Куда Кейнс зовет Россию?

Если таким же образом двигаться от одного круга заказов к другому, т. е. от смежников первого круга к смежникам второго круга и дальше, то, как показывает таблица, в каждом из них совокупный спрос будут возрастать, хотя каждый раз на все меньшую и меньшую величину, пока прибавка не станет равной нулю. Эти прибавки превратили совокупный спрос в новую возросшую величину. Из сказанного выше должно быть ясно, что действие мультипликатора основано на механизме взаимодействия хозяйственных связей, при которых расходы одних увеличивают доходы других, и это по цепной реакции соответственно повышает совокупный спрос.

В результате инвестиции в объеме 50 единиц, повторим еще раз, вызвали четырехкратную себе прибавку к получаемому доходу, что может быть записано в виде следующей формулы:

Мультипликатор – это изменение отношения конечного выпуска к величине вызвавшего его инвестиционного спроса.

Нам остается нарисовать влияние мультипликатора на увеличение конечного выпуск от 400 до 600.

Рисунок № 1.8. Рост инвестиций на 50 сдвинул равновесный уровень доходов и расходов с 400 до 600, что и вызвало их 4-кратное увеличение совокупного спроса

10. Парадокс бережливости

Что лучше: когда люди бережливы и больше сберегают из своих доходов или, наоборот, неэкономны и больше расходуют на удовлетворение своих нужд?

Обычный ответ чаще всего сводится к тому, что лучше первое, чем второе. С точки зрения отдельного индивидуума так оно есть, и на поставленный вопрос ортодоксия так и отвечала. Она сверх меры воспевала бережливость и воздержание первопроходцев капиталистического предпринимательства, которые, мол, откладывали каждый пенс и цент, чтобы пустить его в дело. Отчасти это соответствовало правде. Действительно, среди пионеров капиталистического предпринимательства были такие. Аскетизм был святым требованием всех основных религий мира, в особенности протестантизма, и не будем отрицать, что были такие, которые жили в соответствии с его канонами. Такими были, например, пуритане, первые американские поселенцы, приехавшие из Европы и осваивавшие новый континент, ведя образ жизни, предписанный христианскими заповедями. Но были и другие, которые роскошную жизнь сочетали со зверским уничтожением местного индейского населения и безжалостной эксплуатацией рабского труда привезенных из Африки цветных людей. Никакого «воздержания» от земных благ они не показывали. Наоборот, показывали безудержную жадность и звериную ненависть ко всем, кого сделали своей жертвой.

А что сказать о сегодняшних российских нуворишах? Самое худшее, что только можно. Разбогатевшие на приватизации народного добра, они по безумию трат попавших в их руки шальных денег далеко перещеголяли всех, кто что-либо подобное практиковал до сих пор. Недаром они снискали себе во всем мире позорящую всех нас дурную славу «русской мафии». Так что картина «бережливости» капиталистических собственников более многоцветна и не столь привлекательна, чем то, как она расписана Максом Вебером в его знаменитой книге «Протестантская этика и дух капитализма», где воспеты христианские добродетели в создании капиталистического предпринимательства. Еще меньше они относятся к характеристике разжиревших на приватизации российских собственников.

Тем не менее необходимость бережливого образа жизни и предпринимательской деятельности при капитализме не лишена определенных оснований. Она обусловлена фундаментальной неопределенностью будущего при капитализме. Угроза разорения постоянно висит над головами предпринимателей, как угроза потери работы над головами наемных работников. Все живут в постоянном страхе, что кризис грянет в любое время и его удары будут беспощадными, как это было в жизни каждого не раз. Этим порождена психология экономии на всем, копить, что можно, на черный день. Эту нужду неоклассическая ортодоксия толкует как добродетель, универсальный мотив капиталистического предпринимательства. Будто богатые накопили свои состояния не эксплуатацией труда и отъемом чужой собственности, а исключительно праведным трудом, воздерживаясь от потребления, терпя нужду и страдания, и благодаря этому скопили то, чем владеют. Эта красивая сказка затемняла вопрос о подлинных источниках создания крупных состояний, каким было «огораживание земель» в Англии, когда крестьян тысячами насильно сгоняли со своих земель и лендлорды нагло захватывали земли себе. Или захват американскими колонистами земель местных индейцев, которых они безжалостно истребляли. Теперь нечто подобное нам пришлось испытать на собственной судьбе на бывших советских просторах. Прямой захват народного добра осуществлялся самым наглым и прямым образом различными методами, включая самые преступные. О бережливости и воздержании нечего и говорить. Наш опыт еще раз подтвердил то, о чем задолго до наших перемен говорил великий американский социолог и экономист Т. Веблен. Чтобы стать богатым, утверждал он, надо обладать не столько бережливостью, сколько «хищническим инстинктом» (predatory instinct) и способностью подчинять себе подобных – или особой творческой энергией и новаторством опережать других, как говорил Шумпетер. Российские богачи показали первое, но ничего из второго.

