Двуликий ангелочек (сборник)

Лоджии черного хода выходили во двор – небольшой пятачок асфальта, зажатый магазином, соседним, точно таким же жилым домом и глухим каменным забором высотой метра в два. Обычный городской двор нового типа – то есть растерявший все те особенности старых тарасовских дворов, которые были местом, где соседи общались друг с другом, и превратившийся в подъездные пути к дому, в место временной стоянки многочисленных автомобилей, принадлежащих жильцам и их гостям. Никаких лавочек или беседок, где могли бы сидеть вездесущие и всезнающие тарасовские пенсионерки, никаких детских или спортплощадок, никаких столиков для доминошников.

Это был «мертвый» двор, пространство, которое он занимал, уже не принадлежало дому, оно было частью и продолжением улицы. Жизнь ушла из двора в подъезды и квартиры, и в соседний сквер, где на лавочках и собирались рогдаевские старушки.

Впрочем, подъезд в этом доме был только один, хотя квартир на каждом этаже было не меньше десятка. Но в подъезде было два лифта, которые, как ни странно, постоянно работали и вполне справлялись с транспортировкой жильцов, даже в утреннее и вечернее время.

Поэтому черным ходом, а попросту – лестницей, пользовались только жильцы первых трех этажей, остальные предпочитали добираться на лифте. На одиннадцатом, куда я поднялась по лестнице, так и не встретив на ней ни одной живой души, оказалась целая компания молодежи.

Три девушки и два парня стояли у ограждения и смотрели вниз, не обращая на меня внимания. Одна из девушек, правда, оглянулась и, увидев меня, удивленно пожала плечами. Я поняла, что она удивлена тем, что я не воспользовалась лифтом, а поднимаюсь по лестнице.

Я уже хотела приступить к расспросам встретившейся мне молодежи, как вдруг уловила фразу, которую один из парней говорил другому.

– Спорим, если бы она прыгала сама, она не попала бы на газон!

Я тут же насторожилась. Ксения Давыдовна, помнится, говорила, что Геля упала на асфальт. Впрочем, она могла и ошибиться, ведь она не была здесь, а рассказывала мне со слов мужа и милиции. Фраза, произнесенная парнем, меня заинтересовала.

Пройдя за спинами девушек к лифту и скрывшись за выступом стены, я, стараясь ступать очень тихо, вернулась назад, чтобы послушать продолжение разговора. Слышно было не очень хорошо, особенно когда говорили одновременно двое или трое, перебивая друг друга, но отдельные фразы я слышала четко.

– Че ты из себя строишь-то? Ты че, тут был, когда она прыгала?

Голос принадлежал второму парню. Я говорящего не видела, но догадаться об этом было несложно, паренек отчаянно басил, тогда как у второго юноши, фразу которого я слышала, когда проходила мимо них, голос был мальчишеский. Этот голос и ответил.

– А она и не прыгала. Если бы она прыгнула, она бы дальше улетела…

– А что это тетка здесь прошла?..

Это было сказано уже девушкой. Ей никто не ответил, наверное, кроме нее, на меня никто из них не обратил внимания. Обладатель юношеского баса не сдавался и привел еще один аргумент:

– Может быть, она обкуренная была? И не выпрыгнула, а просто упала?

– Ну да. Специально сюда полезла, чтобы курнуть! Больше негде было, что ли?

– Хватит вам! Что базар-то устроили? – это опять вмешался девичий голос, но уже другой. – Страшно все-таки так вот лететь…

– А ты попробуй! – предложил ей обладатель баса. – Помочь?

– Дурак! – взвизгнула девушка, видно, шутка была подкреплена конкретными действиями.

На лоджии послышалась возня.

– Отстань! – В голосе девушки слышались слезы и истерические нотки.

– Оставь ее, Серега! – вмешался второй парень. – Она сейчас разорется, весь дом на ноги поднимет!

– Пусть поднимает! – не унимался парень. – Мы ее сейчас отсюда сбросим и посмотрим, на то же место ляжет или нет. Ну? Хочешь полетать?

Я не опасалась, конечно, что эта юношеская шуточка зайдет слишком далеко, но сочла необходимым вмешаться. Девушка и впрямь могла поднять шум. Тогда мое присутствие на этаже обнаружилось бы, а мне вовсе не хотелось попадать в идиотскую ситуацию и изображать из себя человека, который пришел к своим знакомым, но перепутал этажи. Я вышла на лоджию.

Парень держал девушку за руку и смотрел на нее с театрально преувеличенной кровожадностью. Девушка дергала руку и упиралась что было сил. Ей шутка очень не нравилась. До того не нравилась, что она заметно дрожала. Видно было, что она на грани истерики.

Мое появление заставило парня отпустить ее руку, и девушка молча рванула вниз по лестнице. Слышно было, как быстро стучат по ступеням ее туфли. Оставшиеся на лоджии два парня и две девушки смотрели на меня настороженно и очень недружелюбно. Нужно было срочно налаживать контакт.

