Живой позавидует мертвому

Медленно подняв руки, Виталий мгновенно оценил расстояние до противника и встал к нему вполоборота. Тот шагнул к Боцману, неосмотрительно опустив лопатку... Резкий взмах ноги – и удар пяткой в солнечное сплетение заставил гориллоида болезненно ойкнуть. Он раскрыл рот и выпучил глаза, а курсант точным ударом локтя в темечко окончательно вырубил противника. Подняв саперную лопатку, старлей ловко метнул ее прямо в слепящий прожектор. Послышался хруст, мощный стеклянный водопад со звоном посыпался на бетонный забор.

Виталий побежал в сторону моря. Знакомый силуэт учебного судна вырисовывался в лунном свете. Добежав до пирса, Боцман с размаху бросился в обжигающе холодную воду и поплыл от берега. Преследователей вроде бы не было, но пловец на всякий случай то и дело оборачивался назад.

Гасли звезды, занимался рассвет. Жемчужная облачная пелена светилась на горизонте. Ветер вспенивал волны, и среди них ритмично выныривала мокрая голова Виталия.

Когда до учебного судна оставалось не более пятидесяти метров, он почувствовал странный резкий запах. На воде тончайшей амальгамой блестела радужная пленка. Боцман даже не успел понять, что это бензин, когда море вокруг него вспыхнуло, и невероятный жар заставил пловца инстинктивно нырнуть поглубже...

Саблин и сам не помнил, как доплыл эти последние метры до учебного судна. Воздуха в легких постоянно не хватало, и Виталий несколько раз выныривал прямо посередине пылающей поверхности. Судорожно набирая в легкие кислород, словно вытащенная на берег рыба, и вновь погружался в море...

Когда вконец вымотанный старлей поднялся по штормтрапу на борт учебного судна, разлитый бензин позади него догорал. Радужные пятна на воде коптили и дробились на рваные островки. А по палубе к нему уже шел контр-адмирал – начальник учебного центра Балтфлота.

– Курсант Саблин, норматив засчитан, четыре часа на отдых в вашей каюте, – молвил он и, мельком взглянув на часы, добавил: – Через четыре часа тридцать минут – общее построение у носового орудия. Форма одежды – обыкновенная...

* * *

– На флаг и гюйс – смир-рна! Флаг и гюйс – по-однять!

В сизое балтийское небо медленно вполз и будто вклеился триколор, а за ним – белоснежный стяг с косым Андреевским крестом. Офицеры синхронно бросили руки от козырьков, но команды «вольно!» не последовало.

– Товарищи морские офицеры! – Контр-адмирал неторопливо вышагивал по тиковой палубе, внимательно осматривая маленький строй в одиннадцать человек. – Теперь я ответственно заявляю, что вы наконец стали настоящими моряками. Все вы более или менее успешно прошли спецкурс и выдержали экзамены. Все вы представлены к внеочередному присвоению следующего воинского звания. Соответствующий приказ уже подписан командованием...

Достав из внутреннего кармана лист бумаги, начальник учебного центра принялся зачитывать фамилии офицеров. Фамилии «Саблин» среди них, однако, не было. Что, впрочем, не удивляло: ведь Боцман сдал некоторые теоретические дисциплины хуже других. К тому же, у него был очень серьезный «залет» – после увольнительной засекли незначительный запах пива.

Старлей сразу же затосковал. Получалось, что все мытарства и лишения были напрасными. Не сегодня завтра придется собирать чемодан и отправляться в свою опостылевшую Совгавань, гнить на старом железе...

Закончив чтение, адмирал выразительно взглянул на Боцмана.

– Старший лейтенант Саблин! Выйти из строя!

– Есть! – отчеканил тот, сделав два шага.

– По существующему регламенту, из всего количества зачисленных курсантов мы оставляем лишь десятерых, – пояснил он. – Но впервые за все время существования нашего Центра для вас сделано исключение. Ваши не слишком блестящие знания некоторых теоретических дисциплин и даже нарушение Устава с лихвой перекрываются успехами в дисциплинах практических. По которым, кстати, у вас наилучшие показатели. К тому же сегодня вы первым добрались до учебного судна, перевыполнив расчетное время сдачи на целых восемнадцать минут. Такое прежде не удавалось никому, это – первый и пока единственный случай в нашей практике... – Адмирал сделал выразительную паузу, и его голос зазвенел будто металл: – Старший лейтенант Саблин! Вы прикомандированы в Первую морскую бригаду Спецназа Балтфлота! Вам присвоено воинское звание капитан-лейтенант...

