Хождение нахов к пророку

– А почему тогда Солта молчит? – не унимался Шадид.

– Так ты ему не даёшь сказать, – ответил Муслу.

– Давайте все успокоимся, – сказал Канташ с огромным облегчением.

Наказать друга было непросто для начинающего свою военную карьеру воина. Обычным наказанием служил вывод из отряда на определённое время, при повторном случае – навсегда. Наказание приравнивалось к трусости, расхлябанности и осуждалось в обществе.

– Солта, – уже спокойно заговорил Шадид, – надо было сразу сказать об этом. Не в детские игры играем, а призваны родину защищать. Давайте тогда собирайтесь. У нас мало времени. Это не всё. Возьми с собой ещё нескольких товарищей на своё усмотрение. Так надо. Вам нужно проехать через леса ча-мохка[31 - Ча-мохк (чеч.) – территория медведей.].

– Хорошо, как скажешь, Шадид. Я правда не знаю, что дада скажет…

– Я знаю, что Сурхо не откажет, – уверенно сказал Шадид и вышел.

Все направились во двор. С гор веяло прохладой, потому как снег лежал, будто солнца и нет, не говоря уже о вечных снегах выше. С равнины веяло чуть заметной теплотой. День был с самого утра солнечным и по всем приметам без осадков, но в любое время можно было ожидать дождя и даже снега. Небо было чистое, только в некоторых местах виднелись небольшие облака. Жрецы уже предсказали, что такая погода установится на несколько дней. Поэтому многие жители насторожились, ожидая бурных потоков рек, а на равнине – паводка.

Аул потихоньку просыпался. Залаяли собаки, замычали коровы, заблеяли овцы. Петухи то там, то здесь перекрикивали друг друга. Это был уже их второй выход – для тех, кто ещё не встал, а первые сигналы петухи подали чуть свет.

Некоторые воины из окружения Канташа уже готовились во дворе. Конь для горца имел огромное значение, и, ухаживая за ним, как за младенцем, все старались отличиться: у кого чище, у кого наряднее и так далее. Старшие строго следили за молодыми по уходу за конями и за собой, при необходимости давали дельные советы. Дисциплина была очень строгой, особенно в личной гвардии главы нахов. Это были отборные воины, в народе и в армии их называли бессмертниками.

В отряд могли попасть наилучшие из всех школ подготовки военных на всех землях нахского народа.

Воина-бессмертника можно было отличить по особой амуниции, которая надевалась поверх одежды и служила доспехами. Лучшие мастера гор должны были сшить доспехи отдельно для каждого. Материалом служили шкуры молодых телят особой выделки и сушки, которые затем превращались в подобие панциря[32 - По некоторым источникам, в последующем таким обмундированием стали пользоваться воины Чингисхана, переняв опыт нахских горцев.]. Сверху надевалась лёгкая кольчуга, служившая дополнительной защитой от удара оружием. Даже без кольчуги одеяние из шкур защищало воина от удара сабли, меча или кинжала, которые просто отскакивали от этого доспеха, как от стали. Стрела тоже редко пробивала такой панцирь. Воин во время боя должен был вести себя таким образом, чтобы мог парировать удары. Этому служили особые приёмы гибкости и тактики во время боя с противником. Бессмертники могли обойтись абсолютно без потерь, за что и получили такое прозвище. Оружие – сабли, мечи и кинжалы – были особой закалки[33 - По сведениям историков, Древний Рим присылал своих мастеров, чтобы перенять опыт закалки оружия у нахов.]. Длинные мечи укорочены и превращены в кинжалы, а вместо меча начали изготавливать чуть согнутую саблю, более лёгкую и манёвренную в бою, в народе такую саблю называли терс – маймал[34 - Терс-маймал (чеч.) – дословно: ревущая обезьяна (терс – рёв, маймал – обезьяна). Считается, что клинкам «терс-маймал» был свойственен особый звон, свист, который они издавали при сильных взмахах; в сражениях этот резкий звук был сравним в народе с рёвом обезьяны. Пронзительный крик обезьяны, способный влиять на психику, послужил поводом для оригинального названия клинка.]. В те времена нахским оружейным мастерам во всём мире не было равных. Особые закалку и рисунок имели и наконечники стрел, что позволяло увеличить дальность полёта и ударную силу.

В любое время дня и ночи воин должен был быть готов к битве, к любому повороту событий, уметь маскироваться, вести бой с превосходящими силами противника и, самое главное, в случае ранения оказать моментальную врачебную помощь как себе, так и товарищам. Чтобы воин выжил при проходящих ранах, ему не следовало быть слишком сытым. Но так как голодный воин также имел мало шансов на длительность боя, то еда должна была быть очень питательной. Для этого у любого воина при себе имелся походный паёк: это сушёное мясо, предпочтительно конина; кусок солёного сала, в основном курдючного, из особых пород овец, и мешочек особой муки – цу[35 - Цу (чеч.) – мука, которую чеченцы делают до сих пор из кукурузы и диких груш.]. Изготавливали такую муку по особому рецепту – из кукурузы и диких груш. Предпочтение отдавали грушевой цу, а то и перемешивали с кукурузной. Сначала сырьё высушивали, затем жарили в специальных печах (кюрк), далее мололи. Небольшая горсточка такой пищи давала необходимую силу горцу как в бою, так и в длительных походах.

