Калиты все русские князья отправились в Орду; но соперничество их с богатым и сильным московским князем было невозможно, и хан объявил старшего сына Калиты, Симеона, великим князем владимирским. Благодаря усилению Москвы это уже не был теперь один только титул; но чего опасались князья еще со времен Мстислава Храброго, то исполнилось; они перестали быть родичами равноправными и стали подручниками. «Все князья русские даны были под руки Симеона», – говорят летописи. Что князья хорошо понимали эту перемену, что сын Калиты заставил их ее почувствовать, доказательством служит прозвание Гордого, которое они ему дали. Есть известие, что Симеон, созывая князей для известных целей своих, напоминал им, что Русь была только тогда сильна и славна, когда князья беспрекословно повиновались старшему, и что теперь только таким же беспрекословным повиновением ему, Симеону, они могут освободиться от татарского ига; но князья знали разницу между прежними и настоящими отношениями, знали, к чему поведет такая покорность.

Как бы то ни было, князья повиновались Симеону; Тверь не думала более о борьбе: князь ее Всеволод Александрович отказался от мести за отца своего сыну Калиты и отдал за Симеона московского сестру свою Марию в 1346 году, а в 1349 году племянник Александров Михаил, сын великого князя тверского, Василия Михайловича, женился на дочери Симеоновой. В 1351 году летопись упоминает о походе Симеона с двумя братьями – Иваном и Андреем на Смоленск, но послы смоленские встретили его на реке Угре и заключили мир; причины похода и условия мира неизвестны. В то время как Симеон по смерти отца своего находился в Орде, новгородские молодцы, как называет их летописец, повоевали и пожгли Устюжну; жители последней нагнали их и отняли добычу; но потом молодцы эти повоевали Белозерскую волость. Мы видели, что Калита купил Белозерск; Симеон должен был смотреть на этот город уже как на свою собственность; когда он возвратился из Орды, то первым его делом было послать в Торжок за сбором дани, причем сборщики стали притеснять жителей. Новоторжцы послали просить помощи у новгородцев, и те отправили войско, которое внезапно овладело Торжком, схватило великокняжеских наместников и сборщиков дани, перековало их с женами и детьми, укрепило город, а новгородцы между тем послали в Москву сказать Симеону: «Ты еще не сел у нас на княжении, а уже бояре твои насильничают». Новоторжцы, боясь мести великого князя, послали сказать новгородцам, чтоб они садились на коней и спешили к ним на помощь; но чернь новгородская не захотела выступить в поход. Тогда новоторжская чернь, видя, что из Новгорода рать не приходит, встала на бояр, говоря: «Зачем вы призвали новгородцев? Они перехватали княжих людей, и нам теперь приходится за это погибать!» Черные люди вооружились, надели брони, пошли на дворы, где содержались московские пленники, освободили их, а новгородцев выпроводили из города, потом бросились на своих бояр, домы их разграбили, хоромы развезли, села опустошили, одного боярина Семена Внучка убили на вече, остальные убежали в Новгород. Между тем в Москве был съезд всем князьям русским – Симеон Гордый шел в поход на Новгород; с ним вместе отправился и митрополит Феогност. Новгородцы, узнав, что великий князь в Торжке со всею землею Низовскою, начали собирать всю свою волость к себе в город, но сперва попытались кончить дело миром: владыку Василия отправили бить челом к митрополиту, а тысяцкого с боярами – к великому князю. Симеон согласился на мир по старым грамотам новгородским, но. взял за это черный бор по всей волости, и 1000 рублей с Торжка, после чего отпустил наместника в Новгород. По некоторым известиям, Симеон кроме денег потребовал еще неслыханного до тех пор унижения от послов новгородских; прозвание Гордый побуждает верить этому свидетельству. Только в 1347 году Симеон по зову владыки Василия, приезжавшего за тем в Москву, отправился в Новгород, где сел на стол и пробыл три недели.

Сторон княжеских теперь не могло быть более в Новгороде, ибо нельзя стало более выбирать из многих князей; но существование сильных сторон боярских очевидно из рассказов летописца о внутренних делах Новгорода. Под 1342 годом летописец упоминает о смерти посадника Варфоломея, сына Юрия Мишинича; место его заступил прежний посадник Федор Данилович. Вскоре после этого Лука Варфоломеич, как видно сын умершего посадника, против воли Новгорода, не взявши благословения ни у митрополита, ни у владыки, собравши бродячих холопей, пошел за Волок на Двину, поставил городок Орлец и, набравши емчан, опустошил всю землю Заволоцкую по Двине, взял все погосты на щит; потом, отпустивши сына своего Оницифора на Вагу, выехал воевать только с двумястами человек и был убит заволочанами. Когда пришла в Новгород весть о смерти Луки, то черные люди встали на какого-то Андрюшку да на посадника Федора Даниловича, пограбили их домы и села, обвиняя их в убийстве Луки. Федор и Андрюшка убежали в Копорье и сидели там всю зиму до великого поста, когда возвратился с Ваги Оницифор и стал бить на них челом Новгороду. «Федор и Андрюшка заслали убить моего отца», – говорил он. Владыка и Новгород послали архимандрита с боярами в Копорье привести оттуда обвиненных; Федор и Андрей приехали и объявили: «Не думали мы на брата своего Луку, чтоб его убить, не засылали на него». Тогда Оницифор вместе с Матвеем собрали вече у св. Софии, а Федор и Андрей собрали другое вече на Ярославовом дворе; Оницифор и Матвей послали было на это вече владыку, но, не дождавшись его возвращения, ударили на Ярославов двор, были разбиты, Матвей Коска (Козка) с сыном попались в руки врагов, а Оницифор убежал с своими пособниками. Это случилось утром; а после обеда вооружился весь город, разделившись на две стороны; однако владыка Василий с великокняжеским наместником Борисом помирили граждан: крест был возвеличен, а дьявол посрамлен, говорит летописец. После этого, как видно, посадником был избран Евстафий Дворянинец; но в 1345 г. он был лишен посадничества, которое было отдано упомянутому выше Матвею Варфоломеевичу, по всем вероятностям дяде Оницифорову, сыну покойного посадника Варфоломея. «Божиею благодатию, – говорит летописец, – не было лиха между ними», т. е. между старым и новым посадником. Потом, как видно, Матвей опять скоро был свергнут и замещен Дворянинцем, по смерти которого видим в 1348 году посадником опять Федора Даниловича. В 1350 году Федор Данилович был свергнут, и посадничество отдано известному Оницифору Лукиничу, но этим дело не кончилось: скоро Федора выгнали с тремя братьями, пограбили домы их и всю Прусскую улицу; изгнанники отправились сперва во Псков, а потом в Копорье.

В остальных княжествах происходили волнения другого рода. В Твери до 1346 года княжил Константин Михайлович. Стремясь, подобно всем князьям, усилить себя на счет родичей, он начал теснить вдову брата своего Александра, Анастасию, и сына его, Всеволода Александровича, князя холмского, силою захватывал бояр и слуг их. Всеволод не мог сносить этих притеснений и ушел в Москву к Симеону; потом в том же 1346 г. и Константин и Всеволод поехали в Орду, где Константин умер, а Всеволод выхлопотал у хана ярлык на княжение, несмотря на то что у него оставался еще дядя, Василий Михайлович, князь кашинский. Последний, услыхав о братней смерти, спешил также в Орду, но, зная, что туда незачем ездить с пустыми руками, взял дань с племянниковой Холмской волости и отправился; Всеволод, узнавши о поступке дяди и о поездке его в Орду, выехал оттуда к нему навстречу вместе с ханским послом и ограбил его, вследствие чего Василий должен был возвратиться в свою отчину – Кашин. Понятно, что вражда между дядею и племянником не кончилась этим, а только началась. «Была между ними ссора, – говорит летописец, – а людям тверским тягость, и многие люди тверские от такого нестроения разошлись; вражда была сильная между князьями, чуть-чуть не дошло до кровопролития». Однако любопытно, что кровопролития не было: не любили его северные князья, старались кончить дело какими-нибудь другими средствами. В 1349 году епископу Феодору удалось помирить князей; Всеволод уступил Тверь дяде, и оба укрепились между собою крестным целованием, поклялись жить в совете и единстве, и вот когда узнали, что князья помирились, то пошли к ним отовсюду люди в города их и волости, народонаселение умножилось, и все тверпчи сильно радовались. Но радовались они недолго; только что Василий получил ярлык из Орды, как начал опять сердиться на племянника, припоминая, как тот ограбил его на дороге в Орду; средства к угнетению племянника употреблены были и Василием те же самые, какие прежде употреблял Константин: он стал притеснять бояр и слуг холмского князя. Но подобные явления происходили не в одном Тверском княжестве: мы видели, что рязанский князь Иван Иванович Коротопол убил родственника своего, Александра Михайловича пронского. В 1342 году сын убитого Александра, Ярослав, выхлопотал себе ярлык и выгнал самого Коротопола из Переяславля Рязанского, потом встречаем известие, что Коротопол был убит неизвестно где, кем и как, а под 1344 годом упоминается о смерти Ярослава пронского. Под 1349 годом упоминается о смерти рязанского князя Василия Александровича, как видно брата Ярославова, после чего видим в Рязани князем знаменитого Олега Иоанновича. В 1344 году умерли князья Василий Давыдович ярославский и Василий муромский; преемник последнего, Юрий Ярославич, обновил отчину свою Муром, запустелый издавна, со времен первых князей; Юрий поставил двор свой в этом городе, его примеру последовали бояре, вельможи, купцы и черные люди.