Боцман аж от неожиданности потерял дар речи – подобного поворота событий он явно не ожидал.

– Ат-твета не слышу! – рявкнул адмирал.

Выдержав отмеренные две с половиной секунды вдоха, капитан-лейтенант Виталий Саблин молодцевато выпрямился и по-уставному отчеканил:

– Служу Отечеству!

– Вольно, каплей! – неожиданно улыбнулся начальник учебного Центра. – Все твои действия и в подземном боксе, и на берегу, мы наблюдали на мониторе, в режиме он-лайн. Там целых три скрытых камеры, ты их все равно не заметил. Действовал ты в основном правильно, почти без паники и без лишних движений. Но ты мне вот что скажи: зачем ведро с остатками воздуха выбросил, когда вентиляционную решетку ломал? Ведь оно еще могло тебе пригодиттся!

– В шахматах есть такое понятие: выигрыш темпа при потере качества, – серьезно пояснил Боцман. – Вот я и решил пожертвовать ведром с остатками воздуха, чтобы получить погоны капитан-лейтенанта.

Глава 1

Если среднестатистический медик циничен в силу своего ремесла, то эпидемиолог – еще и в силу профессиональной специфики. Что, впрочем, неудивительно. Большую часть времени эти специалисты проводят, уединившись в лаборатории среди колб, реторт и пробирок, приникнув глазами к микроскопам. Ощущение реальности и даже масштабов исчезает полностью: спустя какое-то время профессиональный эпидемиолог почти не делает разницы между микроскопическими бациллами и окружающим миром...

Именно такие мысли бродили в голове молодого эпидемиолога Егора Кобзева, когда сам он бесцельно бродил по палубе госпитального судна «Асклепий», пришвартованного у пристани Халаиба. Сам Халаиб – маленький грязноватый поселок, расположенный на границе Египта и Судана, напоминал Кобзеву небольшую колонию микробов: жалкие одноэтажные домики, хаотично разбросанные над красно-желтым каменистым обрывом. Пустынный ландшафт разнообразили разве что кочевые бедуины, которым врачи госпитального судна под флагом Красного Креста и Красного Полумесяца были призваны оказывать медицинскую помощь. Однако местные жители обращались за помощью нечасто; то ли действительно мало болели, то ли не доверяли международной врачебной миссии. Наверное, Егор Кобзев немало бы отдал, чтобы отыскать у детей пустыни какой-нибудь неизвестный науке вирус, однако работы по специальности у него почти не было. Банальное сотрясение мозга считалось серьезным событием, кишечная палочка – из рук вон выходящим делом.

По слухам, в ближайшее время госпитальное судно должно было спуститься к югу, к Эритрее, где врачебной работы было бы больше. А пока приходилось изнывать от жары и бездействия.

Жизнь на «Асклепии» текла скучно, неторопливо и очень однообразно. Дни практически не отличались друг от друга, словно диареегенные бактерии под микроскопом.

Молодой доктор уже знал абсолютно все и про экипаж (восемнадцать египтян, пять индусов, двое ливанцев и немолодой капитан-шотландец Гордон Синклер), и про международный медицинский персонал (терапевт Алексей Волошин из Екатеринбурга, хирург Збигнев Тыминьски из Гданьска, несколько санитаров и медсестер из арабов). Кобзев уже сто раз успел и поругаться с моряками и коллегами, и помириться с ними, и вновь поругаться... Чаще всего он ругался с соотечественником Волошиным, что неудивительно: терапевт был немолод, мудр и рассудителен, а недавний интерн Кобзев – горяч, порывист и нередко подчеркнуто циничен...

