Тельняшка – наш бронежилет

Сорокин буквально обворожил пожилую даму своей галантностью. Пока премьер-министр познавал красоты Кавказа и Самарканда, его жена также не скучала. Сидя в ресторане и ловя на себе восхищенные взгляды Сорокина, она и сама не заметила, как влюбилась в этого веселого русского.

Не зря говорят: любовь зла, полюбишь и козла...

Сорокин не был козлом, а жена премьер-министра, как и всякая жена чиновника высокого ранга, была одинока, и теперь, очутившись за пределами своей страны, избавленная от преследования вездесущих папарацци, освободившись от пристального внимания охранников, ощутив себя снова молодой и свободной, она потеряла голову...

Была ночь, был полумрак в уютном метрополевском номере, было легкое шипучее шампанское, были тихие нежные признания в любви, которых так не хватает в обыденной жизни, где из года в год все одно и то же: светские приемы, посещения театров, замкнутый круг знакомых, из которого жене премьер-министра вырваться невозможно, да еще – холодный, безразличный к ее тревогам муж, вечно занятый заседаниями, светскими приемами и зарубежными командировками... Были обнаженные тела на белых простынях, были страстные объятия.

Все было таким ярким и запоминающимся, как никогда еще не было в жизни жены премьер-министра.

Потом, счастливая и веселая, она уехала домой, унося в душе образ своего любовника – страстного симпатяги Ильи, Ильюшеньки, как она его называла перед прощанием.

А через пару месяцев жене премьер-министра вручили конверт с фотографиями, на которых была запечатлена она в объятиях своего Ильюшеньки. Женщина сразу все поняла – кем на самом деле был ее молодой русский любовник. Все...

Остальное, как говорили коллеги Ильи Петровича, было делом техники – более десяти лет после этого жена премьер-министра поставляла КГБ нужную информацию. Но это уже Сорокина не касалось – он в эти годы мотался по другим странам, выполняя другие задания.

Сейчас Сорокин, как сам шутил, готовился идти на побывку. Но, хотя он и шутил о пенсии, взгляд его умных глаз говорил об ином. В организации, где он служил, как известно, бывших не бывает...

Один из гостей Сорокина был гораздо моложе его. Одет он был в строгий элегантный костюм темного цвета, в один из тех костюмов, которые шьются по спецзаказу в спецателье и которые обычно носят чиновники высокого ранга. Его неяркий языкастый галстук, подобранный под цвет шелковой серой рубашки, его неброские, но явно дорогие запонки, поблескивающие на рукавах рубашки, его аккуратная короткая прическа, его неторопливые жесты – все это указывало на то, что их обладатель был персоной значимой. Посторонний наблюдатель, глядя на его почти юношеское, гладко выбритое лицо, мог только дивиться тому, как человек в столь молодые годы мог взобраться на такую высокую ступень карьерной лестницы.

Но дивиться тут было нечему – в последнее время, стремясь избавиться от вездесущей коррупции, раковой опухолью разъедающей не только властные структуры, но и всю страну, администрация набирала молодые кадры, которые не были бы отягощены ни старыми связями, ни старыми привычками, а были заняты только работой и рады тем грандиозным перспективам, что открывались им в новые послеперестроечные времена...

Третьим человеком в кабинете Сорокина был контр-адмирал Прохоров. Черный китель с золотыми погонами, штаны с генеральскими лампасами – все на нем сидело как влитое; у него были четкие, резкие черты лица и седые коротко остриженные волосы, которые, как ни странно, не старили Прохорова, а наоборот – молодили...

Троица сидела не за рабочим столом, а за небольшим круглым и низким столиком из красного дерева, стоявшим возле окна. Большое окно открывало вид на площадь. Однако если кто-нибудь из здания напротив надумал бы рассмотреть, что происходит внутри кабинета, то он вряд ли бы что-нибудь увидел – пуленепробиваемое спецстекло, изготовленное по секретной нанотехнологии, называемой в среде специалистов «я тебя вижу и слышу, а ты меня – нет», полностью скрывало не только от любопытствующего постороннего взгляда, но и от электромагнитных волн различной частоты все, что происходило в кабинете.