В Орде в 1340 году умер хан Узбек; старший сын и преемник его, Тинбек (Инсанбег), был убит в 1342 году младшим братом своим Чанибеком. Пять раз ходил Симеон московский в Орду и всякий раз возвращался оттуда со многою честию и пожалованием, по выражению летописца: о татарских опустошениях, насилиях баскаков и послов не слышно и в княжение Симеона, как в княжение отца его; только раз, под 1347 годом, летописец упоминает о приходе ордынского князя Темира под город Алексин: татары сожгли посад и возвратились в Орду с большой добычею. С отношениями татарскими при Симеоне соединились литовские. Мы видели, что в то самое время, как на северо-востоке усилились московские князья и стали собирать Русскую землю, на юго-западе то же самое дело совершено было князьями литовскими; но как скоро обе половины Руси собрались в два сильные тела, то и вступили в борьбу между собою; Гедимин занят был подчинением себе волостей Юго-Западной Руси; сын его Олгерд, спокойный с этой стороны, обратил внимание на Северо-Восточную. Олгерд, по отзыву нашего летописца, был очень умен, говорил на разных языках, не любил забав и занимался делами правительственными день и ночь; был воздержан, вина, пива, меду и никакого хмельного напитка не пил и от этого приобрел великий разум и смысл, коварством своим многие земли повоевал и увеличил свое княжество. В 1341 году Олгерд явился под Можайском, опустошил окрестности, пожег посад, но города взять не мог. Мы видели, что Евнутий, брат Олгердов, нашел убежище в Москве у Симеона. Но литовские князья, подобно соперникам своим, князьям московским, отличаются большою осторожностию в своем поведении, не любят решительных средств, открытой борьбы, где в одной битве можно потерять собранное многолетними трудами. Олгерд, коварству которого удивляется летописец, вздумал погубить Московское княжество посредством татар, для чего в 1349 году отправил брата своего Кориада к Чанибеку просить у него помощи на Симеона. Тот, узнавши об этом, немедленно послал сказать хану: «Олгерд опустошил твои улусы (юго-западные русские волости) и вывел их в плен; теперь то же хочет сделать и с нами, твоим верным улусом, после чего, разбогатевши, вооружится и на тебя самого». Хан был столько умен, что понял справедливость слов Симеоновых, задержал Кориада и выдал его московскому князю. Олгерд присмирел на время и отправил послов в Москву с дарами и челобитьем, прося освободить брата; Симеон исполнил просьбу. Мало того, оба брата, Олгерд и Любарт, женатые и прежде на княжнах русских и овдовевшие, в один год прислали к Симеону просить за себя двух его родственниц: Любарт – племянницу, княжну ростовскую, а Олгерд – свояченицу, княжну тверскую. Симеон спросился митрополита, и тот разрешил эти браки, вероятно имея в виду пользу, какая могла произойти от них для православной Юго-Западной Руси, где Любарт волынский боролся с Казимиром польским, угнетавшим православие. С Новгородом также было у Олгерда враждебное столкновение в 1346 году: литовский князь вошел в новгородские пределы со всею братьею и со всею литовскою землею, стал на реке Шелони, при впадении в нее Пшаги, и послал объявить новгородцам: «Хочу с вами видеться: бранил меня посадник ваш, Евстафий Дворянинец, называл псом», после чего опустошил страну по рекам Шелони и Луге и пошел домой; новгородцы вышли было против него на Лугу, но возвратились к себе в город, собрали вече и убили посадника своего Дворянинца, крича ему: «Из-за тебя опустошили нашу волость».

Но не одна врожденная осторожность заставляла Олгерда действовать нерешительно против Северо-Восточной Руси; он сдерживался на западе опасною борьбою с Немецким орденом, влияние которого на судьбы Восточной Европы становится, таким образом, еще важнее. Мы видели, что торжеством своим над пруссами Орден был обязан преимущественно их разделению на многие независимые племена, не могшие потому выставить завоевателям дружного сопротивления. Но борьба переменила характер, когда рыцари, окончив завоевание Пруссии, обратились на Литву, ибо здесь благодаря стремлениям Миндовга и его преемников они должны были иметь дело с соединенными силами целой страны, силами, которые постоянно увеличивались, сначала толпами пруссов, которые бежали от ига немцев, потом русскими волостями, входившими в состав великого княжества Литовского. Последние годы тринадцатого и первые четырнадцатого века протекли в опустошительных набегах рыцарей на литовские области и литовцев на владения рыцарей; последним не удалось стать твердою ногою на литовском берегу Немана. Неудачны были речные походы рыцарей по Неману; огромная барка их, сделанная в виде плавучего острожка, села на мель и была сожжена литовцами; одинаково неудачны были и походы сухопутные; взятие литовских крепостей стоило Ордену много трудов и крови. В 1336 году прибыл в Пруссию маркграф Бранденбургский, граф Геннебергский и граф Намурский с многочисленными войсками, чтоб помогать Ордену в войне с язычниками. Магистр Ордена воспользовался удобным случаем, двинулся вместе с союзниками на литву и осадил Пунэ, острожек, служивший пристанищем для литвы, возвращавшейся с набегов. На этот раз в острожке укрылось четыре тысячи окрестных жителей с женами, детьми и со всем имуществом. В христианском ополчении было много военных машин, которые так успешно били в стены острожка, что осажденные скоро увидали невозможность защищаться долее и, несмотря на то, решились лучше погибнуть с женами и детьми, чем сдаться врагу; оборонялись до последней крайности, потратили много народа на вылазках; все способные к бою были покрыты ранами, а между тем часть стен была уже раскачена таранами, другая грозила рухнуть от подкопов. Тогда литвины перебили жен и детей, поклали трупы их на огромный костер, сгроможденный среди крепости, зажгли его и потом стали сами умерщвлять друг друга; большую часть перебил Маргер, начальник крепости, поклявшийся, что по умерщвлении товарищей сам себя лишит жизни; много помогла Маргеру одна старуха, которая обезглавила топором сто ратников и потом убила сама себя при виде входящих неприятелей. Немцы беспрепятственно вступили в крепость; оставшиеся в живых литвины бросались сами под удары их мечей. Маргер сдержал свое слово: он бился еще с горстью отчаянных храбрецов и, когда все они пали, бросился в подземелье, где спрятал жену, убил сперва ее, а потом и самого себя. В таком положении находились дела до 1346 г., когда великим магистром Ордена был избран Генрих фон-Арфберг. Новый магистр начал действовать решительнее своих предшественников, и борьба началась с обеих сторон с большими усилиями, с большим ожесточением. Арфберг проник до Трок, страшно опустошил их окрестности, потом встретился с литовскими и русскими полками Олгерда и поразил их в злой сече, какой еще не было до сих пор между рыцарями и Литвою. Следствием победы было новое опустошение литовских областей. Но Олгерд недолго заставил ждать мести: он вторгнулся с братьями в пределы орденских владений и с лихвою отплатил за недавнее опустошение Литвы; войско Олгердово возвращалось уже домой, обремененное добычею, как было настигнуто великим магистром: произошла новая злая битва, и опять литовцы потерпели поражение. С таким-то опасным врагом должен был бороться Олгерд на западе.

Прекращение внутренней борьбы дало возможность Ливонскому ордену возобновить свои нападения на Псков. В 1341 году без объявления войны немцы убили псковских послов; псковичи отомстили им опустошением ливонских областей и, видя, что скоро должно ожидать сильного нападения, начали кланяться новгородцам, чтоб те дали им наместника и помощь; новгородцы не дали ни того, ни другого, а между тем немцы пришли со всею силою, поставили городок на Псковской земле. Псковичи начали мелкую войну, ездили воевать немецкие села. Как производилась эта война, можно видеть из следующего рассказа летописца: двое удальцов – Филипп Ледович и Олферий Селкович, подговоривши 60 человек поречан, послали спросить островичей: «Хотите ли ехать воевать Латыгору?» Островичи согласились и назначили срок, когда собраться всем вместе на княжем селе – Изгоях. Поречане выехали в назначенное место и время; но островичи замедлили, а между тем немецкий отряд, состоявший более чем из 200 человек, явился опустошать Псковскую область; 60 человек псковичей, не дожидаясь товарищей, схватились биться с немцами, бились с солнечного восхода до полудня, потеряли Ледовича и Селковича и еще семь человек своих, утомились и отступили: очень было им тогда притужно, говорит летописец. Немцы не преследовали их, а начали переправлять трупы своих убитых за реку Великую; в это время явились островичи с посадником своим Васильем Онисимовичем, ударили с свежими силами на немцев, одних убили, другие потонули в реке, а те, которые переплыли ее с трупами, бросились бежать, покинувши мертвых. Потом 50 молодых псковичей сговорились идти на немцев под начальством Калеки Карпа Даниловича, и в то же самое время немцы переехали Нарову-реку и стали воевать псковские села по берегу; Карпова дружина встретилась с ними на Кушели, у села на болоте, схватились биться крепко и убили на припоре20 немцев, а остальные побежали прочь со стыдом, бросивши все, что пограбили. Зимою 1342 года Володша Строилович поднял псковичей воевать немецкие села; поехали по озеру, по льду, и, услыхав, что немцы воюют село псковское Ремду, отправились туда и поразили их.

