Дикая. Опасное путешествие как способ обрести себя

Фрэнк кивнул и сделал еще один глоток из фляжки.

– Ну, тогда он еще более чокнутый, чем ты, – резюмировал он, неторопливо обдумав мои слова. – Одно дело – быть женщиной достаточно сумасшедшей, чтобы проделать то, что делаешь ты. И совсем другое – быть мужчиной, который позволяет своей жене смыться и сделать это.

– Ага, – кивнула я, словно соглашаясь с ним. – Ну, как бы там ни было, через пару дней мы воссоединимся, – я произнесла это с такой уверенностью, что даже сама себя убедила в том, что Пол в эту самую минуту пробирается ко мне. Что на самом деле мы не подали на развод два месяца назад, в один снежный апрельский день. Что он идет мне навстречу. Или что он узнает, если я вдруг не пройду дальше по маршруту. Что о моем исчезновении станет известно за считаные дни.

Но все было совсем наоборот. Люди в моей жизни были подобны тем пластырям, которые улетели вместе с пустынным ветром в первый мой день на маршруте. Они рассыпались в разные стороны и исчезли. Никто не ждал от меня даже телефонного звонка, когда я доберусь до своей первой большой остановки. Или второй. Или третьей.

Фрэнк откинулся на спинку сиденья и поправил крупную металлическую пряжку на своем ремне.

– Есть еще кое-что, чем я люблю вознаградить себя после целого дня тяжелой работы, – проговорил он.

– И что же это? – спросила я с неуверенной улыбкой, и сердце в моей груди загрохотало. Руки, лежавшие на коленях, вдруг отчаянно зачесались. Я остро осознавала, что мой рюкзак лежит слишком далеко от меня, в кузове грузовичка. В одну секунду я решила, что брошу его без раздумий, если мне придется распахнуть дверцу и бежать.

Фрэнк полез под сиденье, где лежал пистолет в черном кожаном футляре.

И вытащил оттуда прозрачный пластиковый пакетик. Внутри лежали длинные тонкие жгуты красной лакричной тянучки, свернутые на манер лассо. Он протянул пакет мне и спросил:

– Хочешь кусочек, мисс Джейн?

6. Окружили

Я слопала добрых полтора метра красной тянучки Фрэнка, пока мы ехали, и съела бы еще столько же, если бы что-то осталось.

– Жди здесь, – велел он мне, притормозив на узкой проселочной дорожке, которая шла вдоль его дома, – это был один из трейлеров в небольшом лагере в зарослях пустынного кустарника. – Я зайду в дом и расскажу Аннет, кто ты такая.

Через пару минут они вышли из дома вместе. Аннет оказалась пухленькой седовласой женщиной с недружелюбным и подозрительным выражением лица.

– Это все, что у тебя есть? – проворчала она, пока Фрэнк вытаскивал мой рюкзак из кузова. Я вошла вслед за ними в трейлер, где Фрэнк тут же исчез за дверью ванной.

– Располагайся, – проговорила Аннет, и я поняла это так, что должна сесть за обеденный стол, отграничивающий пространство кухоньки, где она накладывала мне на тарелку еду. На дальнем конце стола стоял маленький телевизор, орущий во все горло, так что слушать его было почти невыносимо. Еще один репортаж о судебном заседании по делу О. Джей Симпсона. Я смотрела его, пока не подошла Аннет. Она поставила передо мной тарелку с едой и выключила телевизор.

– Только об этом и говорят. О. Джей то да О. Джей сё, – проворчала она. – Можно подумать, что дети в Африке больше не голодают. Ну-ка, давай, приступай, – она указала на еду.

– Я подожду, – сказала я беззаботным тоном, который должен был скрыть мой отчаянный голод. И уставилась на свою тарелку. На ней лежала гора свиных ребрышек-гриль, консервированная кукуруза и картофельный салат. Мне пришло в голову, что неплохо бы встать и помыть руки, но я боялась, что это отсрочит ужин. Мысль о том, что необходимо мыть руки перед едой, была от меня теперь так же далека, как новостные репортажи по телевидению.