Военному искусству мальчиков учили с самого детства. Наряду с владением оружием и тактикой боя учили искусству врачевания (разбираться в целебных травах), охотиться (знать повадки всех зверей и птиц), лазать по отвесным скалам, плавать, ориентироваться ночью по звёздам. Особые знания получали по уходу за своим конём. Часто устраивались скачки, победителей всегда ждала хорошая награда. В скачках не только нужно было прийти первым, но и показать удальство, то есть джигитовку. На всём скаку джигит гнал скакуна на край пропасти и, не доезжая несколько шагов, резко мог развернуться и поскакать обратно. Небольшие пропасти лошади могли преодолеть спокойно. Но если пропасти были пошире, конь мог испугаться, поэтому ему завязывали глаза. Сверхособая и рискованная отвага. Высшей степенью удальства считалось на всём скаку из лука попасть точно в намеченную цель. Метать могли и кинжалы, то есть брали за остриё клинок и бросали, в том числе и по движущейся цели, промах был исключён.

В каждом ауле был свой учитель, а то и не один. Учитель после определённого времени учёбы забирал детей и уходил в предгорье с густыми лесными зарослями и в горы. С собой брали только оружие, а остальное мальчишки должны были добывать сами, то есть еду как для себя, так и для коней. Особо отличившиеся парни в последующем могли претендовать на место в отряде бессмертников.

Самым главным и важным праздником было посвящение мальчика в мужчину. После обучения и по достижении пятнадцати лет подросток уже считался мужчиной и защитником очага, аула, страны. Всех, достигших этого возраста, собирали и официально вручали кинжалы. При получении такого оружия каждый должен был дать торжественную клятву верности долгу мужчины и воина. Праздновали этот обряд пышно, приносили в жертву какую-нибудь живность по возможности, начиная от домашней птицы и заканчивая быком. Все праздники у нахов – победа в бою, начало и конец посева, окончание сбора урожая и многие другие – сопровождались ритуальными плясками во главе со жрецами. Церемония проходила таким образом, что и стар и млад собирались в круг и совершали быстрые, ритмичные движения языческого танца, выкрикивая священные слова богам, со всякими призывами и просьбами, тем самым прогоняя злых духов.

Кёри подошёл к Канташу. Он с молодой женой пока жил с родителями. Согласно обычаям, у нахов последним хранителем очага становился младший сын. Каждый, создавая семью, должен был обзавестись своим очагом. В основном это было делом родителей, особенно отца, в задачи которого входило создание таких условий. Но могли и братья договориться между собой, если у младшего появлялось желание жить отдельно. Родители в старости оставались у родного очага, и уход за ними становился обязанностью того, кто оставался с ними. При таком раскладе спорных вопросов по наследству у нахов не существовало[36 - Данный обычай у нахов (нохчи) соблюдается до сих пор.].

Канташ внимательно выслушал брата, кивнул и подошёл к Шадиду.

– Шадид, отец дал добро ехать и нас обоих просит к себе.

– Ну пойдем, – ответил с чуть заметной улыбкой Шадид.

Они пошли к Сурхо. Тот стоял с жителями аула и о чём-то, жестикулируя, разговаривал. Видно, беседа была серьёзная.

Шадид остановился. Прерывать Сурхо было решительно нельзя, надо подождать, пока он сам их не увидит.

– Что делать-то, Канташ? Время-то идёт, – тихо произнёс Шадид.

– Давай ждать, думаю, он нас заметит, а может, уже заметил. Это не какие-то переговоры. Он просто беседует.

Не успел Шадид и слова произнести, как Сурхо резко закончил разговор, повернулся и подошёл к ним.

– Ну что, я думаю, вы готовы?

– Доброе утро, Сурхо, – поздоровался Шадид.

– Доброе утро, доброе… – ответил Сурхо.

– Да, конечно, мы всегда готовы. Ждём твоего распоряжения. С Канташем поедет несколько человек. Дорога хоть и близкая, но нелёгкая, – сказал Шадид и посмотрел на Канташа, который молчал, хотя и должен был докладывать.

– Это хорошо, я в вас не сомневаюсь. Шадид, хочу попросить тебя поехать с ними, – Сурхо замолчал, собираясь с мыслями.