Еще при самом начале неприятельских действий псковичи, видя, что ниоткуда нет помощи, послали в Витебск, к литовскому князю Олгерду, велели сказать ему: «Братья наши, новгородцы, нас покинули, не помогают нам; помоги нам ты, господин!» Олгерд не оставил псковского слова без внимания и приехал во Псков сам с братом своим Кейстутом, полками литовскими и русскими. Воевода Олгердов, князь Юрий Витовтович, отправился на границу добывать языка и наткнулся на сильную рать немецкую, которая шла к Изборску. Потерявши 60 человек своей дружины, Юрий прибежал в Изборск, и на другой день явились под этим городом немцы, «загордившись, в силе тяжкой, без бога, с пороками, городами и со многим замышленном, и оступили город Изборск, хотя пленить дом св. Николы». Тяжко было в то время Изборску, послали жители его гонца во Псков «со многою тугою и печалию», но князь Олгерд, и Кейстут, и мужи их литовники отреклись идти против немецкой силы; Олгерд говорил псковичам: «Сидите в городе, не сдавайтесь, бейтесь с немцами, и если только не будет у вас крамолы, то ничего вам не сделают. А если мне пойти с своею силою на великую их силу, то сколько там падет мертвых и кто знает, чей будет верх? Если, бог даст, и мы возьмем верх, то сколько будет побито народу, а какая будет из этого польза?» Пять дней стояли немцы под Изборском и вдруг отступили, пожегши пороки и города свои, не зная, что в Изборске воды не было и что он потому не мог долго держаться. После этого псковичи приняли много труда, уговаривая князя Олгерда креститься и сесть у них во Пскове на княжении; Олгерд отвечал «Я уже крещен, я уже христианин, в другой раз креститься не хочу и садиться у вас на княжение не хочу». Он согласился только на то, чтоб сын его Андрей крестился и остался княжить в Пскове. Но, уезжая из Пскова, Олгерд и Кейстут истребили в Псковской области хлеб и травы, так что зимою у жителей пало много лошадей и скота от бескормицы. Тогда псковичи, видя, что помощи нет ниоткуда, помирились с Новгородом. Иначе рассказывает дело новгородский летописец: в начале войны, по его словам, псковские послы приехали в Новгород с поклоном. «Идет на нас рать немецкая, – говорили они, – кланяемся вам, господам своим, обороните нас». Новгородцы, не медля нимало, запечатали все общины и выступили в поход, кто в великую пятницу, а кто в субботу. Но когда они дошли до села Мелетова, приехали опять послы псковские и объявили: «Кланяемся вам: рати на нас нет; пришли немцы, но они ставят город на рубеже на своей земле». Новгородцы сначала хотели продолжать путь, но потом послушались просьбы послов и возвратились домой.

В мае 1343 года псковичи, уговорившись с изборянами, подняли всю область Псковскую и поехали воевать немецкую землю. Пять дней и пять ночей воевали они неприятельские села около Медвежьей головы (Оденпе), не слезая с лошадей, воевали там, где не бывали их отцы и деды, и поехали назад во Псков с большим полоном. Немцы, собравши силу, погнали вслед за ними и догнали недалеко от Нового городка (Нейгаузена) немецкого, на Малом Борку. Стали псковичи на бой, помолились святой Троице, святым князьям своим Всеволоду и Тимофею (Довмонту), простились друг с другом и сказали: «Не опозорим отцов, потянем за св. Троицу и за св. церкви, за свое отечество!» Была сеча большая, и бог помог псковичам: побили они немцев и стали на костях, потерявши 17 человек убитыми; кроме того, некоторые из них обеспамятели от бессонницы и погибли, блуждая по лесу; иные, впрочем, вышли после рати. Между тем еще при самом начале битвы Руда, священник борисоглебский, пригнал в Изборск и распустил лихую весть, что всех псковичей и изборян немцы побили; ту же весть перенес и во Псков. Здесь поднялся плач и вопль, какого никогда прежде не бывало; отрядили гонцом в Новгород Фому, старосту поповского, сказать там: «Псковичи все побиты, а вы, новгородцы, братья наши, ступайте скорее, чтоб немцы не взяли прежде вас города». Опамятовавшись, однако, немного, послали проведать, точно ли правду сказал Руда, и нашли, что псковичи, которых считали мертвыми, спокойно спят в стане под Изборском. Сильная радость сменила горе, когда пришла во Псков эта добрая весть. Лет шесть потом не было слышно о немцах; но в 1348 году, когда войско псковское находилось в новгородских областях, помогая Новгороду в войне со шведами, немцы начали жечь псковские села, а весною 1349 года отряд их явился внезапно у Изборска. В это время жил во Пскове литовский князь Юрий Витовтович; он вышел против немцев и был убит при первой стычке: была тогда во Пскове скорбь и печаль великая, все духовенство проводило князя, и положили его в церкви св. Троицы. В том же году немцы поставили новую крепость над рекою Наровою, псковичи подняли всю свою область и поехали – одни в лодках, другие на лошадях, приехали к Новому городку, обступили и зажгли его; немцы и чудь, которые в нем были, одни сгорели, другие пометались из крепости и были побиты псковичами. Во всех этих войнах не упоминается о князе Андрее Олгердовиче: он не жил сам во Пскове, а держал наместника. Пока этим наместником был храбрый и любимый Юрий Витовтович, псковичи молчали; но после смерти его они послали сказать Андрею: «Тебе было, князь, сидеть самому во Пскове на княжении, а наместниками Пскова не держать: когда тебе неугодно сидеть у нас, в другом месте княжишь, то наместников твоих не хотим». Этим поступком псковичи накликали на себя новых врагов: Олгерд и Андрей немедленно захватили в своих владениях всех купцов псковских, товар у них отняли, самих отпустили только тогда, когда они заплатили окуп; кроме того, Андрей из Полоцка повоевал псковские села; псковичи отомстили ему тем же.

В отношениях Пскова к Новгороду произошла важная перемена вследствие войны шведской. Еще во время малолетства короля Магнуса Ерихсона собрана была в Швеции десятина для крестового похода на русских – язычников, как величались они в папских буллах. В 1348 году Магнус предпринял этот поход. Послы его явились в Новгород и объявили вечу от имени короля: «Пришлите на съезд своих философов, а я пришлю своих, пусть они поговорят о вере; хочу я узнать, какая вера будет лучше: если ваша будет лучше, то я иду в вашу веру, если же наша лучше, то вы ступайте в нашу веру, и будем все как один человек; если же не хотите соединиться с нами, то иду на вас со всею моею силою». Владыка Василий, посадник Федор Данилович, тысяцкий Авраам и все новгородцы, подумавши, велели отвечать Магнусу: «Если хочешь узнать, какая вера лучше, наша или ваша, то пошли в Царьград к патриарху, потому что мы приняли от греков православную веру, а с тобою нам нечего спорить о вере; если же тебе есть какая-нибудь от нас обида, то шлем к тебе на съезд», – и послали к нему Авраама тысяцкого с боярами. Но Магнус отвечал послам: «Обиды мне от вас нет никакой; ступайте в мою веру, а не пойдете, так иду на вас со всею моею силою»; и, отпустивши послов с этим ответом, осадил Орешек, стал крестить ижорян в свою веру, а которые не захотели креститься, на тех рать пустил, всем попавшимся в его руки русским велел стричь бороды и потом перекрещивать их в латинство. Но русские скоро показали, что у них бороды опять отросли, говорит шведская хроника; новгородцы отправили против неприятеля известного нам Оницифора Лукича с малою дружиною; но Оницифору удалось с потерею только трех человек из своего войска перебить 500 человек шведов, других взять в плен и казнить переветников. Между тем посадник Федор Данилович с наместниками великокняжескими, со всею волостью Новгородскою и псковичами двинулся к Ладоге, пославши сказать великому князю Симеону: «Приходи, князь, к нам оборонять свою отчину, идет на нас король шведский, нарушивши крестное целование». Симеон отвечал: «С радостию иду, но держат меня дела ханские». Спустя несколько времени Симеон выступил в поход, но, дошедши до Ситна, возвратился назад в Москву: гонец привез ему известие, что хан выдал ему Олгердова брата Кориада; тогда московские полки повел в Новгород брат Симеонов Иоанн. Этот князь пришел в Новгород, но в Ладогу, к новгородскому войску, не отправился, а между тем королю удалось овладеть Орешком, где он захватил и послов новгородских, Авраама тысяцкого с товарищами. Удовольствовавшись взятием Орешка, Магнус оставил в нем наместников, а сам отправился в Швецию; князь Иоанн, услыхав о взятии Орешка, также ушел назад в Москву, и новгородцы с псковичами одни отправились осенью к Орешку и взяли его. Но, идучи к Орешку, новгородцы, по выражению летописца, дали жалованье Пскову, определили: посадникам новгородским во Пскове не сидеть, не судить: от владыки судить во Пскове псковичу, из Новгорода псковитян на суд не вызывать ни дворянами, ни подвойскими, ни софьянами, ни изветниками, ни биричами – и назвали Псков младшим братом Новугороду. Впрочем, есть известие, что псковитяне плохо отблагодарили новгородцев за это жалованье: они не хотели долго стоять под Орешком, и когда новгородцы просили, чтоб они ушли по крайней мере ночью, то псковичи не хотели исполнить и этой просьбы, но вышли из стана нарочно в полдень, с громкою музыкою. Через год Магнус приплыл опять к русским берегам, переночевал под Копорьем и, узнавши о приближении новгородского войска, ушел назад в море, где ждала его буря, истребившая много шведской рати в устье реки Наровы; а новгородцы пошли к Выборгу, пожгли окрестности, посад и разбили шведов, сделавших вылазку из города, наконец, в Дерпте разменяли пленных с обеих сторон и заключили мир.

