Город страха

Он стоял, задрав голову вверх, и широко улыбался. Если бы кто сейчас посмотрел со стороны, то подумал бы, что встретились два старинных приятеля и один очень искренне радуется успехам другого. Сергунов набычился, стиснул кулаки и спрятал их в карманах куртки. Не надо, чтобы эта сволочь видела, как он бесится… Мразь, полицай продажный!

– Тебе чего надо? – глухим голосом спросил Сергунов. – На работу наниматься пришел? Так у меня вакансии только ночного сторожа. Как раз по твоей прошлой специальности.

– Эх, Денис, – сокрушенно покрутил головой гость, – ну что ты такой злой? Ну ушел я из полиции, давно ушел. Так чего же меня попрекать этим? Не всем дано там работать.

Человек задрал свой подбородок и оглушительно захохотал в гулком пространстве пустого помещения. Сергунов сдержался. Ему очень хотелось сказать правду этому человеку. О том, что он правильно сделал, что ушел из полиции. Что теперь там одним подонком меньше. Хотя в полиции лучше с его уходом не стало, там почти все такие. Сергунов сдержался…

– Ладно, не злись, альпинист, – вдруг спокойно и вполне дружелюбно сказал человек. – Я ведь к тебе с делом пришел. Вполне приличное к тебе есть предложение, Денис. И как раз соответствует твоей жизненной позиции, да и спорту твоему тоже.

Он вдруг легко взбежал по шаткой скрипучей лестнице наверх и миролюбиво посмотрел на Сергунова. Очень миролюбиво, даже как-то подкупающе. Денису на миг стало неловко оттого, что слишком плохо подумал об этом человеке и о тех, кто за ним стоит. Не угрожает, не скалит зубы в подлой усмешке. Что ему надо? Купить хочет? Чем? Не деньгами же? Они умеют решать проблемы, сейчас предложит такое, от чего трудно будет отказаться. Какое-нибудь такое же вот дело, только в другом месте и в других масштабах. Черт, из-за пацанов…

Резкий удар в солнечное сплетение согнул Сергунова вдвое. Он не ожидал подобного, потому принял кулак расслабленным животом и теперь не мог вдохнуть и выдохнуть. Мысли заметались в голове, дикое бешенство захлестнуло. Сергунов все понял. И улыбочку, и дружеский тон, и всю подлость и гнусность этого человека. Понял он и то, что последует за этим, что никакого предложения не будет, что никто не станет тратиться, что-то устраивать, чтобы сломить или сманить одного непокорного человека. Есть радикальные способы, удобные и не накладные.

Вдохнуть все же удалось, когда его тело оторвалось от пола, и он ощутил состояние свободного полета. Такое уже бывало раньше. Один раз он летел с тридцатиметровой высоты в горах. Тогда его спас снег внизу. Дважды он срывался, но его спасала веревка. Полет в несколько метров, а потом дикий рывок веревки, от которого остались на теле черные полосы. Тогда он выжил, а сейчас…

Удар был страшным, даже с каким-то хрустом. Острая боль в плече пронзила все тело, и Сергунов почти потерял сознание. Лицо возникло перед ним снова, но теперь оно как будто выплыло из красного тумана. Лупоглазое, с оскаленными зубами и смрадом дыхания… это дыхание смерти… Сергунов понял, что умрет, что он ничего не добился, что его никто не стал спасать, никто ему не намеревался помогать, что все знали, понимали, что он пешка, назойливая муха, бьющаяся о стекло и своим жужжанием мешающая…

– Дурак ты, Денис! – процедил сквозь зубы человек. – И выходка твоя дурацкая, и жизнь твоя. Сколько раз вас, дураков, учили, что против ветра нельзя…

Руки человека привычно схватились за голову раненого. Поворот и рывок. Тело альпиниста безвольно вытянулось на полу, а поднятая его падением пыль плавно кружилась, оседая в лучиках солнечного света.

Много щелей в стенах старого здания, и солнце подсматривало, как один человек убивает другого. Подсматривало и не понимало, чего эти людишки делят, чего они враждуют, почему не живут просто, как букашки, как птицы, как цветы. Хотя букашки тоже пожирают друг друга, их жрут лягушки, ящерицы, те же птицы. Птицы тоже дохнут, цветы пожирают коровы, их топчут ноги, рвут под корень человеческие руки, чтобы потом воткнуть в банку с водой, а завтра вышвырнуть на помойку вместе с объедками со стола.