Ослепительно-желтое солнце уверенно поднималось в зенит, окрашивая госпитальное судно в пастельные тона. Береговая кромка будто плавилась в расплывчатом парном мареве. Кормовой флаг вяло трепыхался за бортом. Стоя на палубе, Кобзев лениво смотрел, как в тени, в горячем от нагретого металла воздухе дуреет индус-вахтенный, и размышлял, чем заняться. Конечно, можно было бы сходить на берег, однако делать там было решительно нечего: и бедуины, и верблюды, и выжженная солнцем пустыня давно уже опостылели. Можно было попробовать заняться рыбалкой, но в такую жару ни о какой поклевке не могло быть и речи. Можно было бы улечься с книжкой в своей каюте, под спасительный холодок кондиционера, однако деятельная натура Кобзева требовала хоть какого-то общения. Так что оставалось одно: спуститься к Волошину и, в очередной раз попросив прощения за вчерашнюю хамскую выходку, потрепаться с ним «за жизнь».

Алексей Николаевич – седой, подтянутый, с неизменным стетоскопом на груди – смотрел в своей каюте телевизор, благо спутниковая «тарелка» давала возможность принимать даже новости из России. При появлении Егора он тут же заулыбался – мол, понимаю, зачем пришел, прощаю тебя заранее, дорогой коллега, всегда рад видеть.

– Извините, я вчера был неправ, – сконфуженно произнес молодой врач. – Погорячился. Больше такого не повторится.

– Все, извиняю. Сам таким был в твоем возрасте. Присаживайся вот тут, – Волошин гостеприимно открыл холодильник. – Хочешь окрошки? Сам готовил...

Пока хозяин каюты разливал холодную окрошку, эпидемиолог прибавил громкость телевизора.

По СNN передавали сводку новостей за минувший день. Мир бурлил. Военные перевороты, революции, массовые беспорядки, теракты и прочие катаклизмы сменяли друг друга, словно картинки в калейдоскопе.

– Кстати, Егор, возможно, тебе будет интересно, – Алексей Николаевич поставил на стол тарелку с окрошкой. – В Исламабаде какие-то сумасшедшие разгромили лабораторию прикладной микробиологии тамошнего Министерства обороны. Я-то сам не эпидемиолог, специалист другого профиля, но мне кажется, что...

– Имеете в виду штаммы разной заразы? – Кобзев взял ложку, придвинул тарелку. – Тут могут быть и так называемые «мертвые» штаммы, то есть практически обезвреженные. А могут быть и живые. По сути – настоящее биологическое оружие, только в очень малом количестве. Если первый вариант – ничего страшного, это своего рода засушенные микробы, неспособные вызвать эпидемию. Если второй – очень хреново. Нескольких пробирок достаточно, чтобы в короткие сроки отправить на тот свет город с населением в несколько миллионов человек. А если лаборатория военная – значит, штаммы, скорее всего, живые. Остается надеяться, что эти пакистанские исламисты не знают, как правильно хранить штаммы ,и вообще, что делать с ними дальше. Да и необходимого оборудования у них наверняка нет. Там ведь и специальный температурный режим нужен, и особые условия, и постоянный контроль, и регулярные лабораторные пробы. Иначе штаммы быстро погибнут и,кроме рвоты и поноса,ничего не вызовут.

– Как говорится – приятного аппетита, – поморщился Алексей Николаевич, красноречиво указав на окрошку. – За завтраком лучше о чем-нибудь приятном говорить... Вот у нас на Урале сейчас холода. В деревнях – сугробы почти по пояс. Народ в гости друг к другу ходит, пельмени трескают под водочку.

– Даже не верится, что где-то может быть ниже нуля, – молодой доктор взглянул в иллюминатор, где в зыбком горячем мареве расплывался пустынный берег. – У нас в Питере, конечно, таких сугробов нет, но как ветер с залива задует – так просто насквозь пронизывает, чуть ли не по стене размазывает. Эта сторона улицы очень опасна, а та – так вообще кранты! Я бы сейчас, наверное, все отдал, чтобы этот ветер полной грудью вдохнуть...

– А твои, наверное, тебе завидуют, – поддержал Волошин. – Мол, Египет, пирамиды, экзотика... Сколько людей специально деньги платит, чтобы сюда попасть. А мы с тобой в Египте сидим, да еще за это международную зарплату получаем!