Опасная борьба шла на западных границах; внутри разных княжеств происходили волнения, усобицы княжеские, заставлявшие народ выселяться из родной стороны; но Московское княжество было спокойно и при Симеоне, как при отце его; народ не терпел ни от татар, ни от усобиц. Симеон жил мирно с братьями, до нас дошел любопытный договор его с ними. Договор начинается так: «Я, князь великий Симеон Иоаннович, всея Руси с своими братьями младшими, с князем Иваном и князем Андреем, целовали между собою крест у отцовского гроба. Быть нам заодно до смерти, брата старшего иметь и чтить в отцово место; а тебе, господин князь великий, без нас не доканчивать ни с кем». Все эти выражения с первого разу напоминают старину, но в старину князья не иначе называли друг друга как: брат, отец, сын, в договоре же Симеона младшие братья, обещая, что будут держать старшего в отцово место, не смеют, однако, или не хотят, или не умеют назвать его: отче! но постоянно называют: «Господин, князь великий!» Любопытно также, что братья всего больше толкуют о собственности, о своих участках, младшие выговаривают, чтоб старший брат не обидел, чего не отнял у них; также: «Кто из нас что примыслил или прикупил или кто вперед что прикупит или примыслит чужое к своим волостям, то все блюсти, не обидеть».

Если в княжение Симеона Русь не испытала ни кровавых усобиц, ни татарских опустошений, зато в 1352 году явилась страшная язва – черная смерть; в 1353 году она поразила в Москве митрополита Феогноста, самого великого князя, двоих сыновей и брата Андрея. Симеон умер еще очень молод, 36 лет; он также оставил завещание, в котором отказал удел свой и все движимое и недвижимое имение жене, по смерти которой все это переходило к брату Симеонову, великому князю Иоанну. Это обстоятельство важно в том отношении, что два удела Московского княжества соединились теперь в один, и, таким образом, сила великого князя Иоанна увеличивалась вдвое. Мы видели, что третий сын Калиты, Андрей, умер в одно время с Симеоном, и уже по смерти его родился у него сын Владимир, получивший только один удел отцовский. В завещании Симеона любопытно следующее наставление братьям, из которого оказывается оседлость бояр вследствие нового порядка вещей, явление старых отцовских бояр, хранителей правительственных преданий, добрых советников, которых мы так мало видим прежде: «По отца нашего благословенью, что приказал нам жить заодин, также и я вам приказываю, своей братье, жить заодин; лихих людей не слушайте, которые станут вас ссорить; слушайте отца нашего, владыки Алексея, да старых бояр, которые отцу нашему и нам добра хотели. Пишу вам это слово для того, чтоб не перестала память родителей наших и наша, чтоб свеча не угасла».

У брата Симеонова Иоанна явился соперник в искании великого княжения Владимирского – то был Константин Васильевич, князь суздальский. Если мы предположим, что Константин происходил от Андрея Ярославича, а не Александровича и был, таким образом, дядею сыновьям Калиты, то и тогда он не имел права на старшинство, ибо взял бы его не по отчине и не по дедине: ни отец, ни дед его небыли великими князьями. Константин суздальский искал великого княжения не по старым правам, во по новым понятиям и отношениям, по которым всякий князь вмел право в том случае, когда был отважен, богат и силен. Об отваге Константина свидетельствует летопись, говоря, что он княжил честно и грозно, оборонял отчину свою от сильных князей и от татар, причем под сильными князьями нельзя разуметь других, кроме московских. Если Константин не мог быть богат собственною казною, чтоб перекупить ярлык у московского князя, то мог получить денежную помощь из Новгорода, жители которого, притесненные Калитою, смиренные Симеоном, не могли надеяться добра от сильной Москвы и старались, чтоб великое княжение перешло к другому князю, послабее; узнавши о смерти Симеона, они отправили немедленно посла своего в Орду просить великого княжения Константину суздальскому. Но все их старания были напрасны: хан отдал ярлык Иоанну московскому. Впрочем, сначала ни суздальский князь, ни новгородцы не обратили внимания на ярлык: Константин помирился с Иоанном перед своею смертию, в 1354 году; с Новгородом у московского князя полтора года не было мира.

В год смерти Симеоновой рязанцы взяли Лопасню, захватили здесь наместника Александра Михайловича, отвели в Рязань и держали там в большом томлении, пока не выкупили его из Москвы. Лопасня, принадлежавшая к уделу малолетнего серпуховского князя, Владимира Андреевича, и шесть других мест были потеряны; но этот урон был вознагражден другими приобретениями в Рязанской области. Внутри Московского княжества в правление Иоанна произошло следующее замечательное событие. Мы уже имели случай говорить, что при оседлости князей и бояре их должны были приобрести большое значение в княжестве; большее значение должен был приобрести и тысяцкий, получивший возможность отправлять свою важную должность при нескольких князьях сряду без смены, могла даже явиться наследственность должности в одном роде. Но при таких обстоятельствах власть тысяцкого при непосредственных отношениях этой власти к городовому народонаселению могла быть опасна другим боярам, которых влияние стеснялось влиянием тысяцкого, потом могла быть опасна и самой власти княжеской. В описываемое время должность московского тысяцкого отправлял боярин Алексей Петрович Хвост. При Симеоне Гордом он поднял крамолу против великого князя, был изгнан, лишен своих волостей; все три брата: Симеон, Иоанн и Андрей – поклялись не принимать к себе в службу мятежного боярина, ни детей его; Иоанн особенно поклялся не отдавать Алексею Петровичу той части его имения, которую он, Иоанн, получил от брата своего, великого князя Симеона, и несмотря на все это, Алексей Петрович является тысяцкимв княжение Иоанна. Но зимою, 3 февраля 1357 года, рано, во время заутрени, тело Алексея Петровича было найдено на площади со всеми признаками насильственной смерти; никто не видал, как совершилось убийство; но слух шел, что бояре собирали на тысяцкого тайный совет, строили ковы, и погиб он от своих товарищей, общею всех думою, как погиб Андрей Боголюбский от Кучковичей. Сильный мятеж встал в городе вследствие этого убийства, и большие бояре московские отъехали в Рязань с женами и детьми; но в следующем году великий князь перезвал к себе опять из Рязани двоих бояр – Михаила и зятя его Василия Васильевича.

В других княжествах продолжались прежние явления. В Муромской волости в 1354 году князь Федор Глебович, собравши большое войско, пошел к Мурому на тамошнего князя Юрия Ярославича, выгнал его и сам сел на его место. Муромцы были ему рады и пошли с ним в Орду; но спустя неделю по отъезде Федора пришел в Муром прежний князь, Юрий, собрал остальных жителей Мурома и пошел также в Орду судиться с Федором. По суду ханскому муромское княжение досталось Федору Глебовичу; Юрий был выдан сопернику, который посадил его в крепкую тюрьму, где он и умер. В Твери продолжалась вражда между дядею Василием Михайловичем и племянником Всеволодом Александровичем холмским. В 1357 году митрополит Алексей приехал во Владимир, и туда явился к нему князь Всеволод Александрович с жалобою на дядю. По митрополичью слову, Василий Михайлович, заключив договор с великим князем московским, также приехал во Владимир судиться с племянником пред митрополитом, с ним вместе приехал и владыка тверской Федор; много было между князьями споров, глаголания, как говорит летописец, но конечный мир и любовь не состоялись. Московский князь, как видно, держал сторону дяди, Василия, потому что когда потом оба соперника отправились в Орду и Всеволод хотел пробраться туда через Переяславль, то наместники московские не пустили его, и он принужден был уехать в Литву. Немудрено, что и в Орде дело было решено также в пользу дяди; здесь хан и ханша без суда выдали Всеволода Василию; и было, по словам летописца, Всеволоду от дяди томление большое, много натерпелись и бояре, и слуги холмского князя, и черные люди.

Но у сына Александрова был могущественный союзник, Олгерд, князь литовский, женатый на родной сестре его. Неизвестно, каким образом удалось Всеволоду уехать в Литву; но когда он возвратился оттуда в 1360 году, то Василий уступил племянникам треть их отчины. Из других князей летопись упоминает под 1354 годом о смерти Димитрия Федоровича стародубского, которому наследовал брат его Иван Федорович. В 1359 г. умер смоленский князь Иван Александрович, и его место заступил сын его Святослав.

