Крестовый перевал

Моя очередь включать иронию:

– Совершенствуешь навыки медвежатника?

– Паша, ты же знаешь: немецкие сейфы я вскрываю не корысти ради, а в качестве хобби. Из познавательного и спортивного интереса… – лопочет он. И стремительно переводит разговор на другое: – Пошли на балкон – покурим.

Возвращаемся в гостиную, выходим на узкий, но длинный балкон. Закуриваем. Юрка с Ирэн, которая по паспорту обычная Ирина, о чем-то спорят приглушенными голосами; я не вмешиваюсь – облокотившись на перила, затягиваюсь дымком и стараюсь думать о своем…

Не выходит. Шепот набирает децибелы и постепенно переходит в перебранку. Не слышать фраз, переключившись на созерцание дворовых достопримечательностей, попросту не получается.

– По-моему, наши отношения перестают развиваться.

– Ты права. Как насчет анального секса?

– Дурак…

Обычная светская болтовня о высоком.

Потом они вспоминают о Базылеве, выясняют отношения из-за какого-то бывшего футболиста… И мне становится очевидно следующее: наше юное дарование по фамилии Ткач давно уволено с нормальной работы и перебивается случайными или сомнительными заработками.

Затушив в пепельнице окурок, я решительно поворачиваюсь к Юрке:

– Значит, ты меня разводил, заливая про должность системного администратора?

– Та работа не стоила того хера, который я на нее положил! – в запале огрызается тот.

– Приручив собаку, человек навсегда потерял нюх. Теперь человек приручил компьютер и начинает терять мозг…

– Да пошел ты! – огрызается молодой засранец. – Чего ты лезешь в мою жизнь?!

Сплюнув вниз, интересуюсь:

– Какой у тебя этаж?

– Третий. А что, Павел Аркадьевич, с балкона меня выкинуть собираешься?

– Есть такая мыслишка. Но, думаю, низковато – разлет мозгов будет маленький. Не шедеврально.

– Не так страшна сила, как неадекватность ее владельца, – бурчит Юрка и на всякий случай отходит подальше.

Швырять его за борт я, конечно, не собирался, а вот хорошенько проучить за постоянное вранье и неуважение к старшим – страсть как охота. Расправу останавливает присутствие девицы да испуганные глазенки с тщедушным телосложением молодого авантюриста. Порой кажется, что его свалит легкий подзатыльник или безобидный щелбан. Еще в такие минуты мне вспоминается мать Андрея с Юркой – добрая, мужественная женщина, долгое время боровшаяся с раком и проигравшая эту борьбу.

– Ладно, на сегодня полет отменяется – зрителей многовато, – оглядываюсь на женские голоса, доносящиеся из комнаты. – Но учти на будущее, молокосос: выкинешь фортель – мозг буду чистить через нос. Или через левый глаз. Усек?

Молодежь в почтительном молчании проскальзывает мимо. У тети Даши что-то не клеится с приготовлением горячего блюда, и я, оставшись в одиночестве у перил с облупившейся коричневой краской, принимаюсь изучать прохожих под невеселые воспоминания чеченской войны…

* * *

За пару лет до начала второй чеченской кампании мы неплохо обжились в районе аэропорта Северный в Грозном. Состав нашей группы постоянно варьировался от тридцати до пятидесяти человек, и тем не менее нам отвели закуток в казарме для рядового и сержантского состава и три двухместных номера в общаге для офицеров. Официально здесь хозяйничала 46-я Отдельная бригада оперативного назначения. Мы, спецназ ВДВ, вроде сами по себе, но половину задач выполняли совместно с ними.

К 2005 году в обширном военном городке по соседству со штабом соединения постепенно отстроили казармы, офицерские общежития, кирпичную столовку и баню. К городку подвели электричество, газ, воду; открыли спортзал с современными тренажерами и даже возвели православную часовню.

Наш контингент регулярно менялся: честно отвоевавший три месяца народ убывал к месту постоянной дислокации десантно-штурмовой бригады – лечиться, отдыхать, продолжать службу. На смену приезжали свеженькие, полные сил и решимости ребята. Выполняемых здесь задач хватает: дежурства на КПП, заставах и взводных опорных пунктах; сопровождения транспортных колонн, ликвидация бандформирований и предотвращение терактов; разведывательные рейды и контроль обстановки в приграничных районах. Все это мы неоднократно проходили и отлично знаем…

Итак, в юном месяце феврале 2005 года мы с Андрюхой опять загремели в Чечню, на нашу обжитую базу в районе аэропорта. Холодное темно-серое небо, за окнами общаги носятся ветра и снежные плевки. Короче – тоска и вечное похмелье.

И вдруг навалилась неурочная работенка: по данным ФСБ, из Грузии на территорию Ингушетии собирается просочиться крупная банда кавказских отморозков, разбавленных арабскими наемниками. Командование объединенной группировки приказывает в кратчайший срок подготовиться и провести операцию по их перехвату и ликвидации на юге республики. Ликвидировать приказано пограничникам, подразделениям 46-й Отдельной бригады, и, в довесок, сватают нас.