– Да ну ее, эту экзотику! – раздраженно произнес Кобзев. – Нахлебался уже. Четыре месяца ничего, кроме этой пустыни,не вижу. Кстати, что там,в Каире?

Беспорядки в египетской столице не утихали уже пятые сутки. Демонстранты со свойственным южанам темпераментом требовали отставки действующего президента, притом в уличных протестах деятельно участвовали и многочисленные мусульманские фанатики. Чем это могло обернуться для интернациональной команды «Асклепия» – не знал никто. Хотя судно под флагом Красного Креста и Красного а и находилось на самом краю Египта, однако ситуация развивалась совершенно непредсказуемо, вооруженные беспорядки могли перекинуться даже на сонный Халиб.

– В Каире все по-прежнему. Сражаются с переменным успехом. Или народ местного Али Бабу скинет, или этот Али Баба всех пересажает… – Волошин подумал, достал из холодильника початую бутыль белого сухого вина, разлил по пластиковым стаканам. – Ты же сам все видишь. Египет – страна потенциально очень богатая: нефть, газ, сланцы, многомиллиардная туристическая индустрия... Суэцкий канал, наконец! А народ все нищает и нищает.

– Точно, как и у нас, в России, – подытожил Кобзев и, пощелкав телевизионным пультом, остановился на местном канале.

Экран дал панорамную картинку: кричащие демонстранты с национальными флагами, колонны тяжелой бронетехники, перевернутые машины, горящие здания... Панорама сменилась крупным планом: мужчины с зеленым знаменем с начертанными на нем строками из Корана. Бородатый выкрикивал что-то очень агрессивное, и эпидемиолог, который уже немного знал арабский, разобрал слова «смерть неверным», «ислам – закон государства!» и «джихад».

– Надеюсь, до нас эти психи не доберутся, – предположил Егор не очень уверенно.

– Конечно, в мегаполисах и на курортах у них намного большее поле деятельности. А там, между прочим, наши земляки, – напомнил хозяин каюты. – Сегодня передавали: только в курортных зонах около тридцати тысяч граждан Российской Федерации. А ведь есть еще и специалисты: нефтяники, строители, гидротехники, железнодорожники, энергетики, все эти сотрудники туристических фирм... И аэропорты, как сегодня передали, тоже блокируются, да и авиационный керосин почти на исходе. Да и столько самолетов не найти, чтобы всех даже за несколько недель эвакуировать!

– Ну, надо этих наших людей в Каир запустить! – непонятно почему развеселился эпидемиолог и тут же принялся развивать тему: – Представьте ситуацию – все аниматоры, официанты, бармены, инструкторы по дайвингу и прочая обслуга из Хургады и Шарм-эль-Шейха свалили, а наши «руссо туристо» организованно отправились в столицу. С флагами на сгоревших плечах, в сандалях поверх носков, с пивом, торчащим из карманов шортов и с криками «Египет для русских!» разгоняют на хрен и демонстрантов, и полицию с армией. А их жены с воплями «Пошли все нах, у нас экскурсия, деньги проплачены!» рвутся в горящий Исторический музей, с мумиями пофоткаться...

– Смеяться тут абсолютно не над чем, – дождавшись, когда молодой коллега закончит есть окрошку, Волошин протянул ему пластиковый стакан с сухим вином. – Тут мусульманский Восток, люди непредсказуемые, в любой момент может случиться всякое. Как в том же Исламабаде, где религиозные фанатики разгромили лабораторию микробиологии.

– Нас, надеюсь, это не затронет. Да и брать на «Асклепии» решительно нечего: ни смертоносных штаммов, ни денег и ценностей... Разве что ваш стетоскоп и мой микроскоп... Ну что, Алексей Николаевич, – молодой эпидемиолог поднял стакан. – За всемогущество медицины! Только вот почему-то к нам в последнее время вообще никто из местных не обращается. Даже обидно. А так хочется столкнуться с чем-нибудь серьезным! – Егор мечтательно закатил глаза. – Вирус Эбола, например, или хотя бы ветряная оспа какого-нибудь неизвестного науке типа...