В Новгороде в 1354 году посадник Оницифор Лукич добровольно отказался от своей должности, и на его место был избран Александр, брат убитого Дворянинца. Но потом, в 1359 году, упоминается уже другой посадник, Адриан Захарыч, у которого в этом году было отнято посадничество, но не всем городом, а только одним Славенским концом; на место Адриана был избран Сильвестр Лентеевич. Но другие части города не согласились на это избрание, и на Ярославове дворе произошла сеча, потому что жители Славенского конца явились в доспехах и разогнали безоружных заречан, бояр многих били и грабили, одного убили до смерти. Это повело к новой усобице: Софийская сторона вооружилась, чтоб отомстить за бесчестье братьев своих, а Славенская по необходимости, чтоб защищать имение и головы свои; три дня враждебные стороны стояли друг против друга, славенцы переметали уже мост, как пришли два владыки – старый, Моисей, из монастыря, где жил на покое, и новый Алексей, с архимандритами и игуменами. Владыки стали благословлять народ, говоря: «Дети! не накликайте себе брани, а поганым похвалы, святым церквам и месту этому пустоты, не сходитесь на бой». Толпы послушались и разошлись; но села Селивестровы были опустошены, взято много сел и у других славенцев, причем погибло много и невиноватых; посадником был избран Никита Матвеевич, как видно сын прежнего посадника Матвея.

В орде хан Чанибек был убит в 1357 году сыном своим Бердибеком; русский летописец говорит об убитом, что он был очень добр к христианству и при нем была большая льгота земле Русской. В этом же году летописец упоминает о татарском после Кошаке, от которого была большая истома князьям русским. Бердибек был убит сыном своим Кулпою, Кулпа Неврусом. В 1358 году сын Бердибеков, Мамат-хожа, пришедши в Рязанскую землю, прислал в Москву к великому князю с предложением установить твердые границы между Московским и Рязанским княжествами; но великий князь не пустил Мамат-хожу в свою отчину. Опаснее был враг на западе: под 1356 годом летописец говорит, что литовцы овладели Ржевою, в тот же самый год Олгерд приходил под Брянск и под Смоленск и пленил сына у князя Василия смоленского. Этот Василий в том же году пришел из Орды с ярлыком на Брянск, утвердился здесь, но скоро умер; после его смерти, по словам летописца, был в Брянске мятеж от лихих людей, смута великая и опустение города, после чего стал владеть Брянском великий князь литовский. В 1358 году войско тверское и можайское отняло Ржеву у литовцев; в 1359 году смольняне воевали Бельчу. Но Олгерд не любил отдавать назад раз что-нибудь взятое: в том же году он приходил под Смоленск, сын его Андрей взял опять Ржеву, и в 1360 году сам Олгерд приезжал смотреть этот город, верно боясь, чтоб русские в другой раз не отняли его у Литвы. Но к счастию для слабых княжеств, Смоленского и Тверского, Олгерд постоянно сдерживался на западе Тевтонским орденом: борьба с рыцарями шла одинаково неудачно для Литвы и при наследнике Арфберга, Винрихе фон-Книпроде. В 1360 году Олгерд, Кейстут и сын последнего Патрикий сошлись с великим магистром на границах литовских: битва продолжалась целый день, и рыцари одержали победу. Напрасно Кейстут старался остановить бегущих и возобновить битву: его свалили с коня, Патрикий ринулся в середину неприятелей для спасения отца, но также был сброшен с лошади, поднялся и отбивался до тех пор, пока подоспел отряд литовцев и выручил его из беды; но отца спасти не мог. Кейстута отвезли в Мариенбург, столицу Ордена, и засадили в тесную тюрьму; день и ночь стояла у дверей стража и не пускала к пленнику никого, кроме слуги, приносившего пищу, но этот слуга, приближенный к магистру, отличавшийся своею верностию, был родом литвин, в молодости захваченный в плен и окрещенный. Ежедневный разговор с Кейстутом на родном языке, злая судьба и знаменитые подвиги литовского богатыря разбудили в нем давно уснувшую любовь к старому отечеству: он дал средство Кейстуту уйти из заточения и достичь двора зятя своего, князя мазовецкого. Кейстут не хотел возвращаться на родину, не отомстивши рыцарям: он взял у них два замка и с добычею возвращался домой, как на дороге был захвачен орденским отрядом, вторично попался в неволю, вторично ушел из нее и опять начал готовиться ко вторжению в Пруссию. К 1362 или 1363 году относят победу Олгерда над татарами при Синих водах, следствием которой было очищение Подолии от татар.

У Новгорода со шведами, а у Пскова с Ливонским орденом войны не было в княжение Иоанна; встречаем только известие о двукратном походе псковичей к Полоцку.

В 1359 году умер Иоанн московский, кроткий, тихий и милостивый князь, по словам летописца. Иоанн умер еще очень молод, 33 лет, оставив двух малолетних сыновей, Димитрия и Ивана, и малолетнего племянника Владимира Андреевича. Следовательно, Московское княжество по смерти Иоанна находилось точно в том же положении, как и по смерти Калиты, разделялось на три участка, а именно: старший сын Иоанна Димитрий получил удел дяди Симеона, младший, Иван, участок отца своего, а двоюродный их брат Владимир удержал волость отца своего Андрея. Но Иван скоро умер (1365 г.), и Димитрий опять соединил два участка, при которых владел еще Владимирскою великокняжескою областию с прикупами дедовскими; Владимир Андреевич имел только один участок отцовский, борьба между братьями была поэтому невозможна, и Владимир должен был подчиняться распоряжениям Димитрия, как увидим впоследствии.

Казалось, что ранняя смерть Иоанна будет гибельна для Москвы, ибо малютка сын его мог ли хлопотать в Орде, мог ли бороться с притязаниями других князей? И действительно, когда все князья явились в Орде и недоставало одного московского, то хан отдал великокняжескую Владимирскую область князю суздальскому, который получил ее не по отчине и не по дедине, повторяет летописец, следовательно, безо всякого права. Еще замечательнее здесь то, что добыл у хана ярлык не старший из суздальских князей – Андрей Константинович, но младший – Димитрий. Андрей, по словам летописца, не захотел взять ярлыка; есть известие, будто он говорил: «Доискиваться ярлыка – потратить только деньги, а потом, когда вырастет законный наследник Димитрий московский, то надобно будет воевать с ним, притом должно нарушить клятву, данную отцу его». Димитрий Константинович думал иначе: он поехал во Владимир и, чтоб упрочить его за собою, остался жить в этой древней столице великокняжеской. Но Москва не думала уступать. Бояре ее, привыкшие быть боярами сильнейших князей, князей всея Руси, не хотели сойти на низшую степень и начали стараться добыть ярлык своему князю. Малютка Димитрий отправился в Орду; но там нельзя было ничего добиться при сильной смуте, когда один хан сменял другого: Неврус был свергнут и убит заяицким ханом Хидырем (Хидрбег). Хидырь был убит сыном своим Темир-Ходжею; наконец, Орда разделилась между двумя ханами: Абдулом (Аbdullah), именем которого правил сильный темник Мамай, и Мюридом. Московские бояре отправили послов к последнему, и он дал ярлык малолетнему их князю. Есть известие, что за Димитрия московского хлопотали в Орде также родственники его, князья ростовские и тверские, вероятно думавшие, что гораздо безопаснее для них иметь на владимирском столе малютку, чем взрослого. Бояре посадили на коней всех трех малолетних князей своих, Димитрия, Ивана и Владимира, и выступили с ними на Димитрия Константиновича. Последний не мог противиться московским полкам, и внук Калиты получил великое княжение Владимирское (1362 г.).

Таким образом, бояре московские, упрочив первенство за молодым князем своим, оправдали отзыв об них Симеона Гордого. Но кто же были эти бояре, которые, по выражению Симеона, отцу его добра хотели? Мы видели, что еще к Юрию Даниловичу в Москву пришел служить из Южной Руси боярин Родион Несторович. В 1340 году великий князь Иоанн Данилович Калита отправил рать свою под Смоленск с двумя воеводами: Александром Ивановичем и Федором Акинфовичем. Последний должен быть сын знаменитого Акинфа, который по неудовольствию на Родиона отъехал в Тверь и погиб при Переяславле; сыновья Акинфа могли перейти опять из Твери в Москву, тем более что летописец упоминает перед тем об отъезде многих тверских бояр в Москву, а что у Акинфа были два сына – Федор и Иван, это мы знаем также из летописи. В 1348 году вместе с князем Иваном ходил в Новгород воеводою из Москвы Иван Акинфович. Наконец, мы видели действующим в Ростове боярина Василия Кочеву. При Симеоне Гордом наместниками его в Торжке были Михаил Давыдович и Иван Рыбкин, да сборщик податей Борис Семенов. Вознамерившись жениться на княжне тверской, Симеон послал за невестою Андрея Кобылу и Алексея Босоволокова. Вскоре после этого по очень важному делу Симеон отправил в Орду Федора Хлебовича (в некоторых летописях – князя Федора Глебовича, следов. муромского) и с ним киличеев или мечников – Федора Шубачеева и Аминя. В 1352 году Симеон отправил в Константинополь послами Дементия Давыдова и Юрия Воробьева; мы видели уже прежде одного Давыдовича, Михаила, наместником в Торжке. В 1353 году наместником серпуховского князя в Лопасне был Михаил Александрович, тогда как прежде мы видели Александра Ивановича воеводою при Калите. Большими боярами в Москве при Иоанне Иоанновиче были, как мы видели, Михаил и зять его Василий Васильевич, бесспорно тысяцкий, род которого производится от Протасия, приехавшего в Москву с князем Даниилом Александровичем и бывшего здесь тысяцким. Сын его Василий, отец нашего Василия, по родословным книгам, был также тысяцким: отсюда объясняется соперничество и вражда этого рода с Алексеем Петровичем Хвостом; дед нашего Василия называется Протасием в родословных книгах, в летописи же – Вельямином; могло быть, что он имел два имени, по обычаю того времени. В духовной Калиты упоминается Борис Ворков, который служил великому князю и за это получил от него село в Ростовской области. Свидетелями договора между великим князем Симеоном и братьями его были: Василий… тысяцкий, Михаил Александрович… Васильевич, Василий Окатьевич, Ананий Окольничий… Иван Михайлович. Дьяком при Иоанне Калите был Кострома, при сыне его Иоанне – Нестерко.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