До Кейнса ортодоксия неустанно воспевала воздержание и бережливость, потому что абсолютизировала частный интерес, а общее благо сводило к сумме частных. Эта мысль стала крылатой в распространенном утверждении: то, что выгодно «Дженерал моторс», – выгодно Америке. Позднее то же самое говорилось о «Голден сакс». Кейнс показал несостоятельность отождествления частного интереса с общим. То, что выгодно отдельному лицу или фирме, не обязательно выгодно обществу. Несводимость частного интереса к общему он показал на том, как негативно сказываются сбережения домохозяйств и воздержание предпринимателей от инвестиций на динамике производства и уровне занятости. Если люди будут сберегать больше, утверждал Кейнс, то тратить будут меньше, и это будет иметь негативные последствия. Ведь меньшие траты со стороны одних, например потребителей, будут означать меньшие заказы со стороны других (фирм), а это скажется на уменьшении их доходов. В таком случае фирмам не останется ничего другого, как сокращать выпуск, а следовательно, и занятость.

До Кейнса все мирились с этим как естественным результатом бережливости в духе того, что о ней говорилось выше. Но Кейнс взглянул на эту проблему со стороны того, как бережливость влияет на совокупный спрос. «Когда индивидуум сберегает, – писал Кейнс, – он действительно увеличивает свое собственное богатство. Но отсюда нельзя делать вывод, что он увеличивает и совокупное богатство, ибо возможно, что данный акт индивидуального сбережения окажет влияние на размеры сбережений других лиц, а следовательно, и на размеры богатства кого-либо другого» (Кейнс, 1993, с. 290). Кейнс исходил из того, что нет автоматического совпадения интересов индивидуума и общества, и для него было важно выяснение влияния действий индивидуума на дела в обществе, в частности на совокупный спрос. Недостаток такого спроса, как мы видели, он считал основным злом, тормозящим рост выпуска и доходов, а отсюда и занятости. Коль скоро это так, то воздержание от потребления, в результате которого возрастают бездействующие сбережения, посчитал он, является мнимой экономией, так как ограничивает возможность роста реальных доходов.

Чтобы сделать эту мысль более понятной, в своей работе «Трактат о деньгах» Кейнс приводит библейскую легенду о кувшине вдовы, из которой пил воду пророк Илья. Сколько бы ни пил из нее пророк, Господь наполнял кувшин водой и он все время оставался полным. Кейнс сравнил эту легенду с греческой, согласно которой данайцы, жившие на горе Аргос, набирали воду у ее подножия в дырявый кувшин и несли его до вершины. Но сколько они ни трудились, по пути вода успевала вытечь.

С помощью этих двух легенд Кейнс хотел показать, что дают разумные расходы. Если траты одних являются доходами других, то это увеличивает совокупный спрос, который стимулирует расширение выпуска, ведущее к увеличению выпуска, доходов и занятости. Дело тут в том, что сберегающие и инвестирующие – это разные социальные фигуры и все зависит от готовности или неготовности последних расширять производство и увеличивать рабочие места. Если у инвесторов нет такой заинтересованности, то сбережения могут иметь отрицательный эффект. В таком случае рост сбережений будет означать одно – снижение потребления, а следовательно, и заказов производителям, которым в таком случае не остается ничего другого, как снизить выпуск.

Что же получается при увеличении сбережений за счет снижения потребительских расходов? Запасы непроданных товаров фирм увеличатся, от чего уменьшатся заказы на новую продукцию. В то же время инвестиции все равно останутся на прежнем уровне или даже снизятся, поскольку в такой ситуации для них нет смысла. Следовательно, снизится совокупный спрос. Производство сократится, а вслед за этим произойдет неизбежное падение доходов домохозяйств. Таким образом, большая, чем прежде, доля сбережений будет делаться из меньшей величины доходов. В таком случае уровень сбережений в абсолютном выражении не изменится, в то время как безработица возрастет. Вот и получается, что бережливость возросла, а ситуация в экономике не улучшилась, а ухудшилась. Это и есть то, что Кейнс называет парадоксом бережливости, разработанным им для объяснения поведения экономики в условиях неполной занятости.

В такой ситуации, скорее всего, произойдет возврат к прежнему уровню сбережений при уменьшенном объеме потребления, ведущий к уменьшению выпуска (ВВП). Этот парадокс бережливости показан на рисунке № 1.9.

Рисунок. 1.9. Парадокс бережливости. Возрастание планируемых сбережений показывает сдвиг функций сбережений от S

к S

, при котором фактические сбережения – инвестиции остаются на уровне ОС, а ВВП вместо ОА становится ОВ