Метро 2033: Край земли. Затерянный рай

Михаилу стоило огромных усилий убедить местных, что иностранка с ним – это ученая из Финляндии, а с Финляндией никакой конфронтации и вражды не было. Чернобородый человек с ним вовсе не арабский террорист, а кубинский коллега, и с Кубой Россия дружила. Ему пришлось долго убеждать людей, что если бы эти двое были американскими диверсантами, прилетевшими, чтобы взорвать Камчатку, то перед этим их точно обучили бы в совершенстве владеть русским языком. И тогда толпа решила, что надо разорвать на части его, Михаила Крашенинникова. Потому что он в совершенстве владел русским языком, а значит, американский диверсант, который прилетел, чтобы взорвать Камчатку.

Первые дни были страшные. Настолько страшные, что он до сих пор вздрагивал, вспоминая их. Ни последующая долгая зима и голод, эпидемия в поселке и массовая смерть от лучевой болезни, ни раскол выживших на враждующие банды и воспоминания об этом так не холодили его нутро. Все это было тоже страшно. Но не так, как эти первые дни. Он не понимал, что произошло. Авария на лодке, метеорит, война? Знал только, что это точно не его профиль. Не какой-нибудь вулкан. Он не знал, что с ними будет через час и даже минуту. Что решит толпа? Он боялся за жизнь сильно травмированного Антонио. И он неописуемо боялся за Оливию. Тоненькую, напуганную, онемевшую от шока и, казалось, смирившуюся со скорой расправой молодую девчонку. Он понял, что чувствует по отношению к ней, в те страшные мгновения, последовавшие за взрывом. Хотя нет. Чувства у него появились, пожалуй, в первый раз, когда он ее увидел. Но оформились они, обрели понимание разумом лишь тогда, когда над ней нависла смертельная опасность.

Однако нашлись сердобольные люди. И помогли итальянцу, не зная, что он итальянец. Правда, в тех условиях трудно было даже надеяться, что его перелом срастется правильно. И теперь он обречен хромать до конца жизни. Но тогда было слишком много пострадавших и слишком мало людей, способных оказывать медицинскую помощь, чтобы имело смысл кого-то упрекать за это.

Ту зиму они пережили вместе, но он продолжал бояться. Одно неосторожное слово, и кто-то непременно поймет, что девчонка вовсе не из Финляндии, а самая что ни на есть американка. Что бородатый с переломом – итальянец. А значит, представитель союзной Америке страны. У людей ведь с самого начала чесались руки кого-нибудь убить за случившееся. И вдруг – такой подарок.

Как только позволили условия, Михаил нашел жилище для них троих. Среднюю из трех давно заброшенных казарм в нескольких сотнях метров от основных жилищ выживших жителей Приморского. Потом начались междоусобицы, но все это проходило как-то мимо их нового пристанища. А потом стало подрастать новое поколение из числа выживших. И самые сплоченные и достаточно умные из них – четыре подростка, которых сейчас именуют приморским квартетом. Именно они в один знаковый момент захватили власть и положили конец вражде группировок, перебив их непримиримых лидеров. А потом они сделали то же самое с выжившими в Вилючинске, городке гораздо крупней, чем Приморский, находившемся километрах в трех к северо-западу от их общины. Выживших там оказалось больше, а значит, и больше банд. Это при том, что Вилючинск пострадал сильнее из-за того, что между ним и взрывом не имелось естественного защитного барьера, как у Приморского. Городок 51 был частично спасен полуостровом Крашенинникова, на котором находилась база подводных лодок. Именно по этому небольшому полуострову пришелся наибольший удар. А вот между Вилючинском и эпицентром не было почти ничего, кроме водной глади Авачинской бухты.

Наведя порядок в Приморском, квартет взялся за ближайший городок. Сначала разведка. Потом диверсии. Они умудрялись весьма успешно устранять лидеров наиболее серьезных группировок. А затем предложили сход оставшимся. Сход, на котором должно было произойти окончательное разделение сфер влияния банд, собрали в северной казарме. Совсем рядом с жилищем Михаила, Оливии и Антонио. В бункер под казармой спустилось тридцать девять человек. Вышли оттуда только четверо. Приморский квартет. Никто не знал, как именно они расправились с соперниками. Но с тех пор эту четверку боялись все. И авторитет их возрос неимоверно. Потом им пришлось некоторое время повозиться со сторонниками ликвидированных главарей банд, но теперь, и уже очень давно, Вилючинск находится под неоспоримым протекторатом приморского квартета. А другим выжившим появиться здесь просто неоткуда. Ближайший населенный пункт – Рыбачий – находился на четыре километра ближе к эпицентру. И кто не испарился там во время взрыва, догорел после него. Таким же мертвым и безжизненным выглядел находящийся на противоположном берегу Петропавловск-Камчатский. И взгляд на него в бинокль лишь подтверждал опасения, что жизни там нет уже долгие годы.

Осторожно оглядевшись, Михаил убедился, что на заводе пока никого нет. Он выкатил из пролома в стене тележку, загруженную сегодняшними пожитками, и прицепил ее к своему велосипеду, спрятанному в высокой траве у стены. Затем направился к берегу бухты, чтобы по серому прибрежному песку обойти общину и добраться до своего жилища.

Не успел он дойти до поваленной ограды территории завода, как услышал голос, донесшийся с крыши старого кунга, мимо которого Михаил в этот момент шел.