КНЯЖЕНИЕ ДИМИТРИЯ ИОАННОВИЧА ДОНСКОГО (1362–1389)

Следствия усиления Москвы для других княжеств. – Св. Алексей и св. Сергий. – Вторая борьба Москвы с Тверью. – Война рязанская. – Торжество московского князя над тверским. – События в Литве по смерти Олгерда. – Борьба Москвы с Ордою. – Поражение русских на реке Пьяне. – Победа их на Воже. – Куликовская битва. – Нашествие Тохтамыша. – Сын великого князя в Орде. – Война с Рязанью. – События в Нижнем Новгороде. – Отношения великого князя Димитрия к двоюродному брату Владимиру Андреевичу. – Уничтожение сана тысяцкого и судьба боярина Вельяминова. – Отношения Москвы к Новгороду. – Войны Пскова с ливонскими немцами. – События в Литве. – Смерть великого князя Димитрия и его завещание. – Значение княжения Димитриева. – Московские бояре

Преждевременная смерть Иоанна и малолетство сына его вместо вреда, какого, по-видимому, должно было ожидать от них для Московского княжества, послужили только для того, чтобы показать всю силу последнего: благодаря этой силе, скопленной дедом, дядею и отцом, одиннадцатилетний Димитрий московский получил первенство между всеми князьями Северо-Восточной Руси. Мы видели, что бояре московские купили ярлык для своего князя у одного из ханов-соперников – Мюрида; но когда в 1363 году, во время пребывания молодого Димитрия во Владимире, явился туда к нему посол из Мамаевой Орды, от хана Абдула, с ярлыками на великое княжение Владимирское, то великий князь принял и этого посла с честию и проводил с дарами. Это рассердило Мюрида, который, чтоб отомстить Димитрию московскому, прислал с князем Иваном белозерским новый ярлык на Владимир Димитрию суздальскому. Тот обрадовался и сел в другой раз во Владимире, но сидел только двенадцать дней, потому что Димитрий московский опять пришел на него с большим войском, выгнал из Владимира, осадил в Суздале, опустошил окрестности этого города и взял наконец над его князем свою волю, по выражению летописца. Но если торжество Москвы над Тверью при Калите сопровождалось бедою для других княжеств, то и торжество внука Калитина над соперником его, князем суздальским, имело такие же следствия: под тем же 1363 годом летописец говорит, что Димитрий московский взял свою волю над князем Константином ростовским, а князя Ивана Федоровича стародубского и Димитрия галицкого выгнал из их княжеств. Изгнанники удалились к Димитрию Константиновичу суздальскому; но время удачных союзов многих младших князей против великого прошло: суздальский князь, два раза уже испытав силу Москвы, не хотел начинать борьбы в третий раз; и потом, когда в 1365 году ему снова вынесли из Орды ярлык на Владимир, он отказался навсегда от своих притязаний в пользу московского князя с тем, чтоб тот помог ему управиться с младшим братом, а в 1366 году выдал дочь свою за Димитрия московского.

Между тем моровая язва сильно опустошила Россию, умерло много князей: молодой брат Димитрия московского, Иван; ростовский князь Константин; тверские – Семен Константинович, Всеволод, Андрей и Владимир Александровичи; Андрей Константинович суздальский. Между оставшимися в живых князьями начались споры за выморочные уделы; древний Суздаль, подобно Ростову, давно уже утратил свое значение; старшие князья жили и погребались не в Суздале и не в Городце, а в Новгороде Нижнем, уже тогда значительном по своей торговле благодаря выгодному положению; старший из Константиновичей – Андрей княжил в Нижнем, предоставив Суздаль младшему – Димитрию; но по смерти Андрея Нижним овладел третий, самый младший брат Борис Константинович; Димитрий, не будучи в силах сам отнять у брата Нижний, послал просить помощи в Москву. Димитрий московский (четырнадцатилетний) отправил к Константиновичам послов с увещанием помириться и поделиться вотчиною; но Борис не послушался. Тогда Москва употребила другую силу: митрополит Алексей отнял епископию нижегородскую и городецкую у суздальского владыки Алексея, и в то же время послом от московского князя явился в Нижнем преподобный Сергий, игумен радонежский; он позвал Бориса Константиновича в Москву, и когда тот не послушался, то Сергий по приказу митрополита и великого князя московского затворил все церкви в Нижнем. После этого присланы были из Москвы полки на помощь Димитрию Константиновичу, и когда последний приблизился с ними и своею ратью к Нижнему, то Борис вышел к нему навстречу с поклонами и покорением, уступая ему захваченную волость. Димитрий помирился с ним, взял себе Нижний, а брату отдал Городец.

В Твери князь Василий Михайлович начал опять войну с племянниками Александровичами: в 1363 году он пошел было с войском на Михаила Александровича, князя микулинского, но скоро помирился с ним. Смерть князя Семена Константиновича подала новый повод к борьбе, потому что Семен отказал удел свой двоюродному брату Михаилу Александровичу мимо дяди Василия и родного брата Еремея Константиновича. В 1366 году Василий и Еремей начали спор, который был отдан на решение тверского владыки Василия: Василий судил князей по благословению и повелению митрополита и оправил князя Михаила Александровича. Но этот князь был самый деятельный и смелый из всех потомков св. Михаила и потому менее других был способен терпеть насилия от могущественной Москвы. Под 1367 годом летописец говорит, что князь Димитрий Иванович московский заложил у себя каменный кремль и всех князей русских приводил под свою волю, посягнул и на князя Михаила Александровича тверского. Михаил решился на борьбу, но, разумеется, он не мог противиться Москве собственными силами и потому обратился к зятю своему, Олгерду литовскому, следовательно, на эту вторую борьбу Твери с Москвою мы должны смотреть, собственно, как на борьбу московского князя с литовским по поводу тверского князя. Михаил уехал в Литву; этим воспользовались князья Василий и Еремей, чтоб с помощью Москвы низложить соперника; прежде всего они позвали владыку Василия в Москву на суд к митрополиту, зачем не по правде решил спор об уделе Семена Константиновича? За это решение владыка Василий понес большие убытки (протор велик) в Москве; жители Твери испытали также большую беду: князь Василий с сыном Михаилом, с князем Еремеем, со всею силою кашинскою и с полками московскими приехал в Тверь, многих людей мучил и грабил без милости; приступал и к крепости, но не мог ее взять, опустошил только волости и села, и много народу поведено было тогда в плен войсками московскими и волоцкими, которые пожгли и попленили все по сю сторону Волги, не исключая и волостей, принадлежавших церкви св. Спаса. Из этих слов летописца мы видим, что Тверь не принадлежала более Василию, но Михаилу; когда произошла эта перемена, мы не знаем; быть может, она-то и повела к враждебным столкновениям Михаила с Москвою.

В этом же году Михаил пришел назад с полками литовскими, захватил в плен жен – Еремееву и Васильеву, бояр и слуг их и отправился с своею ратию и литовскою к Кашину. Но на дороге, в селе Андреевском, ждали его послы дяди и от тверского епископа Василия; бог, по словам летописца, утишил ярость Михаилову, и он помирился с дядею, а потом помирился и с двоюродным братом Еремеем и с московским князем Димитрием. Но еще год не кончился, как Еремей сложил с себя крестное целование к Михаилу Александровичу и уехал в Москву. В 1368 году великий князь Димитрий и митрополит Алексей зазвали ласкою к себе в Москву князя Михаила на третейский суд; после этого суда тверского князя схватили вместе со всеми боярами и посадили в заключение, но вдруг узнали о неожиданном приезде трех князей ордынских. Этот приезд напугал врагов Михаила, и они выпустили его на свободу, заставивши отказаться от Городка, части удела Семена Константиновича, где великий князь Димитрий посадил наместника своего вместе с князем Еремеем. Понятно, что Михаил выехал из Москвы непримиримым врагом ее князю, который спешил предупредить его, пославши сильное войско на его волость. Михаил и на этот раз ушел в Литву и стал упрашивать со слезами Олгерда, чтоб тот оборонил его, пошел войною на Москву, отмстил Димитрию; научил и сестру свою упрашивать мужа, и тот решился исполнить их просьбу, тем более что еще с 1363 года встречаем известия о враждебных столкновениях Литвы с Москвою.