– Но я…

– Никаких «но», это уже решено, – перебил он Шадида, – с нами останется Муслу. Меня известили, что туда держит путь и аккинский[37 - Аккинцы (чеч.) – тукхум, тайп; этническое сословие нахов (чеченцев).] предводитель Алимбек из ГIазар-ГIала[38 - ГIазар-ГIала (Газар-Гала) – город аккинцев; полностью разрушен во время нашествия предводителя Арабского Халифата Марвана в XVIII в.]. Канташ, ты передашь ему моё приветственное послание и скакуна в подарок от меня.

– Хорошо, отец.

– Ты иди, собирайся в дорогу, а я с Шадидом переговорю.

Канташ быстро развернулся и пошёл выполнять поручение. Тем временем Сурхо немного отвёл в сторону Шадида, взял его за локоть и стал говорить.

– Шадид, Канташ ещё молодой, но, как понимаешь, уже пора его женить. Алет – говорят, хорошая партия для нас. Молодые друг друга хорошо знают, и мать[39 - У чеченцев и ингушей не принято говорить «моя жена», «супруга» и т. д., а также не принято супругам называть друг друга по имени.] его довольна таким союзом. Но тут есть одно обстоятельство: её отец – аккинец Тута, ближайший родственник Алимбека. Хотя мать моих детей тоже аккинка, но договориться с ними о родстве очень трудно. Конечно, мы – один народ, одна семья, но без некоторых противостояний не обходится. Мне с огромным трудом удаётся сохранять единство нашего народа. Ты сам свидетель, я иногда становлюсь судьёй между противоборствующими сторонами, даже между родными братьями. Очень сложно находить общее согласие, но надо, иначе наши враги нас уничтожат или всех превратят в рабов. Так слушай. Там ты должен от моего имени встретиться с Алимбеком и передать ему пожелания. Так и скажи, что я хочу с ними породниться. У наших детей появилось сильное желание укрепить дополнительно наше родство, и мы должны им в этом помочь. Пусть затем переговорит с Тутой сам. Думаю, что слово Алимбека для него будет важным звеном в принятии решения в нашу пользу. Привезёшь мне ответ, чтобы я мог немедленно послать сватов. Всё понял?

– Да, конечно, Сурхо. Это очень ответственное поручение, а справлюсь ли я? Я никогда не участвовал в таких важных переговорах, – в растерянности заявил Шадид, действительно не зная, как ему быть.

– У тебя получится, я знаю, – окончательно поставил точку Сурхо, как будто прочитал его мысли. – Можете ехать, счастливого пути. Обратно поедете завтра, сегодня не успеете. Ночи тёмные, и не надо рисковать.

Сурхо развернулся и опять пошёл к людям, собравшимся увидеться с ним.

Шадид стоял растерянный. Тем не менее приказ получен, и его надо выполнять. «Всему надо в этой жизни учиться», – подумал он и пошёл готовиться в путь.

Желающих ехать было много, но Канташ выбрал лишь десять человек. Подошёл Шадид и попросил Канташа взять ещё пятерых. Вскоре они тронулись в путь.

Глава 3

Хазарский каганат

Есть вещи и хуже войны: трусость хуже,

предательство хуже, эгоизм хуже.

    Эрнест Хемингуэй

Столица Хазарии Семендер[40 - Семендер – примерное нахождение: ныне территория Шелковского района, с. Шелкозаводск Чеченской Республики.] – город изумительной красоты – находилась на пересечении торгового пути и являлась крупным торговым центром того времени, богатым своим убранством, садами, виноградниками.

Все караваны направлялись на Ближний Восток только через Семендер. Хотя и считалось, что город расположен на берегу реки Терек, он находился чуть поодаль от реки. При строительстве были предусмотрены все рычаги для защиты от вторжения врага. От столицы вплоть до реки Терек был проложен подземный тоннель, и не один. Сам город был защищён специальными шлюзами. Шлюзы были установлены и на берегу Терека. Подземный ход как раз имел к ним доступ. В случае приближения противника шлюзы открывались, и огромный поток воды затоплял всю территорию на подступах к городу. Ни пехота, ни тем более конница не могли даже приблизиться к городу, так как застревали в земляной жиже.

Столица обнесена высокими глинобитными стенами. Внутри располагался огромный рынок, куда стекались люди со всего Кавказа, Азии, Ближнего Востока, Европы – в общем, со всех концов света. Рынок – это особое место в городе, которое представляет собой большой майдан. Огромные плотные торговые ряды – продовольственные, вещевые – и скотный двор.

В конце рынка находилась площадка, где проходили невольничьи торги. Прежде чем выставлять на продажу, рабов тщательно готовили: откармливали, мыли и облачали в лёгкую одежду, чтобы все части тела выделялись отчётливо, особенно при торговле женщинами, чаще молодыми девушками. Происходила и продажа детей. Когда хазары узнали, что в арабских странах за евнухов дают высокую цену, начали готовить таких мальчиков. Если по какой-либо причине рабы не продавались, в том числе и дети, по некоторым религиозным праздникам их приносили в жертву.