Война в затерянном мире

– Вы испытывали когда-нибудь страх?

– Я его всегда испытываю.

– Но вы можете вспомнить, когда страх едва не прикончил вас? – вмешался молодой.

– Пожалуй.

– Только… – пожилой снова поправил очки. – Я прошу вас – спокойно. Мы делаем свою работу. Помогите нам. Хорошо?

– Хорошо.

– В тот день, в феврале девяносто пятого, была отвратительная погода. Двадцать второго февраля, как раз перед праздником, шел сначала дождь, потом повалил снег. К вечеру у меня зуб на зуб не попадал, бойцы замерзли не меньше моего. Как ночь провели – не помню. Или вспоминать не хочется – так вернее будет… С собой были спальные мешки, и к утру они все стали насквозь промокшие…

Саша выдвинул ящик, вытащил пачку сигарет, оставшуюся после визита Удальцова, закурил.

…Солнце поднялось из-за гор, и впервые за ночь старший лейтенант Стольников улыбнулся. Боевое охранение стояло всю ночь, но он все равно не сомкнул глаз, то и дело поднимался, чтобы проверить посты. Курил сигарету за сигаретой, хотя всего неделю назад бросил курить. А перед этим выходом не удержался, засмолил…

Рассвет в горах – необычное зрелище. А на войне, кроме всего, это еще и доказательство, что пока жив. Стольников окинул взглядом бойцов – от них валил пар, как от выбежавших из бани отдыхающих. Но только почему-то отдыхающие были с изможденными лицами, в ватниках и при полной боевой выкладке. А через полчаса солнце спряталось, и Саша снова почувствовал холод.

Задача наполовину была выполнена. Взвод вышел на высоту и закрепился. В штабе не знали, появятся здесь люди Умарова или нет, как не знали, появится ли он еще на трех высотах, которые заняли другие группы. Через три часа по дороге должна была пройти крупная колонна федеральных сил с людьми и боевой техникой. Рисковать после Грозного никто не хотел. Войска стягивались все южнее и южнее, тесня банды к границе. Но в феврале девяносто пятого это были не просто банды, это были группировки, имевшие возможность противостоять регулярным частям Российской армии.

Саша занял высоту. Пулеметчики и снайпер расставлены – он еще ночью провел рекогносцировку, в очередной раз убедившись в том, что карты шестьдесят пятого года, имевшиеся на руках офицеров в то время, и местность, на них обозначенная, имеют мало общего.

Теперь оставалось только ждать. Пройдет колонна, и вечером их снимут. Площадка для посадки «вертушек» идеальная, вертолеты могут садиться даже парами. Можно было и сюда забросить десант, но это все равно что рассказать Умарову о своих планах на ухо. Нечего делать здесь «вертушкам», мертвое место. Поэтому пришлось отделению, которое прихватил с собой Стольников, почти сутки добираться до высоты своим ходом. А потом была эта ужасная ночь… В такие минуты не лезет в голову ничего, кроме мыслей о горячем, обжигающем душе и жаренной на сале картошке…

– Шкирко, посты проверил?

– Так точно, товарищ старший лейтенант. Все в порядке.

После этого короткого диалога прошло две или три минуты.

Бойцы не поняли, в чем дело, а Стольников, сообразивший мгновенно, прокричал:

– В укрытия!..

Свист резко стих, и тишину высоты разорвали первые четыре мины. По позиции Стольникова били из минометов. Пока не прицельно, но он знал: несколько минут, и мины начнут разрываться у него под носом. Ну, одна-то как минимум разорвется…

Он понял, что сержант Шкирко солгал и что посты сняты ножами, когда из-за огромного, похожего на коренной зуб великана-камня ударил миномет. И сразу грохнули три или четыре гранатомета.

В это мгновение Стольников осознал ясно: группа будет уничтожена в считаные минуты. Он вывел людей на высоту, которую за несколько часов до его прихода чехи укрепили для атаки на колонну. Бандиты не успели даже позавтракать и ширнуться – когда Саша привел своих людей, на высоте не было ни пустой консервной банки, ни единого шприца, ни единого клочка бинта. Значит, отойдя и находясь в сотне метров от позиции, чехи спокойно наблюдали, как Стольников выставляет посты, как его люди едят тушенку с ножей, как забираются в спальные мешки…

Ужас объял старшего лейтенанта. Те шесть или семь часов, что он был на высоте, боевики находились рядом и обдумывали, когда начать резать русских!

И момент был подобран – лучше не придумаешь. Заспанные, не отдохнувшие за ночь бойцы, расслабляющий рассвет с теплым солнцем, минута, когда хочется развести костер и поесть горячего… Все мысли только о еде и тепле. Они не стали атаковать отделение ночью по одной только причине – боевикам не было известно, отдельное это русское подразделение или часть более крупного, расположившегося по всей высоте. Теперь же, когда стало ясно, что это всего лишь пятнадцать человек, боевики ударили. Атаку на колонну никто не отменял, поэтому до ее появления нужно было задавить русских и, уже ничего не опасаясь, расположиться с удобствами…

Стольников видел, как одной из гранат была разбита радиостанция и как, держась за культю оторванной ноги и крича, сползал вниз радист. Он видел, как горящий, с оплавленным лицом, дико голося, мчался по склону прикомандированный к группе авианаводчик. Саша вскоре потерял его из виду, потому что рядом взбугрилась земля и осколочная граната из РПГ оглушила его разрывом. Боль в ноге ударила током до самой шеи. Рухнув, Стольников смотрел, как умирает его группа. Оглушенный, он увидел, как в скале над его головой, на высоте человеческого роста, разрывается еще одна граната. Осколки, хлынув сверху, накрыли его, и свет померк…

Саша хотел открыть глаза, но не смог. И когда через силу разлепил веки, его глазницы были полны крови. Она ручьями хлынула на лицо, прибывая из раны на голове.