У Олгерда Гедиминовича, говорит летописец, был такой обычай, что никто не знал, ни свои, ни чужие, куда он замышляет поход, на что собирает большое войско; этою-то хитростию он и забрал города и земли и попленил многие страны, воевал он не столько силою, сколько мудростию. Так и на этот раз Димитрий московский узнал о замыслах Олгердовых, когда уже тот стоял на границе с братом Кейстутом, молодым сыном его Витовтом, своими сыновьями, другими князьями литовскими, Михаилом тверским и полками смоленскими. Великий князь разослал по всем городам грамоты для сбора войска, но ратники не успели прийти из дальних мест, и Димитрий мог выслать против Олгерда в заставу только сторожевой полк из москвичей, коломенцев и дмитровцев под начальством своего воеводы Димитрия Минина и воеводы двоюродного брата, Владимира Андреевича, – Акинфа Федоровича Шубы. Между тем Олгерд уже воевал порубежные места, т. е. жег, грабил, сек; встретился с князем Семеном Дмитриевичем стародубским – Крапивою и убил его, потом в Оболенске убил князя Константина Юрьевича, наконец, 21 ноября на реке Тросне встретил московский сторожевой полк и разбил его: князья, воеводы и бояре все погибли. Узнавши здесь, что Димитрий не успел собрать большого войска и заперся в Москве, Олгерд быстро пошел к этому городу, где Димитрий велел пожечь посады, а сам с митрополитом, двоюродным братом Владимиром Андреевичем, со всеми боярами и со всеми людьми затворился в новом кремле. Три дня стоял под ним Олгерд, взять его не мог, но страшно опустошил окрестности, повел в плен бесчисленное множество народа, погнал с собою и весь скот. Впервые по прошествии сорока лет, то есть начиная от первого года княжения Калиты, Московское княжество испытало теперь неприятельское нашествие. Михаил тверской был отомщен. Димитрий принужден был уступить ему Городок и все части удела Семена Константиновича; дядя его Василий кашинский умер еще прежде похода Олгердова, оставив удел свой сыну Михаилу, который в следующем 1369 г. уже приезжал в Москву жаловаться митрополиту Алексею на владыку своего Василия.

Олгерд не мог стоять более трех дней под Москвою, потому что на западе немцы не давали ему отдыха. Еще в 1362 году они взяли Ковно, а в 1369 году в миле от этого города заложили замок Готтесвердер. Олгерд и Кейстут поспешили взять его, но принуждены были снова отдать немцам. В 1370 году сильное ополчение, состоявшее из литвы, жмуди, руси и татар, под предводительством Олгерда, Кейстута и двоих молодых сыновей их, Ягайла и Витовта, вторгнулось в Пруссию, где великий магистр встретил его под замком Рудавою и поразил наголову. В это время Москва, отдохнувши год, начала наступательное движение; ее войска вместе с волочанами воевали смоленские волости, вероятно мстя их князю за союз с Олгердом; потом Димитрий посылал рать к Брянску, наконец, в августе 1370 года послал объявить войну Михаилу тверскому, который, по обычаю, спешил уйти в Литву, а московские войска, по обычаю, опустошили Тверскую волость. Но это была только еще часть рати: скоро сам великий князь Димитрий явился в тверских владениях с большою силою, взял и пожег города – Зубцов, Микулин, пожег также все волости и села, а людей многое множество вывел в свою землю со всем их богатством и скотом.

Сильно опечалился и оскорбился Михаил, когда пришло к нему в Литву известие о страшном опустошении Тверской волости. От Олгерда нельзя было надеяться помощи в настоящую минуту, потому что он занят был немецкими делами, и вот Михаил вздумал попытаться, нельзя ли побороть Димитрия старым средством – Ордою; он поехал туда, но приятели из Москвы дали ему весть, что повсюду на дороге расставлены заставы московские, чтоб перехватить его. Михаил возвратился опять в Литву, опять стал кланяться Олгерду и на этот раз с успехом. Зимою, в рождественский пост, Олгерд двинулся на Москву с братом Кейстутом, с Михаилом тверским и Святославом смоленским. Они подошли к Волоку Ламскому, пожгли посад, окрестности, но, простояв три дня под городом, не взяли его и пошли дальше, к Москве, которую осадили 6 декабря. Великий князь Димитрий и на этот раз заперся в кремле московском; но брат его Владимир Андреевич стоял в Перемышле, собирая силу; к нему на помощь пришел князь Владимир Димитриевич пронский и полки Олега Ивановича рязанского. Олгерд испугался, услышав о сборах в Перемышле, и стал просить мира, предлагая выдать дочь свою за князя Владимира Андреевича; но великий князь Димитрий вместо вечного мира согласился только на перемирив до Петрова дня. Олгерд двинулся назад и шел с большою осторожностию, озираясь на все стороны, боясь за собою погони.

Михаил тверской возвратился в Тверь, также помирившись с Димитрием; но испуг Олгерда и желание литовского князя породниться с московским показывали ему, что надобно искать помощи в другой стороне: весною 1371 года он исполнил прежнее свое намерение, отправился в Орду и возвратился оттуда с ярлыком на великое княжение Владимирское и с послом ханским Сарыхожею. Но Димитрий московский по всем городам взял присягу с бояр и черных людей не передаваться тверскому князю и не пускать его на Владимирское княжение, а сам с братом Владимиром стал с войсками в Переяславле. Владнмирцы, исполняя присягу, не пустили к себе Михаила, и когда Сарыхожа послал звать Димитрия во Владимир к ярлыку, то московский князь велел отвечать ему: «К ярлыку не еду, Михаила на княжение Владимирское не пущу; а тебе, послу, путь чист». Сарыхожа сначала не хотел ехать к Димитрию, но потом прельстился дарами и, отдавши ярлык Михаилу, поехал из Мологи в Москву, а Михаил, недовольный оборотом дела, повоевал Кострому, Мологу, Углич, Бежецкий Верх и, возвратясь в Тверь, отправил в Орду сына своего Ивана. Между тем Сарыхожа пировал в Москве у Димитрия, набрал у него много даров и, возвратясь в Орду, начал расхваливать московского князя, его добрый нрав и смирение. Вероятно обнадеженный Сарыхожею в добром приеме, Димитрий сам решился отправиться в Орду, чтоб положить конец проискам Михаиловым. Митрополит Алексей проводил его до Оки и, дав благословение на путь, возвратился в Москву, куда в это время приехали послы литовские обручать Олгердову дочь Елену за князя Владимира Андреевича.

В Орде московский князь успел задобрить и Мамая, и хана, и ханш, и всех князей, пожалован был опять великим княжением Владимирским и отпущен с большою честию, а тверскому князю хан послал сказать: «Мы тебе дали великое княжение, давали и войско, чтоб посадить тебя на нем; но ты войска нашего не взял, говорил, что сядешь одною своею силою; так сиди теперь с кем хочешь, а от нас помощи не жди». Молодой тверской князь Иван задолжал в Орде 10000 рублей; Димитрий московский заплатил эти деньги и взял Ивана с собою в Москву, где он сидел на дворе митрополичьем до тех пор, пока отец выкупил его. Для нас здесь важно то, что тверской князь принужден был задолжать в Орде 10000 рублей, а московский имел средства выкупить его – борьба была неравная! Таким образом, говорит летописец, великий князь Димитрий твердо укрепил под собою великое княжение, а врагов своих посрамил. Но одного посрамления было мало: в Бежецком Верхе тверской князь держал своего наместника, и Димитрий отправил туда войско. Наместник Михаилов был убит, тверские волости пограблены; но война рязанская помешала тверской. Мы видели, что во время второго нашествия Олгердова князь пронский вместе с рязанскими полками приходил на помощь войску московскому, собиравшемуся в Перемышле; но после доброе согласие между Москвою и Рязанью было нарушено неизвестно по каким причинам, и в 1371 году, в декабре, великий князь отправил на Олега рязанского воеводу своего Димитрия Михайловича Волынского с большим войском; Олег собрал также большое войско и вышел навстречу московским полкам, причем, по словам летописца, рязанцы говорили друг другу: «Не берите с собою ни доспехов, ни щитов, ни коней, ни сабель, ни стрел, берите только ремни да веревки, чем взять боязливых и слабых москвичей». Московский летописец поблагодарил их за такое мнение в следующих выражениях: «Рязанцы, люди суровые, свирепые, высокоумные, гордые, чаятельные, вознесшись умом и возгордившись величанием, помыслили в высокоумии своем, полуумные людища, как чудища». Господь низложил гордых, продолжает летописец: в злой сече рязанцы пали как снопы, и сам князь Олег едва спасся бегством с небольшою дружиною. Мы видели, что в Рязани шла постоянная вражда между двумя княжескими линиями, рязанскою и пронскою; эта борьба помогала Москве, точно так как в Твери помогали ей усобицы между князьями тверскими и кашинскими. Как только князь Владимир Дмитриевич пронский узнал о беде Олеговой, то явился в Рязани и сел здесь на княжении; но Олег скоро выгнал его, взял в плен и привел в свою волю.