Солнце освещало мир и не понимало, что мир полон вражды, страха и смерти. Оно не знало, что страх царит под его лучами, а с наступлением темноты он становится непреодолимым. Солнце не знало, что оно приносит радость только детям и старикам. Детям, потому что они любят просыпаться, любят радоваться новому дню, который будет нести новые радости, новые открытия, новые забавы. А стариков оно радует потому, что жизнь пока не закончилась…

Глава 3

Посмотреть на Красную скалу Антон отправился утром. Огр бежал рядом, то и дело отлучаясь в кусты. То ли мыши, то ли змеи его интересовали. Ему бы собачьи заботы. Тут другие «мыши» и «змеи». А если уж думать в аллегориях, то змеи ему все чаще встречаются трехглавые. И все как в сказках, одну рубишь, а три вырастают. Нет, он не жаловался, не отчаивался. Он рубил их с ожесточением, он сражался с ними, не щадя себя…

Больно было видеть и знать то, что эти змеи все равно успевали жалить и кусать неповинных людей. Тех, кто не ожидает укуса, подлого нападения, тех, кто верит в полицию, надеется на ее помощь, порядочность, кто еще идет к ним с верой и своими проблемами. Антона коробило, когда он представлял себя на месте такого вот гражданина или гражданки, которые приходят с заявлением, с надеждой на помощь, на справедливость. А потом… проходят дни, недели, месяцы, а остается только горькое понимание, что ты никому не нужен, что никто ничего искать не будет. Ты стоишь и буквально ощущаешь, что своим присутствием, своим существованием мешаешь этим людям в погонах жить и работать. Они ведь такие занятые, а тут ты со своими заявлениями… Век бы этих пострадавших не видеть!

Когда мысли скатывались к этой теме, Антона всегда передергивало, как от холодной воды. Он сразу начинал вспоминать своих коллег, которые идут под пули, потому что хотят искоренить преступность, которые живут ради того, чтобы преступников было меньше на земле. Он знал таких людей, он встречается с ними каждый день, но в стране миллионы людей считают, что в полиции работают только лодыри и мерзавцы. Что именно такие люди и идут туда работать. Точнее не работать… как раз работать они и не умеют. Или умеют, но только на себя. А это уже не полиция…

Деревья то сходились в непроходимую чащу, то разбегались в разные стороны, оставляя чистые светлые лужайки, наполненные солнцем, щебетом птиц и гудением жуков над цветами. Иногда из-под травы выставляли свои замшелые спины древние валуны. Они грелись на солнце и не возражали, если по ним бегали шустрые малахитовые ящерицы или если на них садились бабочки.

Лес жил своей жизнью, где-то рядом текла холодная звонкая река. И никому не было дела до человека с его проблемами, склоками и дележами. Искупаться бы, а то шея уже чешется от паутины и мошкары. Вон и псина не против.

– Эй, псина!

Огр остановился и посмотрел укоризненно. Он вывалил красный язык, подышал коротко порывисто, потом зевнул и снова помчался все нюхать и изучать. Брошенный взгляд Антон расценил как замечание. Ну что ты меня то псиной, то зверюгой зовешь. У меня есть имя, оно мне нравится. Я к нему привык, а все остальное от невоспитанности человека и его безграмотности в отношениях с собакой.

– Все равно ты псина! – крикнул Антон вслед собаке, но в ответ получил только презрительное подергивание спиной.

Антон спорить не стал, а сбежал по тропинке вниз, на еще одну террасу, открылся вид на реку.

Уральские реки все одинаковые, но и все такие разные. Чусовая бурлила и волновалась, обтекая выступ скалы, она злилась и негодовала среди валунов, которые выпирали посреди русла. А потом вдруг русло расширялось, справа расползался плес, и движение реки успокаивалось. Она еще ворчала, но уже не злилась.

А вон справа и Красная скала. Антон остановился. Голая, изрезанная ветрами стена вздымалась из черной бурной воды, выпячивала грудь, держа на голове раскидистые лапы сосен и ветви корявых березок. И грудь скалы в самом деле красная. Не кроваво?красная, не алая. Тут были десятки оттенков: от бурых полос до ржавых потеков. Совсем оранжевые тона и темно-коричневые складки. Но в целом скала выглядела, пожалуй, красной.