Большой рабочий стол был практически пуст, на нем стоял только огромный жидкокристаллический монитор и лежали пара папок с корреспонденцией, да еще недалеко от монитора находилась квадратная коробка – связь. За высоким массивным стулом хозяина кабинета на ровной серой стене висел портрет президента в продолговатой рамочке. С него на присутствующих в кабинете взирал еще молодой мужчина с мягкой, добродушной полуулыбкой.

Тот факт, что хозяин кабинета усадил гостей не за рабочим столом, а за низким круглым столиком из красного дерева, стоящим недалеко от рабочего стола, свидетельствовал о важности разговора. Рядом со столиком на стене висела карта. Недалеко от нее находилась потайная дверь в кабинет помощника. Карту от посторонних глаз скрывала аккуратная, под цвет стены штора. Возле круглого низкого столика стояли уютные кожаные кресла – в них и сидели беседующие.

То, что хозяин кабинета вел разговор с гостями не за рабочим столом, свидетельствовало не только о важности разговора, но и о том, что его посетители по рангу ничуть не ниже его.

Как ни странно, но вел беседу не хозяин кабинета, а молодой человек в штатском.

– Итак, Алексеевич, – обращение было адресовано контр-адмиралу, – обрисуйте ситуацию. Что все-таки у нас происходит? Сами понимаете, к кому попала на контроль данная ситуация. Так что мне в скорости придется ответ держать, – при этих словах молодой человек кивнул головой в сторону портрета на стене.

Будто по команде, его собеседники посмотрели на портрет на стене. И им вдруг показалось, что умный взгляд человека на портрете изменился – стал жестким и колючим, а полуулыбка на его полноватых добродушных губах исчезла, им показалось, что этот человек мог вот-вот появиться в кабинете и тихо, но жестко произнести: «Отвечать придется. Никуда не денетесь. Контроль есть контроль, он каждого касается. Так что, дорогие мои, готовьтесь к разбору полетов».

Военный помолчал. Затем, кашлянув в кулак, стал говорить. И по тому, как он говорил, можно было догадаться, что все они, находящиеся сейчас в кабинете, знают друг друга давным-давно, что всех их связывает что-то общее: то ли дружба, то ли работа...

Как и большинство чиновников, они знали возможности друг друга, знали, кто под кем и над кем ходит, и потому жестко выполняли основной закон службы: не зарываться и не терять связи со своими собратьями, ибо чиновничество при любой власти – вечно, а высокое начальство – временно, ибо власть может менять название, а сущность чиновника неизменна...

– Викторович, – сказанное контр-адмиралом звучало взвешенно и спокойно, – сухогруз «Михаил Шолохов» изначально приписан в Калининградском порту, принадлежит российско-немецкому судооператору и находится в долгом фрахте [1 - Долгий фрахт – перевозка различных грузов из одного международного порта в другой. Также долгим фрахтом называется перевозка международных грузов, осуществленная автомобилями и самолетами.].

Из Калининграда «Шолохов» отправился в Амстердам. По официальным данным, судно в Калининграде было загружено лесом, в Роттердаме произведена дозагрузка. Что за груз был принят на борт – неясно. Офис фирмы, которой принадлежал груз, внезапно сгорел. Хозяин груза – бывший российский гражданин – исчез. По линии Интерпола мы объявили розыск хозяина груза, но результатов пока нет. Фирма была создана, по нашему мнению, именно под эту загадочную дозагрузку – типичная однодневка. Копии судовых деклараций исчезли. Вскоре «Шолохов» встал на стоянку у берегов Сомали. Сломался дизель-генератор. Поломка серьезная. Даже простая нехватка электричества приводит к частичному, а то и полному отключению электросистем, обеспечивающих нормальную работу холодильных камер. Если на сухогрузе в контейнерах находится так называемый скоропорт и вдруг отключатся холодильные установки, то сами понимаете, к чему это может привести...