Примерно в это же время и опять по линии ФСБ прилетела весть из другой части Ингушетии: на северо-западе республики у селения Кантышево засветился лидер ингушского джамаата, выходец из Кувейта – Абу Дзейт. По разведданным, ранее этот тип прошел подготовку в афганских учебных лагерях «Аль-Каиды» и был направлен в Боснию для организации серии терактов. Позже прибыл на Северный Кавказ. Здесь успел нарисоваться при нападении боевиков на Ингушетию. По некоторым сведениям, имеет косвенное отношение к теракту в Бесланской школе; участвовал в создании на Кавказе исламского «халифата». Короче говоря, международный террорист со стажем, координатор террористической деятельности на Северном Кавказе и просто большая сволочь, по которой давно плачет пуля со стальным сердечником.

У командиров шапки зашевелились – мозг начал работать. Натужно так, но уж как может. В общем, немного поскрипев извилинами, полководцы разбили нашу группу пополам: двадцать человек во главе с Андрюхой отправились к российско-грузинской границе, меня же послали с другой половиной ликвидировать Абу Дзейта…

16 февраля 2005 года рота внутренних войск, усиленная подразделением ОМОНа и моими парнями, окружила село Кантышево. Командовавшего операцией полковника постоянно дергало вышестоящее начальство – указания по радио сыпались одно за другим. В конце концов он послал всех в жопу, бросил рацию на сиденье «УАЗа» и начал действовать сам. И действовал, надо признать, грамотно: отрезал от Кантышево квартал с обозначенным на карте домом, перекрыл тяжелой техникой дороги, ведущие из села; выставил оцепление, кое-где разместил снайперов. Мне приказал под прикрытием омоновцев штурмовать строение с засевшими внутри бандитами.

Настоящий штурм состоялся позже. А ликвидация сподвижников Абу Дзейта, засевших в невзрачном кирпичном доме, оказалась делом быстрым и несложным. Трижды из дома шарахнули гранатометными зарядами, раз десять жахнули из СВД; потом были слышны исключительно автоматные очереди. Перестрелка длилась минут пятнадцать, после чего на любые наши действия ответом была тишина.

Ну и прекрасно.

Прошу у полковника БТР. Тот с пониманием задумки мигом его присылает. БТР таранит ворота с забором, а мои ребятки лихо просачиваются в окна и прочие дыры изрядно пострадавшего строения.

После ожесточенной перестрелки вдруг становится тихо. Только внутри дома слышатся крики.

На полу два окровавленных трупа. Третий «дух» схватился за живот, корчится на полу и орет, мешая чеченские и русские ругательства. Больше никого.

Сверяем рожи убитых и раненого с фото Абу Дзейта. Его среди них нет. Как сквозь землю провалился, сука…

– Мистика, – вытирает со лба пот полковник. – Не мог он проползти через наши кордоны!

Полковника немного жаль. Мужик вроде ничего: толковый, смелый – за спинами пацанов не прячется. Его ребята выносят на улицу мертвых, колют раненому «духу» сильное обезболивающее и укладывают затихшее тело на носилки. Орать и корчиться он перестал, но изредка посылает нам проклятия. Когда его проносят мимо, мой мозг отчего-то напрягается и с бешеным усилием роется в анналах памяти. И вдруг подсказывает: «Раскрой глаза пошире! Приглядись! Ты же видел эту смуглую бородатую рожу!»

Наморщив лоб, провожаю его взглядом и машинально делаю следом шаг… Меня осеняет в тот момент, когда замечаю окровавленную правую кисть, судорожно сжимающую рану на животе. На указательном и среднем пальцах кисти отсутствуют по две фаланги, и отсечены они не сейчас, не в этом бою, а гораздо раньше.

Эмоции от встречи со старым «знакомым» готовы вырваться наружу, но в ту секунду приходит другое озарение, помешавшее порадоваться встрече.

Наши парни бродят по дому, осматривают комнаты и мебель на предмет схронов и взрывоопасных сюрпризов. И вдруг мой слух улавливает особенность: в углу комнаты, где лежали трупы, имеется небольшое возвышение или приступок, покрытый ковриком – вероятно, место молитв Аллаху. Дважды бойцы ходили по этому возвышению, изучая стены и полки, а стук от каблуков тяжелых спецназовских берц становился звонче и отчетливее.

– А ну-ка, взялись! – Откинув коврик, хватаю за край приступка.

– Ого! – свистит полковник, обнаружив в приоткрывшейся черноте ступеньки. – Погреб, что ли?..

– Похоже…

Он хотел лезть первым. Но я остановил:

– Позвольте мне. Я все же помоложе.

Он повторил попытку стать на первую ступеньку. Я опять удержал.

– Ваш хлипкий бронник прошьет даже «ТТ». Подарите его своему начальству.