– Ешь! – скомандовала Аннет, водружая передо мной пластиковую кружку с вишневым компотом.

Я набрала полную вилку картофельного салата и поднесла ко рту. Это было так прекрасно, что я едва не свалилась со стула.

– Ты студентка колледжа?

– Да, – сказала я, странно польщенная тем, что она так обо мне подумала, несмотря на всю грязь, которая меня покрывала, и вонь пота. – Точнее, была студенткой. Защитила диплом четыре года назад, – уточнила я и снова набила рот едой, сознавая, что, в общем-то, солгала.

Я обещала матери в последние дни ее жизни, что получу диплом бакалавра, но этого не сделала. Она умерла в первый понедельник наших весенних каникул, и я вернулась в колледж в следующий понедельник. Кое-как дотянула до конца занятий в ту последнюю четверть, полуослепшая от скорби. Однако диплом не получила. Потому что не смогла сделать одну вещь. Я не написала пятистраничную работу по английскому. Это было ерундовое задание, но когда я попыталась начать писать, смогла только тупо пялиться в пустой экран компьютера. Да, я прошла по сцене в университетской шапочке и мантии и приняла из рук преподавателя небольшой свиток. Но когда я его развернула, там было написано именно то, чего и следовало ожидать: пока я не закончу эту работу, свой диплом не получу. У меня был только студенческий кредит, который, по моим расчетам, мне предстояло выплачивать до 43 лет.

На следующее утро Фрэнк высадил меня у круглосуточного магазина на шоссе, наказав на прощание поймать машину, которая подбросит меня до города под названием Риджкрест. Я уселась на переднее крыльцо магазина и сидела там, пока парень, который развозил чипсы, не подошел ко мне. Он согласился подвезти меня, хотя правила компании-работодателя не позволяли брать попутчиков. Как только я забралась в его огромный грузовик, он рассказал, что его зовут Трой и что он катается по Южной Калифорнии пять дней в неделю, развозя мешки с чипсами всех видов. А еще он женат на своей первой школьной любви вот уже 17 лет – с тех пор, как ему самому исполнилось 17.

– Семнадцать лет на воле и семнадцать в клетке, – пошутил он, хотя в голосе его отчетливо слышалось сожаление. – Я дал бы что угодно, чтобы поменяться с тобой местами, – проговорил он, отъезжая от магазина. – Я – свободная душа, у которой никогда не хватало смелости вырваться из заточения.

Он высадил меня у магазина туристических товаров Тодда. Мистер Тодд самолично разобрал мою плитку, почистил ее, вставил новый фильтр, продал мне «правильный» газ, а потом руководил мною во время пробного включения – на всякий случай. Я купила еще металлическую клейкую ленту и еще один набор 2nd Skin для своих израненных ног. А потом пошла в ресторан и заказала шоколадно-солодовое молоко и чизбургер с жареной картошкой, чувствуя себя так же, как за ужином накануне вечером – тая от наслаждения и смакуя каждый кусочек. После я шла через город, а мимо проносились машины. Водители и пассажиры поворачивались, чтобы взглянуть на меня с холодным любопытством. Я шла мимо забегаловок фастфуда и магазинчиков автодилеров, не зная, что лучше сделать: то ли поднять большой палец, пытаясь остановить машину, то ли провести ночь в Риджкресте и вернуться на маршрут на следующий день. Пока я стояла у перекрестка, пытаясь понять, в каком направлении двигаться, ко мне сзади подъехал всклокоченный мужчина на велосипеде. В руках у него был сморщенный бумажный пакет.

– Уходишь прочь из города? – спросил он.

– Может быть, – отозвалась я. Велосипед был слишком мал для него – рассчитан на мальчишку, а не на мужчину, – и по бокам рамы вызывающе вились языки нарисованного пламени.