– Эх… твою ж… – послышалось снизу вместе с шорохом посыпавшихся камушков и стуком чего-то металлического.

Антон сбежал вниз еще на несколько метров и увидел женщину в синей куртке с засученными рукавами и толстой сумкой через плечо. Она стояла над опрокинутым велосипедом и потирала коленку. Антон не сразу догадался, что женщина – почтальон.

– У вас все в порядке? – окликнул он, спускаясь на тропу. – На кого ругаетесь…

– Что? – посмотрела на него почтальонша недоуменно, а потом кивнула и показала головой на свой велосипед. – А?а, ты про это. Вот зараза, опять цепь заело. Когда-нибудь или ногу сломаю, или шею.

Антон подошел и присел на корточки перед двухколесной машиной. С цепью и в самом деле была беда. Она свернулась почти в кольцо и заклинилась под ведущей шестеренкой. Так бывает, когда натянута слишком слабо. Соскакивает с шестеренки и намертво запрессовывается в самом узком месте.

Выдернуть руками не удалось. Антон хмыкнул и сунул в рот палец, на котором содрал кожу. Почтальонша смотрела на него скептически, но не без надежды. Надо спасать свое мужское реноме, потому что женщины охотно и откровенно разговаривают с незнакомыми мужчинами только в одном случае – если они им доверяют. А какое доверие к типу, который велосипед починить не может.

– Инструмент нужен, – сказал он. – Если шестерню не ослабить, то ничего не получится. Можно ломом, но и его нет.

– Ломом каждый дурак сможет, – привычно вырвалось из уст женщины.

– А вам в какую сторону? – решился Антон. – Я могу его дотащить, а там, глядишь, и инструмент у кого найдется. Вы же не в лес идете в дупло письмо опустить?

– Ой. – Лицо женщины потеплело, хотя и смотрела она на незнакомца как на клоуна. – Ну прямо шутники все стали. Ну дотащи, если не хворый. Небось в школе еще учили, что женщинам надо помогать. Вон, до выселок иду. Старикам газеты несу.

Кивок вправо вдоль берега мог означать, что там есть жилье. Антон поднял велосипед, убедился, что заднее колесо вращаться не будет, и решительно взвалил механизм на плечо. Почтальонша улыбнулась уже теплее и пошла впереди. Двигаясь следом и глядя под ноги, чтобы не сорваться с тропы на осыпи, Антон думал о том, что большая часть женщин относится к мужчинам снисходительно. Отчего это? Почему она сейчас с таким скепсисом с ним говорила? А ведь она Антона видела впервые. По лицу поняла, что он недостоин уважения, или она без уважения относится ко всем мужикам.

Антон вспомнил одну знакомую, потом вторую, третью. Из тех, кто в свое время говорил, что вот мне уже девятнадцать, я уже старуха, и все еще не замужем. Скоро никто и не возьмет. Он помнил, как они соглашались на первое же предложение выйти замуж. Соглашались, потому что больше никто не предлагал, потому что сильный (набил морду какому-то нахалу), предприимчивый (с мужиками срезали зимой где-то полтора километра провода и сдали в металлолом), в меру пьющий – двое его друзей что ни день, то валяются под забором, а этот всегда сам домой приходит.

Знал Антон и о том, как эти пары потом жили. Ни уважения, ни любви, потому что жизнь все равно складывалась так, как и у соседей, и у родственников. Он пил, денег не было, по пьяному делу орал на жену, а иногда и давал волю рукам. И потом начинается: все мужики одинаковые, все они такие-сякие, и пошло-поехало. А в кино, в иностранных сериалах, совсем других мужиков показывают…

– Скажите, а у вас мужики сильно пьют? – спросил Антон.

– А где они не пьют? У вас, что ли, не пьют? Ты откуда приехал, с вопросиками?

– Из Екатеринбурга, – охотно начал врать Антон и тут же закрутил головой, вспомнив, что он давно не видит Огра. – Я писатель. Вот решил посетить глубинку, на природе набраться вдохновения. А может, и домик здесь купить. На лоне природы, так сказать.

– Писа-атель? Что-то ты молод для писателя?