– Вы из этого дома? – спросила я. – Всех знаете, кто на этом этаже живет?

Все четверо смотрели на меня молча. Взгляды их, особенно девушек, можно было бы счесть высокомерными, если бы я не понимала, что это всего лишь защитная реакция не очень уверенных в себе подростков. Сама такой была, не успела еще забыть обостренное чувство недоверия, с которым в этом возрасте относишься к взрослым и всем их жизненным ценностям. Впрочем, я и не рассчитывала, что они наперебой бросятся мне отвечать.

– Я слышала, отсюда вчера девушка упала… – сказала я, наблюдая за их реакцией. – Это правда?

– Вам-то что? – мельком скользнув по моей фигуре, сказала одна из девушек, симпатичная, в огромных очках в тонкой оправе, смотревшая на меня сверху вниз, – туфли у нее были на такой платформе, что ходить в них можно было только обладая определенными цирковыми навыками.

– Я репортер, – улыбнулась я. – Из газеты «Свидетель». Слышали про такую?

Оба юноши, и худой вихрастый блондин, и коротко стриженный крепыш в борцовке, уже смотрели на меня скорее с интересом, чем с неприязнью. Не знаю, что было этому причиной.

То ли упоминание о популярной в городе газете, то ли мои длинные стройные ноги. Юношеская сексуальная озабоченность – самая откровенная вещь в мире, как бы ни старались ее скрыть эти самые юноши. И напрасно, по-моему, стараются, – только теряют при этом свою непосредственность и свободу в общении.

На девушек я, напротив, не произвела никакого впечатления ни своей репортерской профессией, ни стройной фигурой. Они, наверное, тоже уловили реакцию юношей на меня, и эта реакция им очень не понравилась. Особенно той, в очках. Она наверняка была лидером в этой компании и не хотела уступать это лидерство никаким красивым «теткам», даже временно.

– И? – спросила она.

– Что «и»? – не поняла я.

– И что из того, что вы репортер?

Сказано было это таким тоном, что я почти услышала, как в голове у нее промелькнуло непроизнесенное ею вслух начало фразы: «Объясняю для бестолковых!» Я вздохнула. Не люблю связываться с людьми, которые бросаются защищать то, на что никто и не думает покушаться.

– Из этого следует одна очень простая вещь, – ответила я. – Если бы вы хотя бы иногда читали «Свидетеля», то сразу поняли бы, что мое появление здесь продиктовано не праздным любопытством. И быстро сообразили бы, что у нашей редакции есть своя версия относительно вчерашнего происшествия и она сильно отличается от той, которой придерживается милиция… А если конкретнее, то мы сомневаемся, что вчера здесь произошло самоубийство.

Вихрастый парень смотрел на меня с большим интересом, еще бы, я придерживалась той же версии, что и он. Правда, и во взгляде стриженого крепыша заметила не меньший интерес, но, кажется, больше к моим ногам, чем к моим словам. Я почему-то была уверена, что мальчишеский басок принадлежал именно ему.

Но оказалось, что я совершенно не права.

– Я же тебе говорил, не прыгала она! – произнес крепыш неожиданно для меня ломающимся тенорком. – Если бы сама прыгала – дальше бы улетела!

– А вы не могли бы мне показать, куда она упала? – спросила я, чувствуя, что с парнями у меня контакт уже установлен. Мне всегда гораздо труднее найти общий язык с девочками или девушками.

– А вон, смотри! – тут же воскликнул высокий вихрастый парень баском и, перегнувшись через ограждение, рукой показал куда-то вниз.

– Давай, давай! Сам еще прыгни, чтобы показать, как она летела! – насмешливо произнесла девушка в очках и пошла к лестнице. – Смотреть противно, как вы на нее облизываетесь!

– Я тоже пойду, да, мальчики? – робко спросила вторая девушка, не произнесшая до того ни слова.

– Топай! Догоняй очкастую! – напутствовал ее крепыш и повернулся ко мне. – Я ему только что объяснял, что, когда прыгаешь, отталкиваешься ногами. Даже если разбиться хочешь – все равно оттолкнешься, чтобы не на газон попасть, а на асфальтовую дорожку. Я не знаю, конечно, что думают перед смертью самоубийцы, но, наверное, она не хотела бы попасть на газонное ограждение… Прыгнула бы дальше.

– Я тоже не знаю, о чем думают самоубийцы, – сказала я, – если им так уж не хочется жить, какая разница – куда падать?

– А они об этом и не думают, – возразил крепыш. – Это у них само получается. Они же все равно боли боятся. И им кажется, что на ограду падать больнее, чем на асфальт. И еще они думают, что на газоне – не разобьешься насмерть, там земля мягкая…

«Какие глубокие познания психологии самоубийц! – усмехнулась я про себя. – Надо же!»