По окончании войны рязанской, в 1372 году, началась опять война тверская. Князю Михаилу Александровичу удалось снова заключить союз с Литвою, и в надежде на него он начал наступательное движение, послал племянника своего Димитрия Еремеевича с войском к городу Кистме, воеводы которого были схвачены и приведены в Тверь. Тотчас после этого князь Михаил Васильевич кашинский отправил посла в Москву, заключил мир с князем Димитрием и сложил крестное целование к князю Михаилу. Тверской князь не удовольствовался Кистмою: он пошел сам к Дмитрову, взял с города окуп, посады, волости и села пожег, бояр и людей побрал в плен. В то же время он подвел тайно под Переяславль рать литовскую – Олгердова брата Кейстута с сыном Витовтом, Андрея Олгердовича полоцкого и Димитрия друцкого. Переяславль имел участь Дмитрова; скоро разделил ее и Кашин, которого князь принужден был подчиниться Михаилу и опять целовать ему крест. От Кашина союзники пошли к Торжку, взяли его, и тверской князь посадил в нем своих наместников. Но в Петров пост явились в Торжок новгородцы, укрепились с новоторжцами крестным целованием, выслали наместников Михаиловых из города, а купцов тверских и других людей пограбили и побили, после чего укрепили город и сели в нем дожидаться прихода Михаилова. 31 мая пришел Михаил под Торжок и послал сказать гражданам, чтоб выдали ему тех, которые били и грабили тверичей, и чтоб приняли опять его наместников, после чего он оставит их в покое. Новгородцы не согласились и вышли на бой: первый встретил тверичей на Подоле Александр Абакумович и пал костью за св. Спаса и за обиду новгородскую, трое товарищей его были также убиты, и новгородцы потерпели совершенное поражение: одни побежали в поле по Новгородской дороге, другие заперлись в крепости (городе) Торжокской. Но тверичи скоро зажгли посад, сильный ветер потянул на город, и пошел огонь по всему городу; несчастные новгородцы побросались оттуда с женами и детьми прямо в руки врагам, иные сгорели, другие задохнулись в церкви св. Спаса или перетонули в реке; добрые женщины и девицы, видя себя раздетыми донага, от стыда сами бросались в реку, тверичи донага обдирали всех, даже чернецов и черниц, иконных окладов и всякого серебра много побрали, чего и поганые не делают, заключает летописец: кто из оставшихся в живых не поплачет, видя, сколько людей приняло горькую смерть, святые церкви пожжены, город весь пуст; и от поганых никогда не бывало такого зла; убитых, погорелых, утопших наметали пять скудельниц, а иные сгорели без остатка, другие потонули и без вести поплыли вниз по Тверце.

Истребивши Торжок, Михаил отправился для соединения с Олгердом, который стоял у Любутска. На этот раз Димитрий приготовился, встретил с сильным войском Олгерда у Любутска и разбил сторожевой полк литовский. Все войско литовское переполошилось, сам Олгерд побежал и остановился за крутым и глубоким оврагом, который не допустил неприятелей до битвы; много дней литва и москвичи стояли в бездействии друг против друга, наконец заключили мир и разошлись. Мир или, лучше сказать, перемирие было заключено на короткий срок: от 31 июля по 26 октября (от Спожина заговенья до Дмитриева дня). Договор заключен от имени Олгерда, Кейстута и смоленского великого князя Святослава Ивановича; в него включены также: князь Михаил тверской, Димитрий брянский и те князья, которые будут в имени Олгерда и Святослава смоленского; трое князей рязанских, которые одинаково называются великими, находятся на стороне Димитрия московского. Олгерд поручился, что Михаил тверской возвратит все пограбленное им в волостях московских и сведет оттуда своих наместников и волостелей. Если Михаил в перемирный срок станет грабить волости Димитрия, то последний волен разделываться с ним и литовские князья за него не вступятся. Димитрий предоставил себе также право покончить с Михаилом посредством хана: «А что пошли в Орду к царю люди жаловаться на князя Михаила, то мы в божией воле и в царевой: как повелит, так мы и будем делать, и то от нас не в измену».

Раздоры между князем тверским и кашинским не допустили До продолжительного мира, ибо если князь тверской от притеснений Москвы находил защиту в Литве, то слабый князь кашинский от притеснений Твери искал постоянно защиты в Москве. Под 1373 годом опять встречаем известие, что князь Михаил Васильевич кашинский сложил крестное целование к Михаилу тверскому и уехал в Москву, а из Москвы отправился в Орду, откуда возвратился в Кашин неизвестно с чем. Скоро после этого он умер, а сын его Василий по совету бабки и бояр приехал в Тверь к князю Михаилу Александровичу с челобитьем и отдался в его волю; за этим примирением последовало и примирение тверского князя с московским. Димитрий отпустил из Москвы сына Михаилова Ивана, приведенного, как мы видели, им из Орды, а Михаил вывел своих наместников из занятых им волостей великокняжеских. Но на следующий год молодой кашинский князь Василий Михайлович побежал из Твери в Москву, зато теперь и тверской князь нашел внутри самой Москвы врагов Димитрию. По поводу насильственной смерти тысяцкого Алексея Петровича мы упоминали о важном и опасном значении этого сановника. В 1374 г. умер тысяцкий Василий Васильевич Вельяминов, и великий князь не назначил другого на его место, которое, по всем вероятностям, надеялся занять сын покойного, Иван. Обманутый в этой надежде, он сговорился с другим недовольным, Некоматом Сурожанином, то есть купцом, торгующим дорогими южными товарами, и в 1375 году бежали оба к тверскому князю со многою лжею и льстивыми словами, и от этого загорелся огонь, по выражению летописца. Михаил Александрович, поверив льстивым словам московских беглецов, отправил Вельяминова с Некоматом к хану, а сам поехал в Литву, где, пробывши малое время, возвратился в Тверь; скоро возвратился из Орды и Некомат с ханским послом и ярлыком Михаилу на великое княжение Владимирское и на великую погибель христианскую, говорит летописец. Тогда Михаил, уверенный, как видно, в помощи и G востока и с запада, послал объявить войну Димитрию московскому и в то же время отправил наместников в Торжок и рать в Углич.

Но помощь не приходила к нему ни с востока, ни с запада, а между тем Димитрий собрался со всею силою и двинулся к Волоку Ламскому, куда пришли к нему князья: тесть его Димитрий Константинович суздальский с двумя братьями и сыном, двоюродный брат Владимир Андреевич серпуховской, трое князей ростовских, князь смоленский, двое князей ярославских, князь белозерский, кашинский, моложский, стародубский, брянский, новосильский, оболенский и торусский. По словам летописца, все эти князья сильно сердились на Михаила тверского за то, что он прежде несколько раз приводил литву, наделавшую столько зла христианам, а теперь соединился с Мамаем; но, с другой стороны, заметим, что некоторые из этих князей были подручники Димитрия и не могли ослушаться его приказания, некоторые же были только по имени князьями известных волостей, как, например, князь стародубский, а Белозерск был куплен еще Калитою. Все эти князья двинулись из Волока к Твери и стали воевать, взяли Микулин, попленили и пожгли окружные места, наконец, осадили Тверь, где заперся князь Михаил. Обнесши весь город тыном, наведя два больших моста на Волге, Димитрий послал за новгородцами; те, желая почтить великого князя и вместе отомстить тверичам за торжокское поражение, собрались в три дня, пришли к Твери и много наделали зла. Тогда осаждающие приступили со всеми силами к городу: приставили туры, приметали примет около всей крепости, зажгли мост у Тмакских ворот и стрельницы; но осажденные, хотя с большим трудом, потушили пожар, и когда Димитриева рать немного отступила от крепости, то Михаил сделал из нее удачную вылазку, посек туры, другие пожег и побил много людей у осаждающих. Но этот успех не принес ему пользы: волость его была опустошена вконец, города Зубцов, Белгород и Городок (Старица) взяты; он все ждал помощи из Литвы и от хана; литовские полки пришли, но, услыхав, какая бесчисленная рать стоит у Твери, испугались и ушли назад. Тогда Михаил, потеряв последнюю надежду, отправил владыку Евфимия и больших бояр своих к Димитрию просить мира, отдаваясь во всю волю московского князя, и тот заключил с ним мир, которого условия дошли до нас. Независимый великий князь тверской, соперник московского по Владимирскому великому княжению, не утрачивая своего названия великий князь, обязывается считать себя младшим братом Димитрия, равным младшему двоюродному брату последнего, удельному Владимиру Андреевичу. Обязанности младшего брата к старшему определены: когда великий князь московский или брат его выступят в поход, то и тверской князь обязан садиться на коня; если пошлет воевод, то и он обязан послать своих воевод. Михаил обязался не искать ни Москвы, ни великого княжения Московского, ни Новгорода, обязался не только за себя, но и за детей своих и племянников; обязался сам не искать великого княжения Владимирского и не принимать его от татар, за что Димитрий с своей стороны обещался не принимать Твери от татар; но он вытребовал, чтоб княжество Кашинское было независимо от Тверского – условие важное, выгодное для Москвы, тяжкое для Тверского княжества, которое обессиливалось раздроблением на две волости независимые: «В Кашин тебе не вступаться, и что потянуло к Кашину, то ведает вотчич князь Василий, и выходом ненадобно Кашину тянуть к Твери; князя Василия тебе не обижать; а будешь обижать, то стану его оборонять». Также важное условие постановлено относительно татар: «Будем ли мы в мире с татарами – это зависит от нас; дадим ли выход – это зависит от нас; не захотим дать – это зависит также от нас. Если же татары пойдут на нас или тебя, то нам биться вместе, если же мы пойдем на них, то и тебе идти с нами вместе». Михаил отказался от союза с Олгердом, его братьями, детьми и племянниками, мало того, обязался воевать с Литвою, если она нападет на московского или на смоленского князя. С Великим Новгородом и Торжком тверской князь обязался жить по старине и в мире и возвратить все церковные вещи, пограбленные в Торжке во время его взятия, также все пограбленное после мира 1373 года. Право отъезда от одного князя к другому с удержанием сел в прежних волостях утверждено за боярами и слугами вольными, за исключением Ивана Васильевича Вельяминова и Некомата, села которых удержал московский князь за собою. Замечательно, что при затруднениях в смесном суде дела москвитян и тверичей положено отдавать на решение великого князя рязанского Олега.