– Шкирко!.. – прокричал Стольников.

Он должен был сообщить о нападении в штаб, но радиостанции не было. Ее осколки валялись по всей позиции. Вокруг свистели пули так интенсивно, что страшно было поднимать голову. Но все-таки Стольников, перевернувшись и проверяя, может ли двигаться, прокричал еще раз:

– Шкирко!..

Сержант не мог слышать. Прошитый пулями, он уже давно лежал на дне неглубокого окопа.

– Твою мать!.. – прохрипел старлей и выдернул из кобуры на бедре «стечкин». – Занять оборону!.. Огонь!..

Стерев кое-как кровь, он поднял голову, осмотрел позицию, и на глаза ему попался Смелков. Боец был уже ранен и уползал в кусты, волоча за собой раздробленную ногу. На лице его застыло выражение отчаяния и ужаса.

– Смелков! – позвал Стольников. – Смелков! Посмотри на меня, солдат!..

Боец поднял голову и впился в командира пустым взглядом.

Это были еще не те бойцы, с которыми он заканчивал последний год последнего тысячелетия… Это были «срочники», видевшие раньше кровь только из разрезанных кухонными ножами пальцев. Хлебнувших лиха бойцов, бравших Грозный, во взводе Стольникова было слишком мало.

– Смелков, ракету! Пусти ракету, солдат! Красную! Ты слышишь меня?!

Жилет Саши был сорван осколками. Ракеты и карманы с магазинами отлетели в сторону, и теперь живот жгло от ссадин. Жилет спас ему жизнь, но заряжать оружие и дать хоть какой-то сигнал своим было невозможно. Ракеты были у Смелкова – первого же попавшегося ему на глаза бойца, но тот, не спуская со старшего лейтенанта пустого взгляда, продолжал ползти в кусты, держа ногу рукой. Его автомат валялся в десятке метров от него…

Вскочив, Стольников в два прыжка добрался до солдата, рванул на его жилете лямки и выдернул ракету. Бессмысленный крик Смелкова: «Не надо, не надо!..» – прошел мимо его ушей. Боец терял рассудок. Открутив крышку, Саша направил ракету в небо и дернул шнур. Шипя и огрызаясь, красный джинн ушел в небо.

И в это мгновение что-то липкое и горячее ударило в его и без того запачканное лицо. Голова Смелкова разлетелась, на ее месте теперь торчал огрызок шеи, и из него мощным фонтаном била кровь. Стольников выдернул из жилета агонизирующего бойца еще одну ракету и снова запустил.

Только теперь он обратил внимание на высокую плотность огня. Его люди сидели по два-три человека, метрах в двадцати друг от друга. Все залегли в приготовленные ночью окопы. Хотя это не окопы были, конечно, а окопчики. Какой смысл рыть полнопрофильные инженерные сооружения для подразделения, которое просто заняло высоту на несколько суток?..

Вероятно, как только началась стрельба, бойцы разбежались. Лежать остались около пяти человек. Их накрыло огнем в первую очередь.

– «Вертушки» идут! – прокричал Саша, не веря в то, что говорит. – Держаться!

Он знал: никаких «вертушек» нет и скорее всего не будет. Вряд ли кто-то увидел те ракеты – не до них. Если кому-то и придет в голову проверить высоту, на которой должна была закрепиться группа Стольникова, то через пару дней это сделают, не раньше. А сейчас не до пропавших отделений. Идет колонна, цена которой – ситуация на юге Чечни…

Двое лежали в спальных мешках, они так и не успели из них выбраться. Было хорошо видно, как пули то и дело попадают и попадают в них, выбивая кровавые комья ваты…

Сколько времени прошло с той минуты, как он услышал свист летящих мин? Две? Три? Он поднял автомат и перекатился. Стрелять было невозможно – кровь заливала лицо, мешая вести прицельный огонь. В отчаянии и злобе Стольников перекатился на спину, направил в сторону заснеженных валунов автомат и расстрелял магазин одной очередью. Когда патроны закончились, бросил автомат и схватил «АКС» Смелкова.

Пока залегал, пригибал голову, обратил вдруг внимание, что с позиции огонь ведется только с двух точек. Работал пулемет Ярцева и автомат Головина. Почему молчат остальные?!

– Русский ванька, сдавайся!.. – донесся до него возглас. Вместе с этим криком Саша сообразил, что боевики прекратили огонь.

– Русский ванька, сдавайся! Жить будешь!

– На тебе, сука!.. – прокричал Головин, швыряя гранату.

Саша смахнул рукой кровь с лица и за то мгновение, пока новая волна не залила глаза, успел заметить, что вслед за Головиным бросил гранату и Ярцев.

Взрывы раздались почти одновременно. Схватив автомат, Саша прижал предплечье левой руки ко лбу. Ватник сдержал кровь, и старший лейтенант смог сделать две очереди от бедра.