– Ай-ай-ай, Миша. Какой же ты скверный человек.

Крашенинников замер, медленно повернул голову и поднял взгляд. На крыше кунга на корточках сидел Андрей Жаров. Один из того самого квартета. В левой руке он перебирал четки из автоматных гильз, в правой держал пистолет ТТ.

– У нас ведь с тобой уговор, Миша, – продолжал Андрей. – Если ты хочешь поискать в нашей тихой гавани что-то для себя полезное, ты уведомляешь меня, или Горина, или Вишневского, или Цоя. Ты просишь у нас разрешения явиться сюда и копошиться в наших вещах. И только если его получишь, ты приходишь и роешься. А потом показываешь все, что добыл, и мы решаем, что ты можешь забрать просто так, что можешь забрать, предъявив адекватную плату, а что не можешь забрать ни при каких обстоятельствах. Забыл, крыса?

– Нет. Я не забыл, – вздохнул Крашенинников.

– Тогда как ты объяснишь, что ранним утром ты уже с полной тележкой пытаешься слинять с нашей территории?

– Я пришел ночью и не хотел никого из вас беспокоить. – Сказав это, Михаил поморщился от того, насколько глупо звучала эта отговорка.

– Ну и какого хрена ты пришел ночью, мать твою?

– У меня бессонница.

– Вот как, – ухмыльнулся Жаров. – Тогда позволь дать тебе бесплатный совет. Если у тебя бессонница, сдерни трусики со своей финской подруги и засади поглубже. Через пять минут уснешь как младенец.

После этих слов за кунгом раздался чей-то хохот, и оттуда вышел молодой парень с автоматом. Один из подручных квартета. А следом вышел Евгений Горин с СВД в руках. Он ткнул прикладом винтовки автоматчика в бок, чтоб тот прекратил смеяться.

– Или этой ночью не твоя очередь, а твоего хромоногого приятеля? – продолжил глумиться Жаров.

Кулаки сжались, и Михаил зло посмотрел на Андрея:

– Не смей так говорить!

Тот спрыгнул с кунга и подошел ближе.

– Или что?

– Я просто прошу проявить уважение…

– Уважение? – Голос Жарова был таким спокойным и в то же время угрожающим, что Михаилу хотелось уже, чтоб тот, наконец, сорвался на крик. – А с какой стати я должен проявлять к тебе уважение, а? Ты проявляешь к нам уважение? Ты нарушаешь установленные нами правила. Нарушаешь наш уговор. А теперь говоришь об уважении? Вытряхивай все из тележки.

– Послушай, Андрей…

– Вытряхивай все из тележки! – Он, наконец, повысил голос, но легче от этого не стало.

Крашенинников вздохнул и выполнил требование, опрокинув двухколесный прицеп своего велосипеда и высыпав на землю все, что тайком насобирал ночью.

– Та-а-к. – Жаров присел на корточки и принялся перебирать трофеи. – Это что? Паронит?

– Да. Но там еще много листов его. Я взял только два небольших куска.

– И зачем?

– Хочу вырезать из них прокладки на блок цилиндров и масляный поддон.

– Ах да, ты же там какой-то драндулет собираешь, – покачал головой, отбрасывая в сторону неровные куски паронита, Жаров. – Ну и как успехи?

– Пока не очень…

– Так, а здесь что? – Андрей размотал бечевку на тяжелом вещмешке.

– Шурупы, гайки, шайбы, гровера, гаечные ключи.

– Так-так. Вижу. Однако наглости у тебя хватило…

– Слушай, Андрей, здесь тонны этого добра.

– Разумеется, – кивнул Жаров. – Здесь тонны. Но и океан состоит из капель. А все эти болты и гайки на деревьях не растут. Нет сейчас производств. А значит, и ресурс этот не восстанавливающийся, в отличие от кедровых шишек и черемши.

– Я просто хочу собрать машину.

– Ну, а мне какой интерес в этом, а Миша?

– Что, если, собрав ее, я поеду в Петропавловск и привезу оттуда много полезных для вашей общины вещей?

– Мы восстанавливаем корабль. Не окажемся ли мы там раньше? – усмехнулся Жаров.

– Да, но машину собрать легче, чем…

– Конечно. Только ее собираешь ты один. А корабль восстанавливаем все мы. Итак. Какой мне интерес в твоей машине?

– Ладно. Пусть не Петропавловск, – вздохнул Крашенинников. – Что, если я поеду в Паратунку[7 - Паратунка – камчатский курорт, известный своими термальными целебными водами. Находится среди сопок, в десяти километрах к западу от Авачинской бухты.] и привезу оттуда целебные грязи и минеральную воду? До Паратунки на корабле не добраться.

– Ну-ну. И кто тебе даст брать там грязь и воду? Или ты думаешь, что если в Паратунке давно никто не живет, то все, что там есть, никому не принадлежит? Все на этой земле принадлежит нашим общинам. А машины, кататься туда за целебными грязями и минеральными водами, имеются и у нас. Но знаешь, что на самом деле больше всего меня интересует? Где ты возьмешь масло и топливо для своей машины?

– У вас же этого добра море. Подземные хранилища флота и здесь, и в Рыбачьем были защищены от ударов, и большая их часть сохранилась…

– Вот, значит, как? И что меня убедит поделиться с тобой?

– У нас большие запасы кедровых шишек и хвои, – пожал плечами Михаил.