Последнюю информацию мы получили от капитана судна. Потом связь неожиданно прервалась. Проходящие российские суда пытались связаться с земляками, но безуспешно. Сейчас судно стоит на банке с заглушенными двигателями. Признаков жизнедеятельности на нем не обнаружено. Сухогрузом, естественно, заинтересовались международные силы по обеспечению безопасности судоходства. Фактически «Шолохов» превратился в летучий голландец. Мы послали запрос в порт приписки. Информация оттуда ушла в Минторговли, а оттуда – сюда. – Контр-адмирал кивнул головой на Сорокина. Помолчав, Прохоров добавил: – По нашему мнению, это дело пиратов. Вчера ночью мы отправили на судно группу захвата. Но, – контр-адмирал развел руками, – операция провалилась. Сейчас выясняем причины. Операция была просчитана до мелочей. Проблема усугубляется тем, что вблизи судна нет наших кораблей обеспечения. Единственное, что нам доступно, – это спутниковый мониторинг. И он показывает, что на судне никого нет.

Военный замолчал.

– Какие у вас соображения по этому поводу? – обратился молодой человек к хозяину кабинета. Судя по всему, здесь он чувствовал себя главным.

– Думаю, – отвечал Илья Петрович, – что вышеозначенные контр-адмиралом события не похожи на деятельность пиратов. Возможно, последними пользуются как прикрытием для совсем иных целей. Как правило, пираты себя так не ведут. Их практика и тактика – вооруженный захват, за которым тут же следует требование выкупа за заложников и груз. Затем следуют угрозы затопить судно и убить заложников. В большинстве своем торговые суда принадлежат частным компаниям. Застрахованы фрахты в частных страховых компаниях. По этой причине государство как таковое к освобождению кораблей отношения не имеет. К тому же нападения пиратов на корабли происходят в международных водах. Силовая операция в данных случаях – это большой риск. Хорошо если на судне находится лес. А если нефтепродукты? Кому нужны экологические катастрофы мирового значения? Да и рисковать жизнями мирных, ни в чем не повинных людей никому не хочется. Пираты этим пользуются. Вообще фантастика какая-то, утопия – двадцать первый век, а пиратство, как в семнадцатом веке... Дикость несусветная! Цивилизация будто по кругу ходит.

– Не будем обсуждать судьбы цивилизации, – деликатно оборвал Илью Петровича молодой человек. – Скажу следующее. Не хотелось бы с вами делиться информацией, но придется. По нашей, пока закрытой информации, груз, находящийся на «Шолохове» и загруженный в Роттердаме, не совсем обычный... Дело попахивает международным скандалом. А тут еще одна радость на наши головы свалилась. В районе Африканского Рога формируется мощный циклон, вызванный муссонными ветрами. Вероятнее всего, он захватит и «Шолохов». Судно будет или выброшено на берег, или унесено в море. А оно, заметьте, неисправно. При том что груз, который на нем находится, крайне и крайне опасен... Счет идет на сутки. Нужно срочно принимать решение.

В кабинете воцарилось молчание.

И снова, так уж получилось, беседующие взглянули на портрет – теперь с надеждой, как на избавление от всех надвигающихся трагедий. И опять, как показалось присутствующим, глаза человека, внимательно смотревшего на них, изменились. А его полные губы стали вдруг сжатыми и узкими, какими они бывают у людей злых и мстительных...

Им казалось, что человек на портрете хотел сказать: «Думайте, думайте – и принимайте решение. Здесь дело государственной важности, нечего фантазировать и рассуждать о судьбах цивилизации. Без вас для этого умники найдутся. По телевизору в телешоу каждый день трещат до головной боли...»

– Что вы предлагаете, Алексеевич? Посылать еще одну группу захвата? – снова обратился молодой человек к контр-адмиралу.

Прохоров закивал головой:

– Вряд ли успеем. Подлодка ушла на боевое дежурство. Да и есть ли смысл рисковать моряками, если мы не знаем ситуацию на судне? Где гарантия, что все снова не пойдет кувырком. Но, и это главное, как быстро мы сможем доставить туда людей?

Все замолчали. Молчал и Илья Петрович. Он напряженно думал о том, как можно достойно и с честью выйти из сложной ситуации. Но так и не смог придумать ничего дельного.

Наконец представитель администрации медленно и взвешенно заговорил. И по тому, как он говорил, его собеседникам стало ясно: сказанное было припасено им заранее, это была его домашняя заготовка. И затеял он весь этот разговор лишь с целью выяснить, есть ли иные, более подходящие и лучшие способы выхода из сложной ситуации:

– Есть мнение о решении данной проблемы...