– И куда направляешься? – продолжал расспрашивать он. Зловоние, исходившее от него, было таким мощным, что я едва не закашлялась, хоть и догадывалась, что пахну ничуть не лучше, чем он. Несмотря на принятую накануне ванну у Фрэнка и Аннет, я была по-прежнему одета в свои грязные одежки.

– Может, останусь на ночь в мотеле, – сказала я.

– Не делай этого! – с жаром взревел он. – Я, на свою голову, сунулся туда, и меня упекли в каталажку!

Я кивнула, понимая, что он решил, будто я такая же, как он. Бродяга. Отверженная. Никакая не студентка, пусть даже бывшая. Про МТХ я даже заикаться не стала.

– Угощайся, – предложил он, протягивая мне бумажный пакет. – Там хлеб и болонская колбаса. Можешь сделать себе сэндвичи.

– Нет, спасибо, – отказалась я, одновременно возмущенная и тронутая его предложением.

– Ты откуда? – спросил он. Ему явно неохота было уезжать.

– Из Миннесоты.

– Эй! – воскликнул он, и по лицу его расползлась широкая улыбка. – Так ты ж моя сестренка! А я из Иллинойса. Иллинойс и Миннесота – они как соседи.

– Ну, почти соседи – между ними еще Висконсин, – возразила я – и сразу же пожалела об этом, не желая ранить его чувства.

– Ну, все равно соседи, – подытожил он и протянул мне раскрытую ладонь для рукопожатия.

И я ее пожала.

– Удачи, – сказала я ему в спину, когда он покатил дальше.

Я зашла в продуктовый магазин и долго бродила между рядами, ни до чего не дотрагиваясь, ослепленная видом целых гор еды. Я купила кое-что, чтобы восполнить запасы продуктов, которые съела, пока не могла готовить себе обеды из сухого пайка. А потом долго шла вдоль оживленной главной улицы, пока не обнаружила здание, которое показалось мне самым дешевым мотелем в городе.

– Меня кличут Бадом, – сообщил мне мужчина за конторкой, когда я спросила, есть ли у него свободный номер. У него была внешность висельника и кашель курильщика. Кожа загорелых щек свисала по бокам его морщинистого лица. Когда я рассказала ему, что путешествую по МТХ, он настоял на том, чтобы постирать мою одежду.

– Да я просто закину твои вещички в стиралку вместе с простынями и полотенцами, милочка. Мне это ничего не стоит, – прибавил он, когда я запротестовала.

Я пошла в свой номер, разделась догола и натянула непромокаемые штаны и куртку, хотя был жаркий июньский день; потом вернулась на рецепцию и протянула Баду маленькую кучку грязной одежды, смущаясь и снова благодаря.

– Это потому, что мне понравился твой браслет. Вот почему я предложил, – пояснил Бад. Я закатала рукав своей куртки, и мы оба на него уставились. Это был полинялый серебряный ободок, браслет «военнопленного, пропавшего без вести», который моя подруга Эме застегнула на моей кисти, когда мы прощались на улице Миннеаполиса несколько недель назад.

– Дай-ка мне поглядеть, кто у тебя там, – он перегнулся через конторку, взял меня за руку и повернул, чтобы прочесть написанные на браслете слова. – Уильям Джей Крокет, – проговорил он и отпустил мою руку. Эме навела справки и рассказала мне, кем был этот Уильям Джей Крокет: военным летчиком, которому оставалось два месяца до двадцать шестого дня рождения, когда его самолет был сбит во Вьетнаме. Она носила этот браслет много лет, не снимая. С того момента как она подарила его мне, я тоже его не снимала.

– Я сам ветеран Вьетнама, так что у меня глаз на такого рода вещи. Поэтому я и дал тебе наш единственный номер, где есть ванная, – пояснил Бад. – Я был там в шестьдесят третьем, мне едва стукнуло восемнадцать. Но теперь я против войны. Против любой войны. На сто процентов против. Не считая только особых случаев.