3

16 сентября 2009 года. 10 часов З0 минут

Ночью с моря на побережье дул мягкий ветер, накатывая на берег небольшие волны. Набегая на песок, волны с шипением пенились, а затем отступали, оставляя после себя влажные пятна на сером песке.

За песчаной прибрежной полосой среди пожелтевшей вытоптанной травы высились пальмы – какие-то слишком уж тоскливые и беспомощные на фоне голубого моря и белого песка. Между пальмами кое-где зеленели кусты.

За пальмами, дальше от берега, высились невысокие строения: ветхие одноэтажные домики, которые могли спасти от муссонного влажного ветра, от дождей, жестких и порывистых, от жаркого слепящего солнца, но не более. На эти жалкие нищенские лачуги нельзя было взглянуть без слез.

Среди строений бродили куры, деловито разгребая лапами сухую землю и поклевывая что-то в ней. Не обращая внимания на кур, лениво опустив хвосты, бродили собаки. Чуть в стороне от деревни паслись козы. Чернокожие дети играли в футбол.

Все это в прибрежном поселке жило какой-то своей отрешенной от цивилизации жизнью, где не было гудящих машин, где время текло медленно-медленно... Единственное, что напоминало здесь о цивилизации, это были белеющие здания в центре поселка: полицейского участка, школы, почтового отделения, администрации. И еще, что напоминало здесь о цивилизованном мире, о том, что на дворе двадцать первый век, – это красовавшийся в центре поселка, непонятно откуда взявшийся и непонятно для чего выставленный фанерный рекламный щит: белокожая красавица Барби гордо держала в руке красную бутылку пепси-колы. Кому она показывала эту пепси-колу? Курам, козам, собакам? Или худым, высохшим за долгие годы беззубым старухам, смотревшим безразличным взглядом на тех же кур, коз и тощих собак? Да и на фанерный рекламный щит они давно уже взирали безучастными взглядами людей, все испытавших в своей жизни.

На морском берегу с криками бегали почти обнаженные дети. Они совмещали игры с делом – поиском предметов, которые приносило море. Каждое утро ребятня бежала на берег, надеясь найти нечто сказочное.

Дети везде одинаковые, везде они живут своей отличной от жизни взрослых жизнью, для них нет ни богатства, ни бедности. И эти сомалийские сорванцы весело гонялись друг за другом, плескались в мягкой соленой воде и, если бы не постоянное чувство голода, они вообще были бы самыми счастливыми людьми в мире.

Среди них, как и всегда среди детей, ходили разные слухи и легенды – к примеру, о необычных драгоценных находках, которые приносило море. Говорили, что однажды на берег вынесло черный ящик. И один мальчик нашел его. Раскрыв тот деревянный сундук, он увидел золотые сверкающие монеты. Монет было столько, что семья пацана бросила свое жилище и уехала в Могадишо, где есть асфальтированные дороги и многоэтажные каменные дома, где много быстрых и дорогих машин. Говорят, что в тех каменных домах в окна вставлены какие-то ящики и с тех ящиков веет в комнату холодом, как во время муссонных дождей.

И каждый из детей, роясь в прибрежном песке, надеялся найти хоть одну из тех желтых монет – частицу несбыточного счастья, которое когда-то должно было появиться в их жизни.

Но не было монет; попадались банки из-под пива, попадались пластмассовые бутылки, выносило на берег черные диковинные коряги, пропитанные едким и сладким запахом йода, различный мусор, сброшенный в море с проходящих мимо судов.

Рядом с плескавшимися в воде детьми трудились рыбаки, недавно вернувшиеся из очередного рейса. Одни из них натягивали на шесты для просушки сети, другие – конопатили лодки. А те, кто не имел лодок, стоя по пояс в воде, раз за разом забрасывали в море небольшие, но широкие сети. Чем-то они напоминали ковбоев, бросающих лассо на головы животных. Сеть вытягивалась и снова забрасывалась. Пойманная рыба опускалась в мешок, прикрепленный к поясу рыбака. Казалось бы, от частых бросков не должно быть толку, но ловилась рыбка большая и маленькая...